Стихи, которые нравятся

[Малый 571]

Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

 

В.Аксенову

 

В склянке темного стекла

из-под импортного пива

роза красная цвела

гордо и неторопливо.

Исторический роман

сочинял я понемногу,

пробиваясь как в туман

от пролога к эпилогу.

 

Были дали голубы,

было вымысла в избытке,

и из собственной судьбы

я выдергивал по нитке.

В путь героев снаряжал,

наводил о прошлом справки

и поручиком в отставке

сам себя воображал.

 

Вымысел — не есть обман.

Замысел — еще не точка.

Дайте дописать роман

до последнего листочка.

И пока еще жива

роза красная в бутылке,

дайте выкрикнуть слова,

что давно лежат в копилке:

 

каждый пишет, как он слышит.

Каждый слышит, как он дышит.

Как он дышит,так и пишет,

не стараясь угодить...

Так природа захотела.

Почему?

Не наше дело.

Для чего?

Не нам судить.

 

1975 Булат Окуджава

[Евгений Наумов 320]

Воздушный корабль

 

 

По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несется,

Несется на всех парусах.

 

Не гнутся высокие мачты,

На них флюгера не шумят,

И молча в открытые люки

Чугунные пушки глядят.

 

Не слышно на нем капитана,

Не видно матросов на нем;

Но скалы, и тайные мели,

И бури ему нипочем.

 

Есть остров на том океане --

Пустынный и мрачный гранит;

На острове том есть могила,

А в ней император зарыт.

 

Зарыт он без почестей бранных

Врагами в сыпучий песок,

Лежит на нем камень тяжелый,

Чтоб встать он из гроба не мог.

 

И в час его грустной кончины,

В полночь, как свершается год,

К высокому берегу тихо

Воздушный корабль пристает.

 

Из гроба тогда император,

Очнувшись, является вдруг;

На нем треугольная шляпа

И серый походный сюртук.

 

Скрестивши могучие руки,

Главу опустивши на грудь,

Идет и к рулю он садится

И быстро пускается в путь.

 

Несется он к Франции милой,

Где славу оставил и трон,

Оставил наследника-сына

И старую гвардию он.

 

И только что землю родную

Завидит во мраке ночном,

Опять его сердце трепещет

И очи пылают огнем.

 

На берег большими шагами

Он смело и прямо идет,

Соратников громко он кличет

И маршалов грозно зовет.

 

Но спят усачи-гренадеры --

В равнине, где Эльба шумит,

Под снегом холодной России,

Под знойным песком пирамид.

 

И маршалы зова не слышат:

Иные погибли в бою,

Другие ему изменили

И продали шпагу свою.

 

И, топнув о землю ногою,

Сердито он взад и вперед

По тихому берегу ходит,

И снова он громко зовет:

 

Зовет он любезного сына,

Опору в превратной судьбе;

Ему обещает полмира,

А Францию только себе.

 

Но в цвете надежды и силы

Угас его царственный сын,

И долго, его поджидая,

Стоит император один --

 

Стоит он и тяжко вздыхает,

Пока озарится восток,

И капают горькие слезы

Из глаз на холодный песок,

 

Потом на корабль свой волшебный,

Главу опустивши на грудь,

Идет и, махнувши рукою,

В обратный пускается путь.

 

М.Ю. Лермонтов, 1840г.

[Евгений Наумов 320]

ДАЙ БОГ!

 

Дай бог слепцам глаза вернуть

и спины выпрямить горбатым.

Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,

но быть нельзя чуть-чуть распятым.

 

Дай бог не вляпаться во власть

и не геройствовать подложно,

и быть богатым — но не красть,

конечно, если так возможно.

 

Дай бог быть тертым калачом,

не сожранным ничьею шайкой,

ни жертвой быть, ни палачом,

ни барином, ни попрошайкой.

 

Дай бог поменьше рваных ран,

когда идет большая драка.

Дай бог побольше разных стран,

не потеряв своей, однако.

 

Дай бог, чтобы твоя страна

тебя не пнула сапожищем.

Дай бог, чтобы твоя жена

тебя любила даже нищим.

 

Дай бог лжецам замкнуть уста,

глас божий слыша в детском крике.

Дай бог живым узреть Христа,

пусть не в мужском, так в женском лике.

 

Не крест — бескрестье мы несем,

а как сгибаемся убого.

Чтоб не извериться во всем,

Дай бог ну хоть немного Бога!

 

Дай бог всего, всего, всего

и сразу всем — чтоб не обидно...

Дай бог всего, но лишь того,

за что потом не станет стыдно.

 

Евгений Евтушенко

1990

[bur-nellya 25 610]

Мне требуется операция на мозге!

Я становлюсь отвратительной, становлюсь скользкой,

Не могу говорить то что думаю, любить в прыжке над обрывом,

Нужно быть ухоженной, легкой, игривой,

Акрилово-гелевой, как мои ногти,

Они рвут, колготки , ни меня портят-

Портят мне душу, вонзаясь – вонзаясь,

С наружи «шарман» – но я плачу слезами,

Плачу в шкафу от рывков литосферы-

В моей груди не осталось веры,

Не осталось ресурса для жертвы «во имя»

Я стала тенью – сменила имя .

Улыбаюсь улыбкой пластмассовой куклы -

Рано быть умной и поздно быть глупой,

Быть состоявшейся и состоятельной,

Даже трахаться самостоятельно,

Посылать всех на -censored- мягко и нежно-

Вскройте меня - Я мечтаю стать прежней:

Хочу думать и говорить одновременно,

Хочу, чтобы кровь текла в моих венах,

Хочу собаку,

Хочу папу,

Детка брось каку,

Детка, дай лапу,

Где мое детство!

Я хочу быть ребенком !!!!!!!!!!!

Запишите синхрон – кончилась пленка…

© Сола Монова, 2006

[bur-nellya 25 610]

Она же....

Юля клевая!

 

Оптимисты тоже грустят,

правда, как-то иначе, по-своему.

Когда листья с деревьев летят,

они тоже льют слёзы солёные...

 

Оптимистам дана печаль,

но особенная - иная.

И на каждом стоит печать,

и у каждого доля лихая...

 

Оптимисты не так уж просты

и смеются, пусть плакать охота,

пусть сирени цветут кусты,

пусть ракетой мелькают годы...

 

Оптимисты не верят в любовь,

ни во что оптимисты не верят.

У них просто горячая кровь,

просто надо же что-то делать!?

 

Оптимисты очень больны,

потому что душа не корыто,

потому что им в души плюют,

от того они часто разбиты...

 

Оптимисты страдают слегка,

от обид и ужасной мигрени,

А им бы, да в небо сигать!

А им бы, да пива с пеной!

 

Оптимисты вам всё простят,

Скажут: «Брат, да ну с кем не бывает…»

Только знай, оптимисты грустят!

Так, как будто бы что-то знают...

 

И когда сухарями хрустя,

ты их встретишь с лицом довольным,

то запомни - они грустят!

Только как-то иначе, по-своему...

 

© Паша Броский

[bur-nellya 25 610]

тяжело - это когда болеет душа,

свернувшись в комочек, занавесилась жалюзи.

выступают слезы удавкой душа,

не противясь, не жалуясь...

 

тяжело - это когда уйма народу,

в круговерти сансары -

а у тебя написано на роду,

довольствоваться малым...

 

когда друзья вроде бы водятся,

и дальше можно было бы жить как-то,

но в конечном итоге все сводится

к переписке в контакте...

 

когда открываешь вселенские тайны,

затягивая галстук на шее туже;

ставишь на семь утра таймер,

что бы жизнь переживать ту же...

 

и понимать: счастье не зависит от денег,

и что не обязательно жить в амплуа комическом,

и порою забив на мораль и порядок денный,

нужно брать размером, качеством и количеством...

 

что мало просто быть простым как торшер,

петляя своей дорогой среди веков,

и что добрым словом можно добиться гораздо больше,

угрожая дробовиком...

 

и что осознание приходит постепенно,

когда выходишь победителем внутривенного дерби,

когда добираешься до истины по ступенькам,

исчисляя жизнь мерою смерти...

 

© Паша Броский

[NACTЯ 649]

Дмитрий Кедрин

 

Зодчие

 

Как побил государь

Золотую Орду под Казанью,

Указал на подворье свое

Приходить мастерам.

И велел благодетель, -

Гласит летописца сказанье, -

В память оной победы

Да выстроят каменный храм.

И к нему привели

Флорентийцев,

И немцев,

И прочих

Иноземных мужей,

Пивших чару вина в один дых.

И пришли к нему двое

Безвестных владимирских зодчих,

Двое русских строителей,

Статных,

Босых,

Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,

Был дух вельми спертый.

Изразцовая печка.

Божница.

Угар и жара.

И в посконных рубахах

Пред Иоанном Четвертым,

Крепко за руки взявшись,

Стояли сии мастера.

"Смерды!

Можете ль церкву сложить

Иноземных пригожей?

Чтоб была благолепней

Заморских церквей, говорю?"

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

"Можем!

Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.

 

Государь приказал.

И в субботу на вербной неделе,

Покрестясь на восход,

Ремешками схватив волоса,

Государевы зодчие

Фартуки наспех надели,

На широких плечах

Кирпичи понесли на леса.

 

Мастера выплетали

Узоры из каменных кружев,

Выводили столбы

И, работой своею горды,

Купол золотом жгли,

Кровли крыли лазурью снаружи

И в свинцовые рамы

Вставляли чешуйки слюды.

 

И уже потянулись

Стрельчатые башенки кверху.

Переходы,

Балкончики,

Луковки да купола.

И дивились ученые люди,

Зан_е_ эта церковь

Краше вилл италийских

И пагод индийских была!

 

Был диковинный храм

Богомазами весь размалеван,

В алтаре,

И при входах,

И в царском притворе самом.

Живописной артелью

Монаха Андрея Рублева

Изукрашен зело

Византийским суровым письмом...

 

А в ногах у постройки

Торговая площадь жужжала,

Торовато кричала купцам:

"Покажи, чем живешь!"

Ночью подлый народ

До креста пропивался в кружалах,

А утрами истошно вопил,

Становясь на правеж.

 

Тать, засеченный плетью,

У плахи лежал бездыханно,

Прямо в небо уставя

Очесок седой бороды,

И в московской неволе

Томились татарские ханы,

Посланцы Золотой,

Переметчики Черной Орды.

 

А над всем этим срамом

Та церковь была -

Как невеста!

И с рогожкой своей,

С бирюзовым колечком во рту, -

Непотребная девка

Стояла у Лобного места

И, дивясь,

Как на сказку,

Глядела на ту красоту...

 

А как храм освятили,

То с посохом,

В шапке монашьей,

Обошел его царь -

От подвалов и служб

До креста.

И, окинувши взором

Его узорчатые башни,

"Лепота!" - молвил царь.

И ответили все: "Лепота!"

И спросил благодетель:

"А можете ль сделать пригожей,

Благолепнее этого храма

Другой, говорю?"

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

"Можем!

Прикажи, государь!"

И ударились в ноги царю.

 

И тогда государь

Повелел ослепить этих зодчих,

Чтоб в земле его

Церковь

Стояла одна такова,

Чтобы в Суздальских землях

И в землях Рязанских

И прочих

Не поставили лучшего храма,

Чем храм Покрова!

 

Соколиные очи

Кололи им шилом железным,

Дабы белого света

Увидеть они не могли.

Их клеймили клеймом,

Их секли батогами, болезных,

И кидали их,

Темных,

На стылое лоно земли.

 

И в Обжорном ряду,

Там, где заваль кабацкая пела,

Где сивухой разило,

Где было от пару темно,

Где кричали дьяки:

"Государево слово и дело!" -

Мастера Христа ради

Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь

Такая,

Что словно приснилась.

И звонила она,

Будто их отпевала навзрыд,

И запретную песню

 

Про страшную царскую милость

Пели в тайных местах

По широкой Руси

Гусляры.

 

1938

 

 

 

 

Сердце

 

Бродячий сюжет

 

Девчину пытает казак у плетня:

"Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?

Я саблей добуду для крали своей

И светлых цехинов, и звонких рублей!"

Девчина в ответ, заплетая косу:

"Про то мне ворожка гадала в лесу.

Пророчит она: мне полюбится тот,

Кто матери сердце мне в дар принесет.

Не надо цехинов, не надо рублей,

Дай сердце мне матери старой твоей.

Я пепел его настою на хмелю,

Настоя напьюсь - и тебя полюблю!"

Казак с того дня замолчал, захмурел,

Борща не хлебал, саламаты не ел.

Клинком разрубил он у матери грудь

И с ношей заветной отправился в путь:

Он сердце ее на цветном рушнике

Коханой приносит в косматой руке.

В пути у него помутилось в глазах,

Всходя на крылечко, споткнулся казак.

И матери сердце, упав на порог,

Спросило его: "Не ушибся, сынок?"

 

1935

[Малый 571]

Песенка о бумажном солдатике

Булат Окуджава

 

Один солдат на свете жил

Красивый и отважный,

Но он игрушкой детской был,

Ведь был солдат бумажный.

 

Он переделать мир хотел,

Чтоб был счастливым каждый,

А сам на ниточке висел,

Ведь был солдат бумажный.

 

Он был бы рад в огонь и в дым

За вас погибнуть дважды,

Но потешались вы над ним,

Ведь был солдат бумажный.

 

Не доверяли вы ему

Своих секретов важных,

А почему, а потому,

Что был солдат бумажный.

 

А он судьбу свою кляня,

Не тихой жизни жаждал

И все просил: "Огня Огня",

Забыв, что он бумажный.

 

В огонь, ну что ж, иди, идёшь,

И он шагнул однажды,

И там сгорел он ни за грош,

Ведь был солдат бумажный.

 

1959

[ManiA 946]

Игорь-Северянин

В шалэ березовом

 

 

В шалэ березовом, совсем игрушечном и

комфортабельном,

У зеркалозера, в лесу одобренном, в июне севера,

Убила девушка, в смущеньи ревности, ударом

сабельным

Слепого юношу, в чье ослепление так слепо верила.

 

Травой олуненной придя из ельника с охапкой

хвороста,

В шалэ березовом над Белолилией застала юного,

Лицо склонившего к цветку молочному в порыве

горести,

Тепло шептавшего слова признания в тоске

июневой...

 

У лесоозера, в шалэ березовом,- березозебренном,-

Над мертвой лилией, над трупом юноши,

самоуверенно,

Плескалась девушка рыданья хохотом темно-

серебряным...

- И было гибельно.- И было тундрово.- И было

северно.

[NACTЯ 649]

«Тишина»

 

Уходят праздные друзья,

И начинается мой праздник.

Я, как степенная семья,

Разогреваю чай на газе.

Уходят праздные друзья.

Я, как примерный семьянин,

Ложусь на островок дивана.

Как хорошо, что я один,

Что чай желтеет из стакана.

Как хорошо, что я один.

 

В ночную форточку окна,

Пускай летит колечко дыма.

Необходима тишина.

Мне тишина необходима.

Необходима тишина.

 

Я в тишине увижу сны.

И в этих снах такая радость,

Как-будто кроме тишины,

Мне ничего уже не надо.

Я в тишине увижу сны.

А тишина, как тень огня,

Повиснет в комнате упруго.

Как хорошо, что от меня

Ушла печаль, моя подруга.

Ушла сегодня от меня.

 

В ночную форточку окна,

Пускай летит колечко дыма.

Необходима тишина.

Мне тишина необходима.

 

Я в тишине увижу сны.

И в этих снах такая радость,

Как-будто кроме тишины,

Мне ничего уже не надо.

Я в тишине увижу сны.

Я в тишине увижу сны.

Я в тишине увижу сны.

Я в тишине увижу сны.

[bur-nellya 25 610]

…чем дальше, тем сильнее устаёшь

от умных слов, от важных разговоров,

от споров, что берут тебя измором,

от новых лиц и от знакомых рож.

 

Всё реже ты кому-нибудь звонишь,

и вечером торопишься куда-то.

Из памяти выскальзывают даты,

как пузырьки из тьмы подводных ниш.

 

В слезах, в чаду, не рвёшься догонять

свою надежду, что звалась последней.

Кого-то кроме плюшевого тедди

тебе всё реже хочется обнять.

 

И ты молчишь, и помыслы свои

ни людям не доверишь, ни странице…

И дни – пусты. Лишь ночью – кто-то снится,

и шепчешь ты ему: благослови.

 

Аникина Ольга

[bur-nellya 25 610]

Старушка, сгорбившись, сидела на скамейке,

а слёзы всё катились по щекам...

И хоть была бабулька в телогрейке,

всё ежилась. Так холодно ногам...

Она сидела молча, очень тихо,

конец косыночки всё поднося к глазам,

распухший носик постоянно шмыгал,

а слёзы вновь катились по щекам...

"Мамаша, ноги ведь совсем застыли!

Тебя я видел здесь три дня назад.

Быть может, тебя встретить тут забыли?

Чего сидишь тут столько дней подряд? "

 

"Мне дочь моя сюда билет купила

и строго приказала тут сидеть.

Но, видно, про меня она забыла..."

"Голубушка, ты погоди реветь.

Нельзя тут на вокзале, понимаешь?

Тебе домой идти давно пора.

Где паспорт твой? Хоть адрес свой ты знаешь?

Промёрзла вся до самого нутра..."

"Дочь паспорт унесла с собой,сказала,

чтоб не украл никто мой документ... "

"Еду и денег дочь не оставляла?"

Старушка вновь заплакала. "Момент."

Дежурный вынес термос. Чай горячий.

И бутерброд с кусочком ветчины.

"Давай, бабуля, малость похомячим...

От голода и холода кранты."

Рука старухи так окоченела,

что кружку не могла совсем держать...

Растёр ей руку. "Что чуть-чуть согрелась?

Теперь пора немного пожевать."

Пьёт чай старушка мелкими глотками,

Жуёт беззубый ротик бутерброд,

А по щекам горячими строками

Обида материнская течёт...

 

© Людмила Ренжина

[ManiA 946]

Игорь-Северянин

Квадрат квадратов

 

 

Никогда ни о чем не хочу говорить...

О поверь! — я устал, я совсем изнемог...

Был года палачом, — палачу не парить...

Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог...

 

Ни о чем никогда говорить не хочу...

Я устал... О, поверь! изнемог я совсем...

Палачом был года — не парить палачу...

Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм..

 

Не хочу говорить никогда ни о чем...

Я совсем изнемог... О, поверь! я устал...

Палачу не парить!.. был года палачом...

Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал..

 

Говорить не хочу ни о чем никогда!..

Изнемог я совсем, я устал, о, поверь!

Не парить палачу!., палачом был года!..

Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..

[cobra 11 914]

Какая вам разница с кем я, простите, сплю?

С кем готова хоть к морю, хоть в пропасть, хоть к алтарю

с кем становится нужным каждый закат\рассвет

и на ком сходится клином весь белый свет?

 

Да и кто дал вам право - лезть без спроса в чужую жизнь?

В идеале - в душу не суйте нос

ну действительно, сколько можно: "А ты с ним спишь?"

Для особо назойливых: "Разве с ним уснешь?"

 

Какая вам разница, с кем я хочу делить

всё что есть у меня, было и будет - напополам,

с кем хочу просыпаться утром, шутить\грустить?

Это мне решать, только мне, и далеко не вам.

[hatalyy 1 250]

***

Я люблю тебя утром поцелуем будить

И по шелковой коже нежно пальцем водить,

Прошептать тебе тихо: «Просыпайся, родной,

Ты всю прелесть рассвета испытаешь со мной».

 

На звонки твои в полдень я люблю отвечать,

Слышать голос знакомый и безумно скучать,

Заниматься делами и, часы торопя,

Представлять нашу встречу, как увижу тебя.

 

Целовать тебя нежно каждый вечер люблю,

Каждый миг своей жизни я с тобой разделю,

Под закатной зарею буду слушать рассказ:

Как дела на работе, как ты счастлив сейчас.

 

На груди твоей ночью я люблю засыпать,

В полутьме прикасаться, в полумраке ласкать,

Согреваться дыханьем твоей нежной любви,

Воспевать те дороги, что к тебе привели.

 

Каждый день с тобой рядом – что еще мне желать?

Просыпаться с тобою и с тобой засыпать,

Распаленная страстью, под счастливой звездой,

Потому что мы вместе, потому, что ты мой.