нашелся стишок под настроение

[Самарянка 4 706]

Сбитые летчики возвращаются пешком 
В пространстве между небом и землей.
Их презирают и называют "сбитые летчики".
Сбитые летчики умеют ждать.
Их больше не обманут славой,
Они знают цену человеческой благодарности, цену дружбе.
Сбитые летчики ждут на аэродроме,
Когда им брезгливо отдадут
Ненадежный аварийный самолет: “на, лети!»
Берегитесь, в небе сбитые летчики.

 

Виталий Пуханов

[Самарянка 4 706]

Между ханжеством и цинизмом
вьётся тропка в заросший сад,
где все близкие мне при жизни
за дощатым столом сидят.

 

Нету в лицах и тени горя,
ни заботы, ни страха нет...
Только тёплый вечерний свет.
Только рокот и запах моря.

 

Всё припомнилось, прояснилось.
И у каждого свой рассказ
обо всём, что так долго снилось,
а сбывается лишь сейчас.

 

Пьют, поют, шампуры вращают,
поддувают картонкой угли…
И прощают друг другу, прощают
всё, что раньше простить не могли.

 

Вне земного привычного бремени
смотрят души свои на свет.
Ни на что больше нету времени.
Нету времени… Просто нет.

 

Константин Гадаев.

[Самарянка 4 706]

Марина Бородицкая. 

 

Интернет —
это просто большой интернат:
в нем живут одинокие дети,
в нем живут одаренные дети
и совсем несмышленые дети.
А еще в нем живут
кровожадные,
беспощадные,
злые, опасные дети,
которым лучше бы жить
на другой планете.

 

Но они живут
вместе с нами
в большом интернате,
и от них, словно эхо, разносится:
— Нате! Нате!
Подавитесь! Взорвитесь!
Убейтесь!
Умрите, суки! —
и другие подобные звуки.

 

Мы бы вырубили им свет,
но боимся тьмы.
Мы позвали бы взрослых,
но взрослые — это мы.

[Самарянка 4 706]

Еще, тоже Бородицкая

 

***

Господи, я не владею умами,
я и собой-то владею с трудом,
только дверями, дворами, домами,
светом слабеющим, снегом и льдом.

Господи, душами я не владею,
вот ведь и эту придется вернуть, —
только сугробами в сетке ветвей и
светом, еще голубеющим чуть. 

Господи, я не владею сердцами,
я и свое-то теряла сто раз,
только хрущевок глухими торцами, 
светом из окон, слезами из глаз.

 

 

***

…Встать пораньше, счастья захотеть,

В Тушино рвануть на барахолку,
Лифчик с кружевами повертеть
И примерить прямо на футболку.
Поглазеть на пестрые шатры,
Заглянуть в кибитки грузовые —
И себе, по случаю жары,
Шляпу прикупить на трудовые.
Чтобы красный цвет и желтый цвет
В синеве печатались контрастно,
Чтоб торговцы, окликая вслед,
“Женщина!” — выкрикивали страстно.
Чтоб растаял день на языке
И закапал голые колени,
Чтобы смять обертку в кулаке
И в метро сойти — без сожалений

 

 

***

Бабушка, видишь, я мою в передней пол.

У меня беспорядок, но, в общем, довольно чисто.
Глажу белье, постелив одеяльце на стол,
И дети мои читают Оливер Твиста.

Бабушка, видишь, я разбиваю яйцо,
Не перегрев сковородку, совсем как надо.
В мире, где Хаос дышит сивухой в лицо,
Я надуваю пузырь тишины и уклада.

Бабушка, видишь, я отгоняю безумье и страх,
Я потери несу, отступаю к самому краю:
Рис ещё промываю в семи водах,
А вот гречку уже почти не перебираю.

Бабушка, видишь, я в карауле стою
Над молоком, и мерцает непрочная сфера...
Вот отобьёмся — приду наконец на могилу твою,
Как к неизвестному воину, бабушка Вера!

[Самарянка 4 706]

Порассохлась моя старая лира,
Пооблезла с нее вся позолота.
Что ж тут странного? На ней между делом,
Между стиркой и готовкой бряцали.
Забавляли ею плачущих деток,
Забивали дюбеля в переводы,
И пристроив между двух табуреток,
В семь рядов на ней сушили пеленки.
Что ж ты плачешь, нерадивая баба?
Что ты гладишь ослабевшие струны?
Ты сама лежишь меж двух табуреток
И сломаешься вот-вот посередке.

 

Марина Бородицкая

[Самарянка 4 706]

У нас весь двор говорил
“кардонка” и “ехай”,
я сперва поправляла,
но без успеха.
Впрочем, успехи были:
я стала привычной фигурой,
меня всё реже дразнили 
очкастой дурой,
я постигла значенье матерных слов
(довольно простое),
дед ошкурил фанерку для горки,
но я отлично съезжала стоя,
я бы стала совсем своей —
оставалась одна помеха:
я никак не могла сказать
“кардонка” и “ехай”.

…Тыщу зим спустя прохожу мимо сквера,
где бесятся
ребятишки под горкой. Их бабки,
мои ровесницы,
подбирают ледянки, внучат
и в порядке дрессуры
им кричат: “Не ехай на попе!”,
старые дуры.
“Вон тоя кардонка!”
Украдкой, сквозь рукавички,
я показываю им рожки.
Беру в кавычки.

 

Марина Бородицкая

[Самарянка 4 706]

На даче - лепота: пионы и люпин

толкутся у стола, заглядывая в чашки.

Теплынь, а ты с утра ворчишь, и ты - любим

до каждой клеточки на клетчатой рубашке.

 

Смородиновый чай, кузнечики у ног,

сомлел соседский кот на плиточной дорожке.

Ты отгоняешь прочь цветочный табунок,

встаешь из-за стола, отряхивая крошки.

 

И все еще - оса над чашкой голубой;

и все уже - как есть, и не в чем сомневаться.

И фотку бы в альбом: «Вот это - мы с тобой...»

Но это - я и ты - в свои невосемнадцать.

 

И надобно опять - в прозябшее жилье -

отважиться на жизнь с повадкой постояльца -

в болезни и нужду, в безлюбие твое, -

чтоб не пускать корней и смерти не бояться.

 

Елена Лапшина (Лисица Кицунэ)

[Самарянка 4 706]

ТЁТЯ ПОНЧИК ТАНЦУЕТ

Танцевала тётя Пончик -
Шуба, 
Валенки, 
Носки,
Шарфик, шапочка, помпончик,
Две ноги
И две руки.

 

Тётя Пончик 
Танцевала,
Кинув сумки прямо в снег.
И кружилась -
Как кружится
Очень добрый человек.

 

 

ДВОЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Под влияньем 
Игорька
Алексей сбежал с горшка,
На пол высыпал муку,
А потом
Играл в куку.

Повинуясь Алексею
Игорек 
Муку просеял,
Сделал горку из муки
И сложил туда 
Носки.

И колготы.
И штаны.
И обои со стены.

Мама входит -
И смеётся!
Головой о стену бьется,
Пылесосит,
Чистит,
Моет
И слегка от счастья воет.

А зачем
В конце концов
Ты рожала близнецов?

 

Маша Рупасова

Изменено 6 мая, 2018 пользователем Самарянка

[Самарянка 4 706]

Всё сказано. И даже древний Рим

С пресыщенностью вынужден мириться.

Всё было. Только ты неповторим

И потому - не бойся повториться.

 

Жизнь тратили в волшбе и ворожбе,

Срывались в бездны, в дебри залезали...

Пиши, приятель, только о себе:

Всё остальное до тебя сказали.

 

Дмитрий Быков

[Самарянка 4 706]

Женщина в метро меня лягнула.
Ну, пихаться - там куда ни шло,
Здесь же она явно перегнула
Палку, и все дело перешло
В ранг ненужно личных отношений.
Я, естественно, в ответ лягнул,
Но и тут же попросил прощенья,
Просто я как личность выше был.

 

Д.А.Пригов

[Самарянка 4 706]

Первым к нам пришел Василий,
Хоть его и не просили.
А потом пришел Олег -
Неприятный человек.
А потом пришел Аким -
Непонятно за каким.
А потом и Валентин,
Просто редкостный кретин.
А потом еще Вадим
(Девятнадцать раз судим).
А потом еще Андрей,
Хоть бы сдох он поскорей !
Навестил нас также Фима,
Хоть бы раз прошел он мимо.
А за ним ввалился Павел,
Три часа мозги всем парил.
Очень кстати и Ванек
Заглянул на огонек.
Тут же следом и Витек,
Этот сразу хоть утек.
Только дух перевели,
Как приперлась Натали,
Приведя подругу Шуру,
Феерическую дуру.
А потом нагрянул Стас,
Это был ваще атас !
А потом невесть откуда,
Неизвестно почему,
Вдруг возникла эта Люда,
(Люда - полное му-му).
А потом явился Марк
И по морде Люду - шварк !
А когда пришел Илья,
То не выдержал и я.
Все !

 

Игорь Иртеньев

[Самарянка 4 706]

...В каждой такой примерочной -- дивные зеркала,
В них ты всегда чуть краше и чуть стройней.
Правильный цвет парчи и расстановка ламп:
Фокус простой, но ты изумлен и нем...

Ты примеряешь преданность -- сорок шестой размер,
Преданность как-то не очень тебе идёт. 
Энтузиазм пестрит. 
Снобизм безвкусен и сер. 
Радость уместна разве что под дождём. 
Искренность дорого стоит. 
Глупость ещё вчера 
всю разобрали -- модный сейчас фасон.
Ты остаешься в белье (беспомощность)
и в башмаках (хандра).
Отодвигаешь шторку, выходишь вон. 
Смотришь с улыбкой, как расступаются
гости и персонал,
Молча идёшь мимо касс,
манекенов, 
мимо полок с тряпьём
К выходу. А снаружи на плечи
вдруг ложится весна. 

Смотришь на новый наряд и думаешь:
О! Наконец, моё.

 

 

Дана Сидерос

[JuliaGEm 52 381]

О, это прям чУдный стих, такой невесомый ...

[victorian 8 431]

 

 

О, это прям чУдный стих, такой невесомый ...

 

Не так - чуднОй, весомый, где то заводной...

[JuliaGEm 52 381]

Я последний стих показала подружке.

"В отместку", она мне свой любимый (тоже Сидерс) дала.

Вроде не было такого...

 

***

 

Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.

Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.

Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в…
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».

Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».

Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».

Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.