Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 Грюн сказал: Все верно ... если бы паразитическая система не плодила нищету (более 20миллионов) и при этом не плодила олигархов , а занималась плановым и планомерным развитием экономики страны и не ждало западных инвестиций , как =манны небесной= (с) - народ был бы гораздо добрее ... Грюнчик, мне кажется, тебе пора в отпуск, поехать кудой-нить на солнечный брег, отвлечьсо от мыслей земных, попить мохито под пальмой, мулаточек пощупать чот у тебя прям зашквар от забот своих о народе, совсем не бережешь себя 4 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Сэмми Ш. 5 722 Опубликовано 21 марта, 2018 (изменено) В 21.03.2018 в 09:15, Alter Ego сказал: Грюнчик, мне кажется, тебе пора в отпуск, поехать кудой-нить на солнечный брег, отвлечьсо от мыслей земных, попить мохито под пальмой, мулаточек пощупать.... или лучше взять водочки, агурчика солененького, пиццу заказать, среднеазиаточек вызвать... Дешевле, по-любому. А эффект примерно одинаковый. Изменено 21 марта, 2018 пользователем Сэмми Ш. 5 Я обращаюсь на Ты к равному (пусть и незнакомому) и на Вы к признанному авторитету. А обращение "вы" использую только при желании жестоко оскорбить. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 Сэмми Ш. сказал: А эффект примерно одинаковый. добрее становишься? 1 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Грюн 55 378 Опубликовано 21 марта, 2018 В 21.03.2018 в 09:15, Alter Ego сказал: Грюнчик, мне кажется, тебе пора в отпуск, поехать кудой-нить на солнечный брег, отвлечьсо от мыслей земных, попить мохито под пальмой, мулаточек пощупать чот у тебя прям зашквар от забот своих о народе, совсем не бережешь себя =Утром мажу бутерброд - сразу мысль , а как народ?! И икра не лезет в горло , и компот не льется в рот!=(с) ... 6 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Е в г е н и й 3 169 Опубликовано 21 марта, 2018 Техник сказал: Думаю все читали про высказывания А.Макаревича. Цитировать не буду, думаю, что все Россияне возмущены его словами. Вот, что написал А. Макаревич:«МНЕ КАЖЕТСЯ, ГОСПРОПАГАНДА ИЗОБРЕЛА КАКОЙ-ТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ КАДР, ПРЕВРАЩАЮЩИЙ ЛЮДЕЙ В ЗЛОБНЫХ ДЕБИЛОВ». До него об этом было, к примеру, описано в романе "1984": Показать контент "О'Брайен взглянул на свои часы, увидел, что время -- почти 11.00, и решил остаться на двухминутку ненависти в отделе документации. Он сел водном ряду с Уинстоном, за два места от него. Между ними расположилась маленькая рыжеватая женщина, работавшая по соседству с Уинстоном. Темноволосая села прямо за ним. И вот из большого телекрана в стене вырвался отвратительный вой и скрежет -- словно запустили какую-то чудовищную несмазанную машину. От этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась. Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Голдстейн. Зрители зашикали. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами взвизгнула от страха и омерзения. Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно. что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорен к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез. Программа двухминутки каждый день менялась, но главным действующим лицом в ней всегда был Голдстейн. Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны. Неведомо где он все еще жил и ковал крамолу: возможно, за морем, под защитой своих иностранных хозяев, а возможно -- ходили и такие слухи, -- здесь, в Океании, в подполье. Уинстону стало трудно дышать. Лицо Голдстейна всегда вызывало у него сложное и мучительное чувство. Сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка -- умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее; и было что-то сенильное в этом длинном хрящеватом носе с очками, съехавшими почти на самый кончик. Он напоминал овцу, и в голосе его слышалось блеяние. Как всегда, Голдстейн злобно обрушился на партийные доктрины; нападки были настолько вздорными и несуразными, что не обманули бы и ребенка, но при этом не лишенными убедительности, и слушатель невольно опасался, что другие люди, менее трезвые, чем он, могут Голдстейну поверить. Он поносил Старшего Брата, он обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира с Евразией, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали, -- и все скороговоркой, с составными словами, будто пародируя стиль партийных ораторов, даже с новоязовскими словами, причем у него они встречались чаще, чем в речи любого партийца. И все время, дабы не было сомнений в том, что стоит за лицемерными разглагольствованиями Голдстейна, позади его лица на экране маршировали бесконечные евразийские колонны: шеренга за шеренгой кряжистые солдаты с невозмутимыми азиатскими физиономиями выплывали из глубины на поверхность и растворялись, уступая место точно таким же. Глухой мерный топот солдатских сапог аккомпанировал блеянию Голдстейна. Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла сдержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо и за ним -- устрашающую мощь евразийских войск; кроме того, при виде Голдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев возникали рефлекторно. Ненависть к нему была постояннее, чем к Евразии и Остазии, ибо когда Океания воевала с одной из них, с другой она обыкновенно заключала мир. Но вот что удивительно: хотя Голдстейна ненавидели и презирали все, хотя каждый день, но тысяче раз на дню, его учение опровергали, громили, уничтожали, высмеивали как жалкий вздор, влияние его нисколько не убывало. Все время находились, новые простофили, только и дожидавшиеся, чтобы он их совратил. Не проходило и дня без того, чтобы полиция мыслей не разоблачала шпионов и вредителей, действовавших по его указке. Он командовал огромной подпольной армией, сетью заговорщиков, стремящихся к свержению строя. Предполагалось, что она называется Братство. Поговаривали шепотом и об ужасной книге, своде всех ересей -- автором ее был Голдстейн, и распространялась она нелегально. Заглавия у книги не было. В разговорах о ней упоминали -- если упоминали вообще -- просто как о книге. Но о таких вещах было известно только по неясным слухам. Член партии по возможности старался не говорить ни о Братстве, ни о книге. Ко второй минуте ненависть перешла в исступление. Люди вскакивали с мест и кричали во все горло, чтобы заглушить непереносимый блеющий голос Голдстейна. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами стала пунцовой и разевала рот, как рыба на суше. Тяжелое лицо О'Брайена тоже побагровело. Он сидел выпрямившись, и его мощная грудь вздымалась и содрогалась, словно в нее бил прибой. Темноволосая девица позади Уинстона закричала: "Подлец! Подлец! Подлец!" -- а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в телекран. Словарь угодил Голдстейну в нос и отлетел. Но голос был неистребим. В какой-то миг просветления Уинстон осознал, что сам кричит вместе с остальными и яростно лягает перекладину стула. Ужасным в двухминутке ненависти было не то, что ты должен разыгрывать роль, а то, что ты просто не мог остаться в стороне. Какие-нибудь тридцать секунд -- и притворяться тебе уже не надо. Словно от электрического разряда, нападали на все собрание гнусные корчи страха и мстительности, исступленное желание убивать, терзать, крушить лица молотом: люди гримасничали и вопили, превращались в сумасшедших. При этом ярость была абстрактной и ненацеленной, ее можно было повернуть в любую сторону, как пламя паяльной лампы. И вдруг оказывалось, что ненависть Уинстона обращена вовсе не на Голдстейна, а наоборот, на Старшего Брата, на партию, на полицию мыслей; в такие мгновения сердцем он был с этим одиноким осмеянным еретиком, единственным хранителем здравомыслия и правды в мире лжи. А через секунду он был уже заодно с остальными, и правдой ему казалось все, что говорят о Голдстейне. Тогда тайное отвращение к Старшему Брату превращалось в обожание, и Старший Брат возносился над всеми -- неуязвимый, бесстрашный защитник, скалою вставший перед азийскими ордами, а Голдстейн, несмотря на его изгойство и беспомощность, несмотря на сомнения в том, что он вообще еще жив, представлялся зловещим колдуном, способным одной только силой голоса разрушить здание цивилизации. А иногда можно было, напрягшись, сознательно обратить свою ненависть на тот или иной предмет. Каким-то бешеным усилием воли, как отрываешь голову от подушки во время кошмара, Уинстон переключил ненависть с экранного лица на темноволосую девицу позади. В воображении замелькали прекрасные отчетливые картины. Он забьет ее резиновой дубинкой. Голую привяжет к столбу, истычет стрелами, как святого Себастьяна. Изнасилует и в последних судорогах перережет глотку. И яснее, чем прежде, он понял, за что ее ненавидит. За то, что молодая, красивая и бесполая; за то, что он хочет с ней спать и никогда этого не добьется; за то, что на нежной тонкой талии, будто созданной для того, чтобы ее обнимали, -- не его рука, а этот алый кушак, воинствующий символ непорочности. Ненависть кончалась в судорогах. Речь Голдстейна превратилась в натуральное блеяние, а его лицо на миг вытеснила овечья морда. Потом морда растворилась в евразийском солдате: огромный и ужасный, он шел на них, паля из автомата, грозя прорвать поверхность экрана, -- так что многие отпрянули на своих стульях. Но тут же с облегчением вздохнули: фигуру врага заслонила наплывом голова Старшего Брата, черноволосая, черноусая, полная силы и таинственные спокойствия, такая огромная, что заняла почти весь экран. Что говорит Старший Брат, никто не расслышал. Всего несколько слов ободрения, вроде тех, которые произносит вождь в громе битвы, -- сами по себе пускай невнятные, они вселяют уверенность одним тем, что их произнесли. Потом лицо Старшего Брата потускнело, и выступила четкая крупная надпись -- три партийных лозунга: ВОИНА -- ЭТО МИР СВОБОДА -- ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ -- СИЛА Но еще несколько мгновений лицо Старшего Брата как бы держалось на экране: так ярок был отпечаток, оставленный им в глазу, что не мог стереться сразу. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами навалилась на спинку переднего стула. Всхлипывающим шепотом она произнесла что-то вроде: "Спаситель мой!" -- и простерла руки к телекрану. Потом закрыла лицо ладонями. По-видимому, она молилась. Тут все собрание принялось медленно, мерно, низкими голосами скандировать: "ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!" -- снова и снова, врастяжку, с долгой паузой между "ЭС" и "БЭ", и было в этом тяжелом волнообразном звуке что-то странно первобытное -- мерещился за ним топот босых ног и рокот больших барабанов. Продолжалось это с полминуты. Вообще такое нередко происходило в те мгновения, когда чувства достигали особенного накала. Отчасти это был гимн величию и мудрости Старшего Брата, но в большей степени самогипноз -- люди топили свои разум в ритмическом шуме. Уинстон ощутил холод в животе. На двухминутках ненависти он не мог не отдаваться всеобщему безумию, но этот дикарский клич "ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!" всегда внушал ему ужас. Конечно, он скандировал с остальными, иначе было нельзя. Скрывать чувства, владеть лицом, делать то же, что другие, -- все это стало инстинктом." Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roy 5 537 Опубликовано 21 марта, 2018 В 21.03.2018 в 08:34, Alter Ego сказал: не люблю Макаревича. Он мне никогда не нравился - ни творчество его, ни личность. Но то, что в России люди озлобились - это правда. Зачем на зеркало пенять? Интернет вон и тот переполнен желчью, даже на местечковых форумах...на себя посмотрите Ты не права, мы не озлобились. Так бухтим. Зима вместо весны, грязь, авитаминоз, а тут еще говнецом тебя обольют сквозь губу. Я вот думаю, мог бы что-нибудь подобное сказать о нас Никулин, если бы дожил, или Миронов, или Высоцкий (нет, он что-нибудь бы выдал, но все бы посмеялись, над собой, в том числе) 6 То что видишь ты - видимость только однаДалеко от поверхности жизни до днаПолагай несущественным явное в миреИбо тайная сущность вещей не видна Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roy 5 537 Опубликовано 21 марта, 2018 В 21.03.2018 в 13:57, Е в г е н и й сказал: Вот, что написал А. Макаревич:«МНЕ КАЖЕТСЯ, ГОСПРОПАГАНДА ИЗОБРЕЛА КАКОЙ-ТО ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ КАДР, ПРЕВРАЩАЮЩИЙ ЛЮДЕЙ В ЗЛОБНЫХ ДЕБИЛОВ». До него об этом было, к примеру, описано в романе "1984": Показать контент "О'Брайен взглянул на свои часы, увидел, что время -- почти 11.00, и решил остаться на двухминутку ненависти в отделе документации. Он сел водном ряду с Уинстоном, за два места от него. Между ними расположилась маленькая рыжеватая женщина, работавшая по соседству с Уинстоном. Темноволосая села прямо за ним. И вот из большого телекрана в стене вырвался отвратительный вой и скрежет -- словно запустили какую-то чудовищную несмазанную машину. От этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась. Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Голдстейн. Зрители зашикали. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами взвизгнула от страха и омерзения. Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно. что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорен к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез. Программа двухминутки каждый день менялась, но главным действующим лицом в ней всегда был Голдстейн. Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны. Неведомо где он все еще жил и ковал крамолу: возможно, за морем, под защитой своих иностранных хозяев, а возможно -- ходили и такие слухи, -- здесь, в Океании, в подполье. Уинстону стало трудно дышать. Лицо Голдстейна всегда вызывало у него сложное и мучительное чувство. Сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка -- умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее; и было что-то сенильное в этом длинном хрящеватом носе с очками, съехавшими почти на самый кончик. Он напоминал овцу, и в голосе его слышалось блеяние. Как всегда, Голдстейн злобно обрушился на партийные доктрины; нападки были настолько вздорными и несуразными, что не обманули бы и ребенка, но при этом не лишенными убедительности, и слушатель невольно опасался, что другие люди, менее трезвые, чем он, могут Голдстейну поверить. Он поносил Старшего Брата, он обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира с Евразией, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали, -- и все скороговоркой, с составными словами, будто пародируя стиль партийных ораторов, даже с новоязовскими словами, причем у него они встречались чаще, чем в речи любого партийца. И все время, дабы не было сомнений в том, что стоит за лицемерными разглагольствованиями Голдстейна, позади его лица на экране маршировали бесконечные евразийские колонны: шеренга за шеренгой кряжистые солдаты с невозмутимыми азиатскими физиономиями выплывали из глубины на поверхность и растворялись, уступая место точно таким же. Глухой мерный топот солдатских сапог аккомпанировал блеянию Голдстейна. Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла сдержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо и за ним -- устрашающую мощь евразийских войск; кроме того, при виде Голдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев возникали рефлекторно. Ненависть к нему была постояннее, чем к Евразии и Остазии, ибо когда Океания воевала с одной из них, с другой она обыкновенно заключала мир. Но вот что удивительно: хотя Голдстейна ненавидели и презирали все, хотя каждый день, но тысяче раз на дню, его учение опровергали, громили, уничтожали, высмеивали как жалкий вздор, влияние его нисколько не убывало. Все время находились, новые простофили, только и дожидавшиеся, чтобы он их совратил. Не проходило и дня без того, чтобы полиция мыслей не разоблачала шпионов и вредителей, действовавших по его указке. Он командовал огромной подпольной армией, сетью заговорщиков, стремящихся к свержению строя. Предполагалось, что она называется Братство. Поговаривали шепотом и об ужасной книге, своде всех ересей -- автором ее был Голдстейн, и распространялась она нелегально. Заглавия у книги не было. В разговорах о ней упоминали -- если упоминали вообще -- просто как о книге. Но о таких вещах было известно только по неясным слухам. Член партии по возможности старался не говорить ни о Братстве, ни о книге. Ко второй минуте ненависть перешла в исступление. Люди вскакивали с мест и кричали во все горло, чтобы заглушить непереносимый блеющий голос Голдстейна. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами стала пунцовой и разевала рот, как рыба на суше. Тяжелое лицо О'Брайена тоже побагровело. Он сидел выпрямившись, и его мощная грудь вздымалась и содрогалась, словно в нее бил прибой. Темноволосая девица позади Уинстона закричала: "Подлец! Подлец! Подлец!" -- а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в телекран. Словарь угодил Голдстейну в нос и отлетел. Но голос был неистребим. В какой-то миг просветления Уинстон осознал, что сам кричит вместе с остальными и яростно лягает перекладину стула. Ужасным в двухминутке ненависти было не то, что ты должен разыгрывать роль, а то, что ты просто не мог остаться в стороне. Какие-нибудь тридцать секунд -- и притворяться тебе уже не надо. Словно от электрического разряда, нападали на все собрание гнусные корчи страха и мстительности, исступленное желание убивать, терзать, крушить лица молотом: люди гримасничали и вопили, превращались в сумасшедших. При этом ярость была абстрактной и ненацеленной, ее можно было повернуть в любую сторону, как пламя паяльной лампы. И вдруг оказывалось, что ненависть Уинстона обращена вовсе не на Голдстейна, а наоборот, на Старшего Брата, на партию, на полицию мыслей; в такие мгновения сердцем он был с этим одиноким осмеянным еретиком, единственным хранителем здравомыслия и правды в мире лжи. А через секунду он был уже заодно с остальными, и правдой ему казалось все, что говорят о Голдстейне. Тогда тайное отвращение к Старшему Брату превращалось в обожание, и Старший Брат возносился над всеми -- неуязвимый, бесстрашный защитник, скалою вставший перед азийскими ордами, а Голдстейн, несмотря на его изгойство и беспомощность, несмотря на сомнения в том, что он вообще еще жив, представлялся зловещим колдуном, способным одной только силой голоса разрушить здание цивилизации. А иногда можно было, напрягшись, сознательно обратить свою ненависть на тот или иной предмет. Каким-то бешеным усилием воли, как отрываешь голову от подушки во время кошмара, Уинстон переключил ненависть с экранного лица на темноволосую девицу позади. В воображении замелькали прекрасные отчетливые картины. Он забьет ее резиновой дубинкой. Голую привяжет к столбу, истычет стрелами, как святого Себастьяна. Изнасилует и в последних судорогах перережет глотку. И яснее, чем прежде, он понял, за что ее ненавидит. За то, что молодая, красивая и бесполая; за то, что он хочет с ней спать и никогда этого не добьется; за то, что на нежной тонкой талии, будто созданной для того, чтобы ее обнимали, -- не его рука, а этот алый кушак, воинствующий символ непорочности. Ненависть кончалась в судорогах. Речь Голдстейна превратилась в натуральное блеяние, а его лицо на миг вытеснила овечья морда. Потом морда растворилась в евразийском солдате: огромный и ужасный, он шел на них, паля из автомата, грозя прорвать поверхность экрана, -- так что многие отпрянули на своих стульях. Но тут же с облегчением вздохнули: фигуру врага заслонила наплывом голова Старшего Брата, черноволосая, черноусая, полная силы и таинственные спокойствия, такая огромная, что заняла почти весь экран. Что говорит Старший Брат, никто не расслышал. Всего несколько слов ободрения, вроде тех, которые произносит вождь в громе битвы, -- сами по себе пускай невнятные, они вселяют уверенность одним тем, что их произнесли. Потом лицо Старшего Брата потускнело, и выступила четкая крупная надпись -- три партийных лозунга: ВОИНА -- ЭТО МИР СВОБОДА -- ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ -- СИЛА Но еще несколько мгновений лицо Старшего Брата как бы держалось на экране: так ярок был отпечаток, оставленный им в глазу, что не мог стереться сразу. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами навалилась на спинку переднего стула. Всхлипывающим шепотом она произнесла что-то вроде: "Спаситель мой!" -- и простерла руки к телекрану. Потом закрыла лицо ладонями. По-видимому, она молилась. Тут все собрание принялось медленно, мерно, низкими голосами скандировать: "ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!" -- снова и снова, врастяжку, с долгой паузой между "ЭС" и "БЭ", и было в этом тяжелом волнообразном звуке что-то странно первобытное -- мерещился за ним топот босых ног и рокот больших барабанов. Продолжалось это с полминуты. Вообще такое нередко происходило в те мгновения, когда чувства достигали особенного накала. Отчасти это был гимн величию и мудрости Старшего Брата, но в большей степени самогипноз -- люди топили свои разум в ритмическом шуме. Уинстон ощутил холод в животе. На двухминутках ненависти он не мог не отдаваться всеобщему безумию, но этот дикарский клич "ЭС-БЭ!.. ЭС-БЭ!" всегда внушал ему ужас. Конечно, он скандировал с остальными, иначе было нельзя. Скрывать чувства, владеть лицом, делать то же, что другие, -- все это стало инстинктом." Ага, Оруэлл про BBC писал То что видишь ты - видимость только однаДалеко от поверхности жизни до днаПолагай несущественным явное в миреИбо тайная сущность вещей не видна Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Grigor 7 348 Опубликовано 21 марта, 2018 (изменено) Тему надо переименовать в "Антинародные высказывания отщепенцев" и подшить к Макаревичу Серебрякова. (Объединить дела, так сказать.) А вообще всем напоминаю, что своих "высказываний" Макаревич никому не высказывал. Это было написано в комментах в соцсетях, когда он собачился с оппонентами. Также от него там же "прозвучало" предложение спилить Останкинскую башню. Ждём, когда депутат Поклонская или какой другой активист подаст в Генпрокуратуру обвинение в терроризме. Изменено 21 марта, 2018 пользователем Grigor 3 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roy 5 537 Опубликовано 21 марта, 2018 В 21.03.2018 в 15:00, Grigor сказал: . Также от него там же "прозвучало" предложение спилить Останкинскую башню. Ждём, когда депутат Поклонская или какой другой активист подаст в Генпрокуратуру обвинение в терроризме. А чво, хорошая мысля. За отрицание Холокоста во многих демократических странах можно получить статью, у лучшего друга США Саудовской Аравии законы такие, что удивительно почему их еще не подвергли гуманитарным бомбардировкам, про укрорейх молчу, это не лечится. Тока у нас в стране пятая колонна говорит что хочет. Мы самая свободная страна, по-факту. 1 То что видишь ты - видимость только однаДалеко от поверхности жизни до днаПолагай несущественным явное в миреИбо тайная сущность вещей не видна Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 Roy сказал: Никулин, если бы дожил, или Миронов, или Высоцкий ну во-первых, с Макаревичем в один ряд их ставить глупо, а во-вторых, они не дожили до сегодняшнего дня и о "нас", как это не прискорбно, им сказать нечего. Однако, надеюсь, что скорей всего, они бы, по крайней мере, не участвовали в этой стадной травле артистов, допустивших неосторожные фразы в беседах с блогерами и друзьяшками из социальных сетей. Вот уж точно, они были чище этого. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roy 5 537 Опубликовано 21 марта, 2018 В 21.03.2018 в 15:14, Alter Ego сказал: ну во-первых, с Макаревичем в один ряд их ставить глупо, а во-вторых, они не дожили до сегодняшнего дня и о "нас", как это не прискорбно, им сказать нечего. Однако, надеюсь, что скорей всего, они бы, по крайней мере, не участвовали в этой стадной травле артистов, допустивших неосторожные фразы в беседах с блогерами и друзьяшками из социальных сетей. Вот уж точно, они были чище этого. Чище нас или артистов? То что видишь ты - видимость только однаДалеко от поверхности жизни до днаПолагай несущественным явное в миреИбо тайная сущность вещей не видна Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 (изменено) Roy сказал: Чище нас или артистов? чище стада, швыряющего камнями (каловыми ). Уж вас или нас - решай сам Изменено 21 марта, 2018 пользователем Alter Ego 1 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roy 5 537 Опубликовано 21 марта, 2018 Меня вот что удивляет. Почему есть кто-то, кто равнее нас: артисты, журналисты. Им позволено сказать гадость, но небыдло должно захлопать в ладоши, а быдло - подставить другую щеку. Ну раз им нравится подобная игра: выдать ложку говна, пусть не удивляются, получив в ответ бочку. На то мы и быдло. То что видишь ты - видимость только однаДалеко от поверхности жизни до днаПолагай несущественным явное в миреИбо тайная сущность вещей не видна Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 Roy сказал: Почему есть кто-то, кто равнее нас: артисты, журналисты. Им позволено сказать гадость можно подумать, тебе не позволено ты уж столько тут всего...кхе, кхе.. говоришь, что артисты с журналистами давно захл-censored-ись бы, если б узнали 2 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 389 Опубликовано 21 марта, 2018 Roy сказал: На то мы и быдло. ну так я и говорю - неча на зеркало пенять Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
.thumb.gif.f603c7154c7fcbc8986ddd37d1edc1e0.gif)