Гость Гадя Петрович Хренова Опубликовано 11 октября, 2007 Нас с ним в аду война свела, она друзей не спишет, Я был герой, рвал удила, он был намного тише, Сырое небо жег закат, смерть рядом что-то ела, Моя душа рвалась в набат, его тихонько пела, Моя душа рвалась в набат, его тихонько пела. Мы были разные во всем, цитата: лед да пламень, Шмелем кипел я под огнем, а он чернел, как камень, Молчал и только иногда, когда я наезжаю, Бросал мне: "Парень, ерунда, Господь нас уважает", Бросал мне: "Юра, ерунда, Господь нас уважает". Сидим в горах, вокруг зима, храпит в грязи пехота, Нам как-то было не до сна и тошно от чего-то, И разговор мы завели в час злобного затишья, Куда нас черти завели в конце времен, братишка? Куда нас духи завели в конце времен, братишка? Ему кричал я: "Посмотри на эти сучьи рожи, Им все до фонаря, гори, страна в придачу тоже, Нас завтра снова продадут, пойдем на урожаи...", А он в ответ: "Брось баламут, Господь нас уважает", А он в ответ: "Брось баламут, Господь нас уважает". Все по нулям, уже видна дыра большого срама, Живет подачками страна, проевшего все хама, Их либеральные зады достали наши флаги, Ни баб, ни водки, ни еды, лишь темные овраги, Ни дев, ни смысла, ни еды, лишь темные овраги. Я слов уже не нахожу и сильно раздражает Меня его "Терпи, браток, Господь нас уважет", На кой-такой Господь нам всем, где светлые дороги? Тут оторвал нас от проблем тяжелый крик тревоги, Тут оторвал нас от проблем тяжелый крик тревоги. Очнулись мы опять вдвоем, мы в белой медсанчасти, Я помню лишь дверной проем, как нас рвало на части, Он долго молча умирал, сошел как свет с аллеи, Я что-то понял, он не врал, но рассказать не смею, Я что-то понял, он не врал, но выразить не смею С тех пор, когда нет на глоток и сильно обижают Я говорю: "Не ссы браток, Господь нас уважает", Я говорю: "Держись браток, Господь нас уважает", Я говорю: "Пробьемся брат, Господь нас уважает", Я говорю: "Мы победим, Господь нас уважает!" Юрий Юлианович.... Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
подсознание 0 Опубликовано 21 октября, 2007 Старинной купаленки шаткий настил, Бродя у пруда, я ногою потрогал. Под этими липами Пушкин грустил, На этой скамеечке сиживал Гоголь. У корней осин показались грибы, Сентябрьское солнышко греет нежарко. Далекий раскат орудийной стрельбы Доносится до подмосковного парка. Не смерть ли меня окликает, грозя Вот-вот навалиться на узкие плечи? Где близкие наши и наши друзья? Иных уже нет, а другие далече!.. Свистят снегири. Им еще незнаком Раскатистый гул, отдаленный и слабый. Наверно, им кажется, будто вальком Белье выбивают на озере бабы. Мы ж знаем, что жизнь нашу держит в руках Слепая судьба и что жребий наш выпал... Стареющий юноша в толстых очках Один загляделся на вечные липы. Дмитрий Кедрин. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
oiler 0 Опубликовано 21 октября, 2007 Мне нужна не женщина, мне нужна лишь Тема. Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвенел напев. Я могу из падали создавать поэмы, Я люблю из горничных делать королев. (с) Александр Вертинский А, вообще, я стихи Пушкина очень люблю. Хоть и банально и не модно... Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 385 Опубликовано 21 октября, 2007 Орёл Из-за утёса, как из-за угла, Почти в упор ударили в орла. А он спокойно свой покинул камень, Не оглянувшись даже на стрелка И, как всегда, Широкими кругами, Не торопясь, ушёл за облака. Быть может, дробь совсем мелка была - Для перепелок, а не для орла? Иль задрожала у стрелка рука, И покачнулся ствол дробовика? Нет, ни дробинки не скользнуло мимо, А сердце и орлиное ранимо... Орёл упал, Но средь далёких скал, Чтоб враг не видел, Не торжествовал. Александр Яшин Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Lilian Опубликовано 24 октября, 2007 Марина Цветаева Цыганская страсть разлуки! Чуть встретишь — уж рвешься прочь! Я лоб уронила в руки И думаю, глядя в ночь: Никто, в наших письмах роясь, Не понял до глубины, Как мы вероломны, то есть — Как сами себе верны. О. Э. Мандельштаму Ты запрокидываешь голову Затем, что ты гордец и враль. Какого спутника веселого Привел мне нынешний февраль! Преследуемы оборванцами И медленно пуская дым, Торжественными чужестранцами Проходим городом родным. Чьи руки бережные нежили Твои ресницы, красота, И по каким терновалежиям Лавровая твоя верста...— Не спрашиваю. Дух мой алчущий Переборол уже мечту. В тебе божественного мальчика,— Десятилетнего я чту. Помедлим у реки, полощущей Цветные бусы фонарей. Я доведу тебя до площади, Видавшей отроков-царей... Мальчишескую боль высвистывай, И сердце зажимай в горсти... Мой хладнокровный, мой неистовый Вольноотпущенник — прости! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 октября, 2007 ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ. Песнь первая Свежим ветром снова сердце пьяно, Тайный голос шепчет: «все покинь!» — Перед дверью над кустом бурьяна Небосклон безоблачен и синь, В каждой луже запах океана, В каждом камне веянье пустынь. Мы с тобою, Муза, быстроноги, Любим ивы вдоль степной дороги, Мерный скрип колес и вдалеке Белый парус на большой реке. Этот мир, такой святой и строгий, Что нет места в нем пустой тоске. Ах, в одном божественном движеньи, Косным, нам дано преображенье, В нем и мы — не только отраженье, В нем живым становится, кто жил… О пути земные, сетью жил, Розой вен вас Бог расположил! И струится, и поет по венам Радостно бушующая кровь; Нет конца обетам и изменам, Нет конца веселым переменам, И отсталых подгоняют вновь Плетью боли Голод и Любовь. Дикий зверь бежит из пущей в пущи, Краб ползет на берег при луне, И блуждает ястреб в вышине, — Голодом и Страстью всемогущей Все больны, — летящий и бегущий, Плавающий в черной глубине. Веселы, нежданны и кровавы Радости, печали и забавы Дикой и пленительной земли; Но всего прекрасней жажда славы, Для нее родятся короли, В океанах ходят корабли. Что же, Муза, нам с тобою мало, Хоть нежны мы, быть всегда вдвоем! Скорбь о высшем в голосе твоем: Хочешь, мы с тобою уплывем В страны нарда, золота, коралла В первой каравелле Адмирала? Видишь? город… веянье знамен… Светит солнце, яркое, как в детстве, С колоколен раздается звон, Провозвестник радости, не бедствий, И над портом, словно тяжкий стон, Слышен гул восторга и приветствий. Где ж Колумб? Прохожий, укажи! — «В келье разбирает чертежи С нашим старым приором Хуаном. В этих прежних картах столько лжи, А шутить не должно с океаном Даже самым смелым капитанам». Сыплется в узорное окно Золото и пурпур повечерий, Словно в зачарованной пещере, Сон и явь сливаются в одно, Время тихо, как веретено Феи-сказки дедовских поверий. В дорогой кольчуге Христофор, Старый приор в праздничном убранстве, А за ними поднимает взор Та, чей дух — крылатый метеор, Та, чей мир в святом непостоянстве, Чье названье Муза Дальних Странствий. Странны и горды обрывки фраз: «Путь на юг? Там был уже Диас!»… — Да, но кто слыхал его рассказ?.. — «… У страны Великого Могола Острова»… — Но где же? Море голо. Путь на юг… — «Сеньор! А Марко Поло?» Вот взвился над старой башней флаг, Постучали в дверь — условный знак, — Но друзья не слышат. В жарком споре — Что для них отлив, растущий в море!.. Столько не разобрано бумаг, Столько не досказано историй! Лишь когда в сады спустилась мгла, Стало тихо и прохладно стало, Муза тайный долг свой угадала, Подошла и властно адмирала, Как ребенка, к славе увела От его рабочего стола. ПЕСНЬ ВТОРАЯ Двадцать дней как плыли каравеллы, Встречных волн проламывая грудь; Двадцать дней как компасные стрелы Вместо карт указывали путь, И как самый бодрый, самый смелый Без тревожных снов не мог заснуть. И никто на корабле, бегущем К дивным странам, заповедным кущам, Не дерзал подумать о грядущем; В мыслях было пусто и темно; Хмуро измеряли лотом дно, Парусов — чинили полотно. Астрологи в вечер их отплытья Высчитали звездные событья, Их слова гласили: «все обман». Ветер слева вспенил океан, И пугали ужасом наитья Темные пророчества гитан. И напрасно с кафедры прелаты Столько обещали им наград, Обещали рыцарские латы, Царства обещали вместо платы, И про золотой индийский сад Столько станц гремело и баллад… Все прошло как сон! А в настоящем — Смутное предчувствие беды, Вместо славы — тяжкие труды И под вечер — призраком горящим, Злобно ждущим и жестоко мстящим — Солнце в бездне огненной воды. Хозе помешался и сначала С топором пошел на адмирала, А потом забился в дальний трюм И рыдал… Команда не внимала, И несчастный помутневший ум Был один во власти страшных дум. По ночам садились на канаты И шептались — а хотелось выть: «Если долго вслед за солнцем плыть, То беды кровавой не избыть: Солнце в бездне моется проклятой, Солнцу ненавистен соглядатай!» Но Колумб забыл бунтовщиков, Он молчит о лени их и пьянстве, Целый день на мостике готов, Как влюбленный, грезить о пространстве, В шуме волн он слышит сладкий зов, Уверенья Музы Дальних Странствий. И пред ним смирялись моряки: Так над кручей злобные быки Топчутся, их гонит пастырь горный, В их «сердцах отчаянье тоски, В их мозгу гнездится ужас черный, Взор свиреп… и все ж они покорны! Но не в город, и не под копье Смуглым и жестоким пикадорам, Адмирал холодным гонит взором Стадо оробелое свое, А туда, в иное бытие, К новым, лучшим травам и озерам. Если светел мудрый астролог, Увидав безвестную комету; Если, новый отыскав цветок, Мальчик под собой не чует ног; Если выше счастья нет поэту, Чем придать нежданный блеск сонету; Если как подарок нам дана Мыслей неоткрытых глубина, Своего не знающая дна, Старше солнц и вечно молодая… Если смертный видит отсвет рая, Только неустанно открывая: -То Колумб светлее, чем жених На пороге радостей ночных, Чудо он духовным видит оком, Целый мир, неведомый пророкам, Что залег в пучинах голубых, Там, где запад сходится с востоком. Эти воды Богом прокляты! Этим страшным рифам нет названья! Но навстречу жадного мечтанья Уж плывут, плывут, как обещанья, В море ветви, травы и цветы, В небе птицы странной красоты. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ -«Берег, берег!..» И чинивший знамя Замер, прикусив зубами нить, А державший голову руками Сразу не посмел их опустить. Вольный ветер веял парусами, Каравеллы продолжали плыть. Кто он был, тот первый, светлоокий, Что, завидев с палубы высокой В диком море остров одинокий, Закричал, как коршуны кричат? Старый кормщик, рыцарь иль пират, Ныне он Колумбу — младший брат! Что один исчислил по таблицам, Чертежам и выцветшим страницам, Ночью угадал по вещим снам, — То увидел в яркий полдень сам Тот, другой, подобный зорким птицам, Только птицам, Муза, им и нам. Словно дети прыгают матросы, Я так счастлив… нет, я не могу… Вон журавль смешной и длинноносый Полетел на белые утесы, В синем небе описав дугу. Вот и берег… мы на берегу. Престарелый, в полном облаченьи, Патер совершил богослуженье, Он молил: — «О Боже, не покинь Грешных нас«… — кругом звучало пенье, Медленная, медная латынь Породнилась с шумами пустынь. И казалось, эти же поляны Нам не раз мерещились в бреду… Так же на змеистые лианы С криками взбегали обезьяны; Цвел волчец; как грешники в аду, Звонко верещали какаду… Так же сладко лился в наши груди Аромат невиданных цветов, Каждый шаг был так же странно нов, Те же выходили из кустов, Улыбаясь и крича о чуде, Красные, как медь, нагие люди. Ах! не грезил с нами лишь один, Лишь один хранил в душе тревогу,» Хоть сперва, склонясь, как паладин Набожный, и он молился Богу, Хоть теперь целует прах долин, Стебли трав и пыльную дорогу. Как у всех матросов, грудь нага, В левом ухе медная серьга И на смуглой шее нить коралла, Но уста (их тайна так строга), Взор, где мысль гореть не перестала, Выдали нам, Муза, адмирала. Он печален, этот человек, По морю прошедший, как по суше, Словно шашки, двигающий души От родных селений, мирных нег К диким устьям безымянных рек… Что он шепчет!.. Муза, слушай, слушай! - «Мой высокий подвиг я свершил, Но томится дух, как в темном склепе. О Великий Боже, Боже Сил, Если я награду заслужил, Вместо славы и великолепий, Дай позор мне, Вышний, дай мне цепи! — «Крепкий мех так горд своим вином, Но когда вина не стало в нем, Пусть хозяин бросит жалкий ком! Раковина я, но без жемчужин, Я поток, который был запружен,- Спущенный, теперь уже не нужен».- Да! Пробудит в черни площадной Только смех бессмысленно тупой, Злость в монахах, ненависть в дворянстве Гений, обвиненный в шарлатанстве! Как любовник, для игры иной Он покинут Музой Дальних странствий… Я молчал, закрыв глаза плащем. Как струна, натянутая туго, Сердце билось быстро и упруго, Как сквозь сон я слышал, что подруга Мне шепнула: «Не скорби о том, Кто Колумбом назван… Отойдем!» ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Мы взошли по горному карнизу Так высоко за гнездом орла; Вечер сбросил золотую ризу, И она на западе легла; В небе загорались звезды; снизу Наплывала голубая мгла. Муза ты дрожишь, как в лихорадке, Взор горит и кудри в беспорядке. Что с тобой? Разгаданы загадки, Хитрую распутали мы сеть… Успокойся, Муза, чтобы петь, Нужен голос ясный словно медь! Голосом глубоким и кристальным Славу тополям пирамидальным Мы с тобою ныне воспоем, Славу рекам в блеске золотом, Розовым деревьям и миндальным И всему, что видим мы вдвоем. Новый мир, как девушка невинный!.. Кто ж прольет девическую кровь? Кто визжаньем пил, как чарой винной, Одурманит лес еще пустынный, Острым плугом взрежет эту новь И заплатит мукой за любовь? Знаю! Сердце девушек бесстрастно, Как они, не мучить никому: Огонек болот отравит тьму, Отуманит душу шум неясный, Подкрадется ягуар опасный, Победитель, к лоту твоему. Крик… движенье… и потонет в бездне Той, что ночи Севера беззвездней, Слишком много увидавший взгляд. Здесь любовь несет с собой болезни, Здесь растенья кроют сладкий яд, И о крови боги говорят. Но напрасно! Воли человечьей Не сдержать ни ядам, ни богам! В глубине пещер, по берегам Тихих рек, по чащам и по рвам, Всюду, всюду, близко и далече, Запоют, пройдут людские речи. Поднимайся занавес времен И развейся сумрачная чара! Каждый павший будет отомщен, Силою возвратного удара, Зов свобод здесь кинет Вашингтон, И пройдет, как молния, Пизарро. Девушка, игравшая судьбой, Сделается нежною женой, Милым сотоварищем в работе… Водопады с пеной ледяной, Островки, забытые в болоте, Вы для жизни духа оживете! Друг за другом встанут города, Там забрыжжет детский смех, и деды Заведут спокойные беседы, Вспоминая старые года… Но безумцы, те уйдут туда, Где еще не веял стяг победы. Потому что Бог их — Бог измен! Путник, Он идет над звездным севом, Он всечасно хочет перемен; Белизна нагих Его колен, Вздох, звучащий солнечным напевом, Снятся только ангелам и девам. Странный Бог, не ведающий зла, Честный, как летящая стрела, Чуждая и круга, и угла, Стройный Бог с душою пьяной снами, Легкими и быстрыми шагами Вдаль и вдаль идущий над мирами! Голос твой, о Муза, точно рог,- Он сродни тебе, веселый Бог! Эти губы алого коралла Ты когда-то в небе целовала, Ты уже касалась этих ног С их отливом бледного опала. Заповедь его нам назови, Дай нам знак, что ты пришла оттуда! Каждый вестник был досель Иуда. Мы устали. Мы так жаждем чуда. Мы так жаждем истинной любви… — Будь как Бог: иди, лети, плыви! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Lilian Опубликовано 28 октября, 2007 ПЕСНЯ БАЛТАЗАРА Из комедии "Много шума из ничего" Что толку, леди, в жалобе? Мужчины - шалопаи. Одна нога ни палубе, На берегу другая. Что с них возьмешь? Слова их - ложь. Но в грусти толку мало, Весь мир хорош, когда поешь: Тарара-лала-лала! Зачем вам плакать? Лучше петь. Весной грустить не ведено. Мужчины женщин ловят в сеть, С тех пор как весны зелены. Что с них возьмешь? Слова их - ложь. Но в грусти толку мало. Весь мир хорош, когда поешь: Тарара-лала-лала! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Zoe 1 Опубликовано 28 октября, 2007 Если б, как прежде, я был горделив, Я бы оставил тебя навсегда; Все, с чем расстаться нельзя ни за что, Все, с чем возиться не стоит труда,- Надвое царство мое разделив. Я бы сказал: - Ты уносишь с собой Сто обещаний, сто праздников, сто Слов. Это можешь с собой унести. Мне остается холодный рассвет, Сто запоздалых трамваев и сто Капель дождя на трамвайном пути, Сто переулков, сто улиц и сто Капель дождя, побежавших вослед. Арсений Тарковский. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 1 ноября, 2007 Не удивляйся ничему... К. Фофанов Соседка, девочка Альвина, Приносит утром молоко И удивляется, что вина Я пью так весело-легко. Еще бы! — тридцать пять бутылок Я выпил, много, в десять дней! Мне позволяет мой затылок Пить зачастую и сильней... Послушай, девочка льняная, Не удивляйся ничему: Жизнь городская — жизнь больная, Так что ж беречь ее? к чему? Так страшно к пошлости прилипнуть,— Вот это худшая вина, А если суждено погибнуть, Так пусть уж лучше от вина! * * * Почтальон То по шоссе, для шины колком, То по тропинке через лён, То утрамбованным просёлком Велосипедит почтальон. Он всем знаком. Он старый Перник. Он служит здесь тридцатый год. Письмо от Щепкиной-Куперник Он мне в окно передает. Я приглашаю на террасу Его, усталого, зайти, Чтоб выпить хересу иль квасу И закусить в его пути. Он входит очень деликатно И подвигает стул к столу. А море благостно-закатно, Подобно алому стеклу. Сосредоточенно и ровно Он пьет токайское вино. Что пишет мне Татьяна Львовна? Но, впрочем, кажется, темно. Игорь Северянин. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 385 Опубликовано 6 ноября, 2007 ..Меж тем июнь, и запах лип и гари Доносится с бульвара на балкон К стремительно сближающейся паре; Небесный свод расплавился белком Вокруг желтка палящего светила; Застольный гул; хватило первых фраз, А дальше всей квартиры не хватило. Ушли курить и курят третий час. Предчувствие любви об эту пору Томит еще мучительней, пока По взору, разговору, спору, вздору В соседе прозреваешь двойника. Так дачный дом полгода заколочен, Но ставни рвут - и Господи прости, Какая боль скрипучая! А впрочем, Все больно на пороге тридцати, Когда и запах лип, и черный битум, И летнего бульвара звукоряд Окутаны туманцем ядовитым: Москва, жара, торфяники горят. Меж тем и ночь. Пускай нам хватит такта (А остальным собравшимся - вина) Не замечать того простого факта, Что он женат и замужем она: Пусть даже нет. Спроси себя, легко ли Сдирать с души такую кожуру, Попав из пустоты в такое поле Чужого притяжения? Жару Сменяет холодок, и наша пара, Обнявшись и мечтательно куря, Глядит туда, где на углу бульвара Листва сияет в свете фонаря. Дадим им шанс? Дадим. Пускай на муку - Надежда до сих пор у нас в крови. Оставь меня, пусти, пусти мне руку, Пусти мне душу, душу не трави, - Я знаю все. И этаким всезнайкой, Цедя чаек, слежу из-за стола, Как наш герой прощается с хозяйкой (Жалеющей уже, что позвала) - И после затянувшейся беседы Выходит в ночь, в московские сады, С неясным ощущением победы И ясным ощущением беды. Дмитрий Быков Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Гадя Петрович Хренова Опубликовано 9 ноября, 2007 Солнце ярко светит, И смеются дети, И мы рука об руку Идём с тобою рядом, И говорить не надо, Всё и так понятно, И мне приятно Всем Вам говорить: Желаю, Чтоб Вы все были здоровы, И чтобы над Вами Сияло солнце ярче, Чем на Мадагаскаре, Чтоб до ста лет жили, Чтоб горя не знали, И чтобы Ваши дети Вас радовали, оп Я желаю мира, Я добра желаю, И каждому здоровья От всей души желаю, И мне не много надо, Хочу, чтоб были рядом Любимые и вся моя родня. Желаю, Чтоб Вы все были здоровы, И чтобы над Вами Сияло солнце ярче, Чем на Мадагаскаре, Чтоб до ста лет жили, Чтоб горя не знали, И чтобы Ваши дети Вас радовали, оп Солнце, ярко светит И смеются дети, И мы рука об руку Идём с тобою рядом, И говорить не надо, Всё и так понятно, И мне приятно Всем Вам говорить: Желаю, Чтоб Вы все были здоровы, И чтобы над Вами Сияло солнце ярче, Чем на Мадагаскаре, Чтоб до ста лет жили, Чтоб горя не знали, И чтобы Ваши дети Вас радовали, оп (с) эт надо петь Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Lilian Опубликовано 9 ноября, 2007 Булат Окуджава ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ Пейте чай, мой друг старинный, забывая бег минут. Желтой свечкой стеаринной я украшу ваш уют. Не грустите о поленьях, о камине и огне... Плед шотландский на коленях, занавеска на окне. Самовар, как бас из хора, напевает в вашу честь. Даже чашка из фарфора у меня, представьте, есть. В жизни выбора не много: кому - день, а кому - ночь. Две дороги от порога: одна - в дом, другая - прочь. Нынче мы - в дому прогретом, а не в поле фронтовом, не в шинелях, и об этом лучше как-нибудь потом. Мы не будем наши раны пересчитывать опять. Просто будем, как ни странно, улыбаться и молчать. Я для вас, мой друг, смешаю в самый редкостный букет пять различных видов чая по рецептам прежних лет. Кипятком крутым, бурлящим эту смесь залью для вас, чтоб былое с настоящим не сливалось хоть сейчас. Настояться дам немножко, осторожно процежу и серебряную ложку рядом с чашкой положу. Это тоже вдохновенье... Но, склонившись над столом, на какое-то мгновенье все же вспомним о былом: над безумною рекою пулеметный ливень сек, и холодною щекою смерть касалась наших щек. В битве выбор прост до боли: или пан, или пропал... А потом, живые, в поле мы устроили привал. Нет, не то чтоб пировали, а, очухавшись слегка, просто душу согревали кипятком из котелка. Разве есть напиток краше? Благодарствуй, котелок! Но встревал в блаженство наше чей-то горький монолог: "Как бы ни были вы святы, как ни праведно житье, вы с ума сошли, солдаты: это - дрянь, а не питье! Вас забывчивость погубит, равнодушье вас убьет: тот, кто крепкий чай разлюбит, сам предаст и не поймет..." Вы представьте, друг любезный, как казались нам смешны парадоксы те из бездны фронтового сатаны. В самом деле, что - крученый чайный лист - трава и сор пред планетой, обреченной на страданье и разор? Что - напиток именитый?.. Но, средь крови и разлук, целый мир полузабытый перед нами ожил вдруг. Был он теплый и прекрасный... Как обида нас ни жгла, та сентенция напрасной, очевидно, не была. Я клянусь вам, друг мой давний, не случайны с древних лет эти чашки, эти ставни, полумрак и старый плед, и счастливый час покоя, и заварки колдовство, и завидное такое мирной ночи торжество; разговор, текущий скупо, и как будто даже скука, но... не скука - естество. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Филигрань 0 Опубликовано 6 декабря, 2007 Твои глаза цвета крови Единорога, В огне степи твоих волос Моя дорога Лежит на юг Глазами вверх, И на ночь глядя Крылатый снег Укроет всех И смеха ради Войдёт в мой сон Обрывком дней, Давно минувших. Я задыхаюсь у подруг Не самых лучших. Не самых верных Из примет Боюсь не встретить, И этих рек На картах нет, Где чьи-то дети Рисуют пальцами круги И мутят воду. Я задыхаюсь, В чьём-то сне Ища свободу. Я задыхаюсь, если ты, Меня не слыша, Окно закроешь, Если смерть Стучит по крыше. Влюблённый в детство Чьих-то глаз Мой дождь разбудит Того, Кто, как и в прошлый раз, Меня забудет. И белой нитью твоего Льняного платья Я задыхаюсь, с крыш своих Не видя Равель. Я задыхаюсь в мире, где Все люди братья, Дождём по розовой воде: – Где брат твой Авель? Андрей Хамхидько Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Lilian Опубликовано 6 декабря, 2007 Булат Окуджава Дураком быть выгодно, Да очень уж не хочется. Умным - очень хочется, Но кончится битьём. У природы на устах Коварное пророчество: Может быть, когда-нибудь К среднему придём... Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Гость Lilian Опубликовано 6 декабря, 2007 Арбатское вдохновение, или воспоминания о детстве Упрямо я твержу с давнишних пор: меня воспитывал арбатский двор, все в нем, от подлого до золотого. А если иногда я кружева накручиваю на свои слова, так это от любви. Что в том дурного? На фоне непросохшего белья руины человечьего жилья, крутые плечи дворника Алима... В Дорогомилово из тьмы Кремля, усы прокуренные шевеля, мой соплеменник пролетает мимо. Он маленький, немытый и рябой и выглядит растерянным и пьющим, но суть его -- пространство и разбой в кровавой драке прошлого с грядущим. Его клевреты топчутся в крови... Так где же почва для твоей любви? -- вы спросите с сомненьем, вам присущим. Что мне сказать? Еще люблю свой двор, его убогость и его простор, и аромат грошового обеда. И льну душой к заветному Кремлю, и усача кремлевского люблю, и самого себя люблю за это. Он там сидит, изогнутый в дугу, и глину разминает на кругу, и проволочку тянет для основы. Он лепит, обстоятелен и тих, меня, надежды, сверстников моих, отечество... И мы на все готовы. Что мне сказать? На все готов я был. Мой страшный век меня почти добил, но речь не обо мне -- она о сыне. И этот век не менее жесток, а между тем насмешлив мой сынок: его не облапошить на мякине. Что мне сказать? Я только лишь пророс. Еще далече до военных гроз. Еще загадкой манит подворотня. Еще я жизнь сверяю по двору, и не подозреваю, что умру, как в том не сомневаюсь я сегодня. Еще он, правда, тоже хил и слаб, но он страдалец, а не гордый раб, небезопасен и небезоружен... А глина ведь не вечный матерьял, и то, что я когда-то потерял, он в воздухе арбатском обнаружил. 1980 Б. Окуджава Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
