Алина Витухновская

[Alter Ego 53 385]

Копаясь в интернете, набрела на сайт об этой, безусловно, интересной поэтессе. Её стихи могут шокировать, вселять восторг или вызывать отвращение, но равнодушными они точно никого не оставят.

 

В середине 1990-х Алина Витухновская оказалась самым медийно востребованным молодым поэтом России, подвергшись преследованиям со стороны ФСБ по делу о наркоторговле и став узником Бутырской тюрьмы. Несмотря на скепсис некоторых критиков, очевидно, что стихи Витухновской заслуживают самого внимательного прочтения независимо от биографического фона. В этом лишний раз убеждает недавно вышедшее большое собрание текстов поэта.

 

В «умной» литературной среде Алину Витухновскую принято не любить. В период ее шумной известности, связанной с судом и отсидкой, продвинутые аналитики посмеивались над тем вниманием, которое уделяли ей проникшиеся правозащитным пафосом респектабельные представители старшего поэтического поколения вроде Кедрова и Вознесенского. Мол, для того, чтобы быть замеченным, молодому поэту нужно угодить в Бутырку, в противном случае члены ПЕН-клуба о нем вообще не узнают, а между тем существуют десятки двадцатилетних стихотворцев, ничуть не менее талантливых и заслуживающих как минимум такой же благосклонности. И Витухновскую на их фоне никто бы с такой страстью не выделял, не стань она героиней столь громкой истории. Говоря так, скептики впадали в крайность, обратную той, которой грешили Кедров и Вознесенский.

 

Уравнивать Витухновскую с большинством ее ровесников-стихотворцев, в том числе и активно раскручиваемых пропагандистами так называемой молодой литературы, тоже нельзя. Не потому, что ее стихи лучше, а потому, что они представляют собой нечто очень обособленное и, безусловно, узнаваемое с первых строк (хотя ситуация несколько замутнена эпигонами). Культовым чтивом радикалов, каковым сочинения Витухновской являются или по крайней мере являлись еще совсем недавно, обычная поэзия не становится, даже если автор садится в тюрьму. Для того чтобы начать играть такую роль, необходим особый посыл. В стихах Витухновской он присутствует. Да и про радикалов тоже можно забыть — бог с ними, с радикалами. Словесной одаренности Алины хватило бы на сотню новомодных молодых литераторов, читающих свои тоскливые верлибры по клубам и приумножающих тем самым комфортный духовный вакуум, который даже в 1990-х не был таким дремучим и непроницаемым, как сейчас.

 

По книге «Черная икона русской литературы», в которой собрана большая часть стихотворных и прозаических вещей Витухновской, хорошо видно, что она — поэт неровный. Совершенно незапоминающихся, вялых и невнятных стихов здесь достаточно. Но Витухновская — из тех поэтов, для которых луга важнее, чем соты: они пишут много, и на определенное количество «словесной руды» неизбежно приходится несколько удач, а то и шедевров. Но дело не только в удачах. Витухновская — в числе тех немногих, кто создал один из основных стилей альтернативной русской словесности минувшего десятилетия. В противовес любителям чисто игрового или подчеркнуто интеллектуального подхода к письму, продолжающего постмодернистскую линию, Витухновская сделала ставку на безудержный максимализм и серьезность — и не ошиблась. В результате ее стихи сейчас занимают одно из первых мест в ряду новейших текстов, так или иначе связанных с модернизмом и классической традицией в расширенном понимании. Программный трагизм, навязчивая тема смерти, провокативные фашистские мотивы и полуфутуристическая форма даже не в самых лучших своих проявлениях выглядят весьма выгодно на фоне нынешнего поэтического апокалипсиса, творимого гуманитарно образованными яппи и завсегдатаями живых журналов.

 

«А мы-то знаем, как приходят тараканы — Их носят карлики, как лебедей, на ручках», — читаем мы в одном из стихотворений книги. Витухновская существует внутри канона, противостоящего канону тараканов и карликов, и уже поэтому ее стоит читать.

 

Кирилл Решетников

 

 

:: «Смотри»,- ты мне пальцем ткнула ::

 

«Смотри», — ты мне пальцем ткнула, — «Это новое время года.

Осень». Я видела только, как черепаха панцирь свой поглотила.

Всяких погод была очевидней мода,

да и та уже уходила.

 

«Конец XX века» — уже не скажешь, скорее конец

времени. Просто Конец Времени. Без шуточек декаданса.

Времени года нет. Времени нет.

Остается пространство.

 

Где, как хриплая пасть, рвался центр города,

атрибуты столетья заглатывая постепенно,

там стояли мы, наблюдая модного,

последнего модного, уходящего за горизонт манекена.

 

А карличек закапывал «Zippo» и «паркеры»

бездумно (так смерть не ищет причины)

и мчался в космос из супермаркета

последний в мире модный мужчина.

 

Мы занемели, страхом тужась

нечеловеческого напряженья.

И наглая прошлась сквозь ужас

последняя в мире модная женщина.

 

От бога, от дьявола, друг от друга

тщетно ждали подарка или подачки

мы стояли мертвые от испуга.

Шли манекены от Версаче.

 

Совета жаждали от Папы Римского,

от чебурашки, Маркса и Фрейда.

Но явь наполнилась внеисторическим

от Лагерфельда.

 

Где город весь рвало по центру,

где мертвецы бросали тень его,

там шли мутанты люминисцентные,

там шли мутанты от Бартеньева.

 

От сюра культи шли. Оккультный подиум.

Открылась подлинность, лишаясь культур.

Сиюминутное, секундномодное

Конечесветие от Кутюр.

 

 

Это Алина Витухновская:

[Alter Ego 53 385]

:: Чеченский кокаин::

 

 

 

Чечня как анчоусы на усах игрушечного Пиночета.

Начало расовой чистки имени мойдодыра времени абсолютного мародерства.

Из черных дыр ворованная пустота продается на черном рынке тропика рака втрое…

Война больше не пересекает параллели и меридианы мозга.

 

Чечня как анчоусы на усах игрушечного Пиночета

Кончились ананасы в шампанском русского декадентства

Россия устала стрелять Маяковским по трупам оживших текстов рифмованной ненависти.

Моя невеста умерла вместе с плюшевым медвежонком из чужого детства.

 

Так ласково еще никто не глядел на меня, как пуговицы его отвалившихся

Глаз, как Диаманда Галас наконец заглохнувшего динамика смерти.

И как из чеченского плена член бесстыдного месяца

Вышел с отрубленным смыслом навсегда уже. И больше не будет.

[Alter Ego 53 385]

::Василиск::

 

 

 

Кислоты сливая и визг,

ловя ягуаров и крыс,

лиловый идет Василиск

 

Он страшной тряхнул головой.

И все испугались его —

рванули кто в чашку, кто в мис-

куда ты идешь, Василиск?

 

Сквозь адский костлявый стриптиз,

сквозь дьявольский хитрый каприз,

сквозь атомный Гитлер-сюрприз

лиловый идет Василиск.

 

За что эта страшная месть?

Не надо нас нюхать и есть!

Зачем мы на свет родились?

Зачем ты пришел, Василиск?

 

Но он неизбежен как смысл,

условен как игрек и икс.

Жучок в его пасти повис.

Лиловый идет Василиск.

 

Притворный как волосы льва,

условный как власть и слова,

когда они падают вниз,

лиловый идет Василиск.

[Alter Ego 53 385]

:: Белокурая Горгона ::

 

 

 

«Красота спасёт мир»

 

Выдувает волосы Горгоньи

Из трубы Армстронга Люцифер.

Джазовых и газовых агоний

Жаждут бесы из обратных миру сфер

 

Намотались на ус Сальвадора

Черви-волосы. Завивка а-ля сюр.

Мир затих. Лишь песни Мальдорора.

Лишь амор. Лишь мраморный Амур.

 

А на небе анаграмма Аненербе

И Горгона с рунами в кудрях

Безупречны крашенные черви.

Белокурых бестий в пух и прах

 

Разодетых на балу элитном,

Где один лишь мрамор и гламур

Соблазнила словно неофитов

Незнакомка в кудрях белокур

 

На груди её, то свастикой алмазной,

То масонскою кровавою звездой

Притворился локон безобразный –

Червь магический с магической змеёй.

 

В липком танце тварного круженья

Совершила некий ритуал

Незнакомка, стала украшеньем

Бала и Валькирией Вальгалл

 

И теперь, средь мрамора, гламура,

Средь античных дорогих скульптур,

Застывают превращённые в скульптуры

Дети Норда, каждый белокур:

 

Юный денди с профилем Зигфрида,

Офицер, с повязкою SS,

Неофиты Нео-Атлантиды,

Шестилетний белокурый бес,

 

Идеальный довоенный Гитлер,

С ним гестаповец тотальной пустоты…

Вы дурные яви победите

Гибельностью этой красоты.

[Alter Ego 53 385]

У Алины нет биографии. Она не человек, а Существо! Являясь таковым над-сверх-природным феноменом, она еще будучи подростком решила уничтожить реальность. Проект уничтожения реальности открылся «Детской книгой мертвых» в конце 80-х, а продолжился долгим комиксом из серии «Алина в стране существ». Комикс включал в себя ряд ужастиков, ставших уже историей начала 90-х. В клетке, за решеткой кристаллизовались прозаические шедевры «Последняя Старуха Процентщица Русской Литературы»» и «Роман с фенамином», увенчанные международной Пушкинской стипендией Топфера.

 

«Гер-мания» нарекла ее Черной мадонной и стала с интересом переводить на язык Гёте и Гимлера. В середине 90-х мы выпустили совместные книги стихов «Собака Павлова» и «Земля нуля». 21 марта 2000 г. она участвует в проведении Первого Всемирного Дня поэзии в Театре на Таганке Юрия Любимова. Ее стихи рычит накачанный актер Епифанцев. В зале начинается нечто невообразимое. Зрители лезут стенка на стенку, как в 20-е годы на вечерах футуристов.

 

Одиозная критика клеймит Пен-клуб за поддержку Алины. Литературные дамы шокированы не столько текстами, которых они не читали, сколько тюремными комиксами, в которых она участвовала. Глянцевые журналы видят Алину как Венеру в мехах. Остальные никак не видят. В 90-х Витухновская прежде всего культовая фигура молодежной ультракультуры.

 

К середине 2000-х метафизика обратных сфер вовлекает в свои круги, восьмерки и ленты Мебиуса весьма продвинутых критиков и читателей. Речь уже идет о литературе 21-го века и начала другого тысячелетия. Хронологически место действия — вечность. Метафизически — мировое Ничто.

 

Константин Кедров

30/ VIII -2004. Москва

[Alter Ego 53 385]

:: Они. // Я называю это…(2) ::

 

Со мной опять здороваются стены.

С них сползает краска и идет за мной.

Они называют это тенью,

Я называю это тоской.

 

Не могу приспособиться к этому городу,

Не могу поселиться в чужие горы.

Они называют это глупой гордостью,

Я называю это горем.

 

У меня нет права на слово «вечность».

У меня нет денег на право забыть.

Они говорят, что это бедность,

Я говорю, что страшно жить.

 

Опять в тишине я слышу пение

Великолепно-жестокое, как пожар.

Они говорят, что это терпение,

Я говорю, что это дар.

 

За мной опять ходят бродяги.

Я держу кусок неба, в нем вбиты гвозди.

Они называют это флагом,

Я называю это «звезды».

 

На улицах столько пустого места.

Я пою, но это ничего не значит.

Ведь они называют это песней,

Я называю это плачем.

 

Я сжимаю в руках солнечный сгусток,

Остатки неба, синего с солью.

Они называют это искусством,

Я называю это болью.

 

Кто-то рисует пустые дороги,

Кто-то пишет мысли на снегу рукой.

Они называют это богом,

Я называю это собой.

[Alter Ego 53 385]

В Москве на площади Маяковского остановился мерседес, из которого вышли трое в черном и средь бела дня стали прибивать к мостовой окровавленные человеческие скальпы. Среди участников акции «Гвозди. Мы шагаем по Москве» была небезызвестная поэтесса Алина Витухновская. Во время перфоманса из толпы зрителей на его участников накинулась старуха, которая вцепилась в Витухновскую и стала выкрикивать: «Ведьма, гореть тебе в огне. Скоро с тебя живьем кожу сдерут...» Тогда ее словам никто не придал значения. И только спустя пару месяцев, уже перед отъездом в Африку, Алина, вспомнив пророчества ведьмы, сказала своим приятелям, что она скорее всего больше никогда не вернется на родину. И в самом деле. Алина погибла в африканской пустыне.

[Jeka 51]

средь бела дня стали прибивать к мостовой окровавленные человеческие скальпы

Ничего себе - акция!!!

 

Начала читать тему снизу, и после такого её стихи читать нет желания....

[Alter Ego 53 385]

избранные цитаты из прессы

 

Она — другая. У нее другое мироощущение, другие реакции, другие внутренние мотивации. Она очень умна и может быть жесткой — к родным и близким, равно как и к себе, поскольку она постоянно исследует всех, как и себя. «Мне никогда,— пишет она,— не удавалось принимать всерьез реальные события собственной жизни. Так же со мной не пройдет этот дешевый фокус под названием “житейский опыт”. Мучает чувство вопиющей неоправданной несправедливости происходящего. Но это чувство постыдно. Я не имею права на него, поскольку с еще большей остротой ощущаю условность, эфемерность подобных понятий. Не подобает мне вопрошать “за что?”

 

И Алина в суде — улыбается. «Голову беречь не надо. Надо беречь лицо». Детская Алинина улыбка истинна — такую не подделаешь. Может быть, она этого и не знает, она многого о себе не знает, несмотря на свою выдающуюся одаренность и такую же самоуверенность. И этому ребенку в ней невозможно не верить и — несмотря на разницу лет и бездны прочего — не продолжать защищать его.

 

Ольга КУЧКИНА

«Новое время», сентябрь 1995

 

 

 

Конечно, я внимательно прочла стихи Алины. Такие стихи не могут нравиться — они слишком душераздирающие.

 

Валерия НОВОДВОРСКАЯ

«Elle», октябрь 1998

 

 

 

В одной литературной рецензии Витухновскую сравнили с Джеком Потрошителем. Алину сравнение не обидело. Зато ее задевает другое: когда ее произведения причисляют к… литературе.

 

Марина ШИКОВА

«Вести», 25.06.98

 

 

 

Поиски любых аналогий с поэзией Витухновской заводят в тупик. Для мещан она всего лишь возмутительница общественного спокойствия. Для благообразных эстетов ее поэзия — цианистый калий.

 

Константин КЕДРОВ

«Новые известия», 02.09.98

 

 

 

То, против чего Алина возражает,— грех, который в церкви называется теплохладностью, когда человек ни горяч, ни холоден.

 

Виталий ТАТКО

«Деловой мир», 26.08.95

 

Она не любит, когда ее называют поэтессой: «Тексты — это настолько маленькое проявление меня, настолько не то, что я хочу. То, чего я хотела бы, здесь просто не бывает». Единственная литературная рецензия, которая понравилась Алине, сравнивала ее с... Джеком-Потрошителем. А куда денешься после таких вот, например, откровений: «Я Левитан настоящего порнографического убийства, я вальс пистолетных совокуплений... Небо рвалось, красное, как расчлененная девочка двенадцати лет... Я пляшу в ноже, как балерина звериной плоти...» Разрушение — ее страсть. Почти по Бакунину.

 

«Я стану... последним практиком уничтожения, настоящим камикадзе дыр и бездн, гнилых пастей и липких щелей. Война — это я». Витухновской глубоко чужд банальный, «книжный», а значит уже устаревший гуманизм, она хотела бы запретить все, даже саму жизнь в любых ее проявлениях. Она — настоящий, очень красивый и эстетичный Диктатор, Лариса Рейснер современной литературы.

 

Ярослав ЮРЬЕВ

«Южный берег», июнь 1998

 

Имя «Алина» означает в переводе с латинского «Чужая». Тексты действительно чужие, иные, запредельные. Трудно, практически невозможно понять тот многоуровневый слой парадоксальных алогичных построений, рожденных реактором авторского надсознания. Творчество — прямой вызов политической корректности и слишком человеческому.

 

Холодом веет от текстов. Они рождены в источнике, из которого никогда не утоляла жажды сволочь людская.

 

Можете думать все что угодно — вы не сможете ничего сделать. Alien — это приговор. Приговор человеку, вынесенный иными мирами за трусость, за патологическое нежелание осознать бесперспективность бытия.

 

Сергей РЮТИН

«Лимонка»,