Стихи, которые нравятся

[Самарянка 4 706]

@zuleika, и правда, вы же не прощаетесь так с нами?  пишите еще!

поддерживаю ваш выбор авторов (и произведений соотвессно) 

 

ну и сезонное, навстречу неизбежно надвигающемуся... 

* * 
кто родился в день сурка 
брюки вешает на стул 
просыпается с утра 
не умнее чем уснул

 

доля времени мала 
воле короток лимит 
ей судьба из-за угла 
барабанами гремит

 

жизнь короткий ураган 
буря в блюдечке чернил 
то ли ницше угадал 
то ли шекли сочинил

 

долго мебиус потел 
очень мучился со мной 
но не вышло как хотел 
время выпрямить струной

 

спят медведи и ежи 
кот немотствует баюн 
спой бетховен удружи 
про дорогу и баул

 

год не движется к весне 
сутки в ходиках совой 
мой грызун грызет везде 
мой сурок всегда со мной

 

Алексей Цветков

Изменено 23 января, 2016 пользователем Самарянка

[zuleika 248]

В заключение темы, а сейчас практически крик души).

 

Зима в лесу.

 

Свободы нет в природе,
Её соблазн исчез,
Не надо на свободе
Смущать ноябрьский лес.

 

Застыли в смертном сраме
Над собственной листвой
Осины вверх ногами
И в землю головой.

 

В рубахе погорельца
Идёт Мороз-кащей,
Прищелкивая тельца
Опавших желудей.

 

А дуб в кафтане рваном
Стоит, на смерть готов,
Как перед Иоанном
Боярин Колычев.

 

Прощай, великолепье
Багряного плаща!
Кленовое отрепье
Слетело, трепеща,

 

В кувшине кислорода
Истлело на весу...
Какая там свобода,
Когда зима в лесу.

 

Арсений Тарковский

[Самарянка 4 706]

В заключение темы, а сейчас практически крик души).

 

Зима в лесу.

@zuleika, ура, это просто праздник какой-то!

и пусть он продолжается! заходите еще, буду вам рада! 

 

алаверды 

 

 

Изменено 24 января, 2016 пользователем Самарянка

[Самарянка 4 706]

и еще

 

 

вот, нашла без дурацкой закадровой музыки. 1996-й год, бенефис Зиновия Гердта

 

 

   Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный,-

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних...

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...

 

Давид Самойлов

Изменено 24 января, 2016 пользователем Самарянка

[zuleika 248]

К сожалению, не могу поставить "нравится".

 

Наташа

Круглый двор
с кринолинами клумб.
Неожиданный клуб
страстей и гостей,
приезжающих цугом.
И откуда-то с полуиспугом -
Наташа,
она,
каблучками стуча,
выбегает, выпархивает -
к Анатолю, к Андрею -
бог знает к кому!-
на асфальт, на проезд,
под фасетные буркалы автомобилей,
вылетает, выпархивает без усилий
всеми крыльями
девятнадцати лет -
как цветок на паркет,
как букет на подмостки,-
в лоск асфальта
из барского особняка,
чуть испуганная,
словно птица на волю -
не к Андрею,
бог знает к кому -
к Анатолю?..
Дождь стучит в целлофан
пистолетным свинцом...
А она, не предвидя всего,
что ей выпадет вскоре на долю,
выбегает
с уже обреченным лицом.

 

Д.Самойлов.

 

(Товарищи, как вам War and Peace 2007?)
 

[mashaag 16 294]

Со временем мы ценим доброту,

Простые вещи, вкус воды и хлеба,

Храня в душе заветную мечту,

В молчаньи долго-долго смотрим в небо.

 

Светлана Пугач

[Бах 1 465]

Уильям Шекспир.

Сонет 130

Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.

[СТРАЖ 3 199]

Скоро май, День Победы... Много стихов про войну , но некоторые режут сознание особенно остро...

 

Перед атакой

 

Когда на смерть идут — поют,

а перед этим

можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою —

час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв —

и умирает друг.

И значит — смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним

идет охота.

Будь проклят

сорок первый год —

ты, вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв —

и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже

не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей

я кровь чужую.

 

Семён Гудзенко

1942

[zuleika 248]

В ПАРКЕ

 

Старинной купаленки шаткий настил,
Бродя у пруда, я ногою потрогал.
Под этими липами Пушкин грустил,
На этой скамеечке сиживал Гоголь.

У корней осин показались грибы,
Сентябрьское солнышко греет нежарко.
Далекий раскат орудийной стрельбы
Доносится до подмосковного парка.

Не смерть ли меня окликает, грозя
Вот-вот навалиться на узкие плечи?
Где близкие наши и наши друзья?
Иных уже нет, а другие далече!..

Свистят снегири. Им еще незнаком
Раскатистый гул, отдаленный и слабый.
Наверно, им кажется, будто вальком
Белье выбивают на озере бабы.

Мы ж знаем, что жизнь нашу держит в руках

Слепая судьба и что жребий наш выпал...
Стареющий юноша в толстых очках
Один загляделся на вечные липы.

3 ноября 1941
Дмитрий Кедрин

[Бах 1 465]

 

Проклятье века — это спешка. Евгений Евтушенко

Проклятье века — это спешка,

и человек, стирая пот,

по жизни мечется, как пешка,

попав затравленно в цейтнот.

 

Поспешно пьют, поспешно любят,

и опускается душа.

Поспешно бьют, поспешно губят,

а после каются, спеша.

 

Но ты хотя б однажды в мире,

когда он спит или кипит,

остановись, как лошадь в мыле,

почуяв пропасть у копыт.

 

Остановись на полдороге,

доверься небу, как судье,

подумай — если не о боге —

хотя бы просто о себе.

 

Под шелест листьев обветшалых,

под паровозный хриплый крик

пойми: забегавшийся — жалок,

остановившийся — велик.

 

Пыль суеты сует сметая,

ты вспомни вечность наконец,

и нерешительность святая

вольется в ноги, как свинец.

 

Есть в нерешительности сила,

когда по ложному пути

вперед на ложные светила

ты не решаешься идти.

 

Топча, как листья, чьи-то лица,

остановись! Ты слеп, как Вий.

И самый шанс остановиться

безумством спешки не убий.

 

Когда шагаешь к цели бойко,

как по ступеням, по телам,

остановись, забывший бога,—

ты по себе шагаешь сам!

 

Когда тебя толкает злоба

к забвенью собственной души,

к бесчестью выстрела и слова,

не поспеши, не соверши!

 

Остановись, идя вслепую,

о население Земли!

Замри, летя из кольта, пуля,

и бомба в воздухе, замри!

 

О человек, чье имя свято,

подняв глаза с молитвой ввысь,

среди распада и разврата

остановись, остановись!

 

[Бах 1 465]

С. Маршак

* * *

Все то, чего коснется человек,
Приобретает нечто человечье.
Вот этот дом, нам прослуживший век,
Почти умеет пользоваться речью.

Мосты и переулки говорят.
Беседуют между собой балконы.
И у платформы, выстроившись в ряд,
Так много сердцу говорят вагоны.

Давно стихами говорит Нева.
Страницей Гоголя ложится Невский.
Весь Летний сад - Онегина глава.
О Блоке вспоминают Острова,
А по Разъезжей бродит Достоевский.

Сегодня старый маленький вокзал,
Откуда путь идет к финляндским скалам,
Мне молчаливо повесть рассказал
О том, кто речь держал перед вокзалом.

А там еще живет петровский век,
В углу между Фонтанкой и Невою...
Все то, чего коснется человек,
Озарено его душой живою.

[Nobody 4 000]

МУХА (Иосиф Бродский)

I

 

Пока ты пела, осень наступила.

Лучина печку растопила.

Пока ты пела и летала,

похолодало.

 

Теперь ты медленно ползешь по глади

замызганной плиты, не глядя

туда, откуда ты взялась в апреле.

теперь ты еле

 

передвигаешься. И ничего не стоит

убить тебя. Но, как историк,

смерть для которого скучней, чем мука,

я медлю, муха.

 

II

 

Пока ты пела и летала, листья

попадали. И легче литься

воде на землю, чтоб назад из лужи

воззриться вчуже.

 

А ты совсем, видать, ослепла. Можно

представить цвет крупинки мозга,

померкшей от твоей, брусчатке

сродни, сетчатки,

 

и содрогнуться. Но тебя, пожалуй,

устраивает дух лежалый

жилья, зеленых штор понурость.

Жизнь затянулась.

 

III

 

Ах, цокотуха, потерявши юркость,

ты выглядишь, как старый юнкерс,

как черный кадр документальный

эпохи дальней.

 

Не ты ли заполночь там то и дело

над люлькою моей гудела,

гонимая в оконной раме

прожекторами?

 

А нынче, милая, мой желтый ноготь

брюшко твое горазд потрогать,

и ты не вздрагиваешь от испуга,

жужжа, подруга.

 

IV

 

Пока ты пела, за окошком серость

усилилась. И дверь расселась

в пазах от сырости. И мерзнут пятки.

Мой дом в упадке.

 

Но не пленить тебя не пирамидой

фаянсовой давно не мытой

посуды в раковине, ни палаткой

сахары сладкой.

 

Тебе не до того. Тебе не

до мельхиоровой их дребедени;

с ней связываться - себе дороже.

Мне, впрочем, тоже.

 

V

 

Как старомодны твои крылья, лапки!

В них чудится вуаль прабабки,

смешавшаяся с позавчерашней

французской башней -

 

- век номер девятнадцать, словом.

Но, сравнивая с тем словом

тебя, я обращаю в прибыль

твою погибель,

 

подталкивая ручкой подлой

тебя к бесплотной мысли, к полной

неосязаемости раньше срока.

Прости: жестоко.

 

VI

 

О чем ты грезишь? О своих избитых,

но не расчитанных никем орбитах?

О букве шестирукой, ради

тебя в тетради,

 

расхристанной на месте плоском

кириллициным отголоском

единственным, чей цвет, бывало,

ты узнавала

 

и вспархивала. А теперь, слепая,

не реагируешь ты, уступая

плацдарм живым брюнеткам, женским

ужимкам, жестам.

 

 

VII

 

Пока ты пела и летала, птицы

отсюда отбыли. В ручьях плотицы

убавилось, и в рощах пусто.

Хрустит капуста

 

в полях от холода, хотя одета

по-зимнему. И бомбой где-то

будильник тикает, лицом не точен,

и взрыв просрочен.

 

А больше - ничего не слышно.

Дома отбрасывают свет покрышно

обратно в облако. Трава пожухла.

Немного жутко.

 

VIII

 

И только двое нас теперь - заразы

разносчиков. Микробы, фразы

равно способны поражать живое.

Нас только двое:

 

твое страшащееся смерти тельце,

мои, играющие в земледельца

с образованием примерно восемь

пудов. Плюс осень.

 

Совсем испортилась твоя жужжалка!

Но времени себя не жалко

на нас растрачивать. Скажи спасибо,

что - неспесиво,

 

IX

 

что совершенно не брезгливо. Либо

не чувствует, какая липа

ему подсовывается в виде вялых

больших и малых

 

пархатостей. Ты отлеталась.

Для времени, однако, старость

и молодость неразличимы.

Ему причины

 

и следствия чужды де-юре,

а данные в миниатюре

- тем более. Как пальцам в спешке

орлы и решки.

 

X

 

Оно, пока ты там себе мелькала

под лампочкою вполнакала,

спасаясь от меня в стропила,

таким же было,

 

как и сейчас, когда с бесцветной пылью

ты сблизилась, благодаря бессилью

и отношению ко мне. Не думай

с тоской угрюмой,

 

что мне оно - большой союзник.

Глянь, милая, я - твой соузник,

подельник, закадычный кореш;

срок не ускоришь.

 

XI

 

Снаружи осень. Злополучье голых

ветвей кизиловых. Как при монголах:

брак серой низкорослой расы

и желтой массы.

 

Верней - сношения. И никому нет дела

до нас с тобой. Мной овладело

оцепенение - сиречь, твой вирус.

Ты б удивилась,

 

узнав, как сильно заражает сонность

и безразличие рождая, склонность

расплачиваться с планетой

ее монетой.

 

XII

 

Не умирай! сопротивляйся, ползай!

Существовать не интересно с пользой.

Тем паче, для себя: казенной.

Честней без оной

 

смущать календари и числа

присутствием, лишенным смысла,

доказывая посторонним,

что жизнь - синоним

 

небытия и нарушенья правил.

Будь помоложе ты, я б взор направил

туда, где этого в избытке. Ты же

стара и ближе.

 

XIII

 

Теперь нас двое, и окно с поддувом.

Дождь стекла пробует нетвердым клювом,

нас заштриховывая без нажима.

Ты недвижима.

 

Нас двое, стало быть. По крайней мере,

когда ты кончишься, я факт потери

отмечу мысленно - что будет эхом

твоих с успехом

 

когда-то выполненных мертвых петель.

Смерть, знаешь, если есть свидетель,

отчетливее ставит точку,

чем в одиночку.

 

XIV

 

Надеюсь все же, что тебе не больно.

Боль места требует и лишь окольно

к тебе могла бы подобраться, с тыла,

накрыть. Что было

 

бы, видимо, моей рукою.

Но пальцы заняты пером, строкою,

чернильницей. Не умирай, покуда

не слишком худо,

 

покамест дергаешься. Ах, гумозка!

Плевать на состоянье мозга:

вещь, вышедшая из повиновенья,

как то мгновенье,

 

XV

 

по-своему прекрасна. То есть,

заслуживает, удостоясь

овации наоборот, продлиться.

Страх суть таблица

 

зависимостей между личной

беспомощностью тел и лишней

секундой. Выражаясь сухо,

я, цокотуха,

 

пожертвовть своей согласен.

Но вроде этот жест напрасен:

сдает твоя шестерка, Шива.

Тебе паршиво.

 

XVI

 

В провалах памяти, в ее подвалах,

среди ее сокровищ - палых,

растаявших и проч. (вообще их

ни при кощеях

 

не пересчитывали, ни, тем паче,

позднее) среди этой сдачи

с существования, приют нежесткий

твоею тезкой

 

неполною, по кличке Муза,

уже готовится. Отсюда, муха,

длинноты эти, эта как бы свита

букв, алфавита.

 

XVII

 

Снаружи пасмурно. Мой орган тренья

о вещи в комнате, по кличке зренья,

сосредоточивается на обоях.

Увы, с собой их

 

узор насиженный ты взять не в силах,

чтоб ошарашить серафимов хилых

там, в эмпиреях, где царит молитва,

идеей ритма

 

и повторимости, с их колокольни -

бессмысленной, берущей корни

в отчаяньи, им - насекомым

туч - незнакомом.

 

XVIII

 

Чем это кончится? Мушиным Раем?

Той пасекой, верней - сараем,

где над малиновым вареньем сонным

кружатся сонмом

 

твои предшественницы, издавая

звук поздней осени, как мостовая

в провинции. Но дверь откроем -

и бледным роем

 

они рванутся мимо нас обратно

в действительность, ее опрятно

укутывая в плотный саван

зимы - тем самым

 

XIX

 

подчеркивая - благодаря мельканью, -

что души обладают тканью,

материей, судьбой в пейзаже;

что, цвета сажи,

 

вещь в колере - чем бить баклуши -

меняется. Что, в сумме, души

любое превосходят племя.

Что цвет есть время

 

или стремление за ним угнаться,

великого Галикарнасца

цитируя то в фас, то в профиль

холмов и кровель.

 

XX

 

Отпрянув перед бледным вихрем,

узнаю ли тебя я в ихнем

заведомо крылатом войске?

И ты по-свойски

 

спланируешь на мой затылок,

соскучившись вдали опилок,

чьим шорохом весь мир морочим?

Едва ли.Впрочем,

 

дав дуба позже всех - столетней! -

ты, милая, меж них последней

окажешься. И если примут,

то местный климат

 

XXI

 

с его капризами в расчет принявши,

спешащую сквозь воздух в наши

пределы я тебя увижу

весной,чью жижу

 

топча, подумаю: звезда сорвалась,

и, преодолевая вялость,

рукою вслед махну. Однако

не Зодиака

 

то будет жертвой, но твоей душою,

летящею совпасть с чужою

личинкой, чтоб явить навозу

метаморфозу.

[zuleika 248]

По вторникам над мостовой
Воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил: "Ну, город жив."

 

Д.Хармс, 1928

[NACTЯ 649]

 

 

... стекляшки, камешки, цветные лоскутки

веселье жизни,

жизнь младенческой души

Нарушить их остерегись!

Чтить и хранить их научись!

С благоговеньем обойди

мирок младенца у стены

избушки маленькой семьи!

Под кровом всех

она объемлющей небесной синевы,

Живой Божественной любви,

под оком Вечности Святой

что зрит, хранит,

жизнь каждой чтит

души живой

Учись и ты

зреть, чтить, хранить

веселье жизни, жизнь

младенческой души

...стекляшки, камешки, цветные лоскутки...

 

жизнь каждой чтить

живой души!

 

Блаженный старец протоиерей Владимир Каменский

[Nobody 4 000]

Иосиф Бродский

 

Прощай, позабудь и не обессудь. 
А письма сожги, как мост. 
Да будет мужественным твой путь, 
да будет он прям и прост. 
Да будет во мгле для тебя гореть 
звёздная мишура, 
да будет надежда ладони греть 
у твоего костра. 
Да будут метели, снега, дожди 
и бешеный рёв огня, 
да будет удач у тебя впереди 
больше, чем у меня. 
Да будет могуч и прекрасен бой, 
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой, 
может быть, по пути.