Mahant 327 Опубликовано 24 декабря, 2007 Мне попалось это сочинение совершенно случайно, оно было переписанным от руки в тетрадке с соблюдениями правил дореволюционной орфографии и архаизмов. Не указывалось кто его автор, откуда переписано и какого года эта работа, так что подскажите, если кто знает. В сети я ничего подобного не находил, но сочинение нравится - своей простотой изложения и красотой. Перепечатываю его для широкой публики... и, конечно, по частям, так как поэма достаточно длинная Пожалуйста, пишите свои комментарии и впечатления ИНОК. Земле я отдал дань земную Любви,надежд, добра и зла. Начатьхочу я жизнь иную, Молчу и жду,… пора пришла. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 На берегу реки широкой, В долине мирной между гор Как память древности глубокой Стоит обитель до сих пор. Везде следы минувшей славы: Ограда, башни и собор, Церквей чешуйчатые главы, Кресты с узорчатой резьбой, - Всё в древнем виде сохранилось, Всё дышит древней простотой. 2 Но в той обители святой, В стране безвестной и глухой, Вдали от шумных поселений, Осталось всё без изменений. Там всё велось по старине, Там все простые старцы жили, Они преданьем дорожили И не стремились к новизне. Обитель, славная когда-то, Давно уж сделалась бедна, И лепту каждую она Должна была беречь как злато. 3 Однажды, позднею порой, Во время осени сырой, У врат обители, согбенный Чернец мастистый и смиренный, Сидел с поникшей головой. Уже смеркалось; за деревней, Напротив врат монастыря Скрывался солнца луч последний И меркла бледная заря. Покой повсюду водворялся И воцарялась тишина… Одна река лишь всё шумела, Резвилась зыбкая волна, Угомониться не хотела, И жалась к берегу она, И пеной белою кипела. Старик сидел, внимая шуму, И по земле клюкой стучал, То, погружённый снова в думу, Главой медленно качал… 4 Но, и совсем стемнело вскоре, Природа в сумрак облеклась, Вечерня кончилась в соборе, К трапезе братья собралась; И вратарь, встав уж собирался, Врата святые заключить, Отнесть ключи и сном почить… Вдруг, слышит за спиною шорох, И, оглянувшись, увидал он Незнакомца пред собою; Тот шапку набожно снимал И пред иконою святою, Крестясь, поклоны в землю клал. 5 – 6 - 7 «Откуда ты, пришлец, раб Божий?» Спросил приветливо чернец. «Из дальних мест, святой отец», - - ответил тот. – «Я здесь прохожий». «И это ж случай, аль недуг Тебя завёл сюда, мой друг? Обитель наша ведь убога, Вдали проезжая дорога, И редко, редко, кой когда Кто невзначай зайдёт сюда». «Не случай, отче, но печали Дорогу к вам мне указали», - Сказал, вздохнувши, мирянин, - Утраты, скорбь, души тревога… И мало ль сколько есть причин, Чтоб мир оставить? Много, много!» «Печаль возверзи ты на Бога, Той помощь свыше ниспошлёт, Слезу с очей твоих сотрёт; Премудр Господь: Он испытует Сынов возлюбленных своих. Его любовь и наказует, Гласит писание святых. Не бойся горя, но роптанья, Он усугубит гнёт скорбей!» «Ты, знать, читал в душе моей: Сюда я шёл для врачеванья; И, видит Бог, – я не ропщу, Когда Он скорбь мне посылает, Я облегченья лишь ищу, Когда душа изнемогает…» «Кто ж без печали пребывает? Цари, вельможи – ведь не ты, И там есть труд и тяготы! Ах, всех, друг мой, Господь равняет… И верь мне ты: всем есть венцы, И всем кресты Бог посылает, Но и кого ж Он забывает? Что значат врановы птенцы? И тех Господь не оставляет, И тех премудро Он питает!... Эх, что тужить! Приют здесь есть! Смотри-ка, вот моя сторожка, Там отдохни, приляг немножко, А мне пора ключи отнесть От врат входных; Уж, чай заждался отец игумен, И не раз, про них чай спрашивал». Остался здесь пришлец один; Дверь заперлась… 8 Задумчив, грустен, тих и ясен Был взор усталый пришлеца, И привлекательно прекрасен Вид исхудалого лица. Он был не стар, но серебрились Местами волны бороды, И по челу уже струились Морщин заметные следы. Но ясно было, - начертали Их преждевременно печали, Не такова страстей печать, Страстей греховных и могучих, Всегда столь гибельных и жгучих… Блажен, кто смог их избежать, Себя, умея побеждать… 9 Один оставшись, он глазами Обводит келию кругом: Лампады, свет пред образами Чуть отражается стеклом Простой, некрашеной божницы, Приют убогий озарял; В углу три сплоченных тесницы, (Их старец ложем называл), В другом углу налой стоял, Псалтырь старинная раскрыта На нём покоилась одна; Скамья и столик у окна, Да по стенам, кой где, прибито Висело несколько картин: Одна из них – изображенье, Как умирал христианин; Другая – грешника мученье; Саул с Давидом, Соломон, Со львом борящийся Сампсон И Бородинское сраженье… Висели мантия, клобук; Часы с расписанной доскою, Под ними, лейка и сундук, И лом с широкою пилою, Да старый заступ с топором, - Вот всё, что келью наполняло, Что старику принадлежало, И что в убожестве своём, Он мог назвать своим добром. 10 И мысли новые рождались Теперь в уме у пришлеца, И как волна волной сменялись При виде кельи чернеца. Ему дни прошлые предстали: Часы отрад, года печали, И понял он всю пустоту, Весь ложный блеск и суету Мирских ничтожных наслаждений, Едва достойных сожалений, Узревши кельи простоту Как пред слепцом теперь прозревшим Дотоль в неведенье косневшем, Пред ним раскрылся мир иной, Со всей своею глубиной, - Мир не понятный, не доступный И чуждый мудрости земной. 11 И жалки, мелочны, преступны, Ему казались те дела, В которых он, не видя зла, Жизнь иждивал без наслажденья, И не сочувствуя им сам, Лишь из мирского угожденья Шёл по избитым колеям. Всё то, что душу наполняло, Что занимало праздный ум, Что сердце тешило, смущало, Предмет надежд, забот и дум, - Теперь пред ним разоблачалось, Каким-то призраком иль сном, Блестящим мыльным пузырём Издалека ему казалось. И он вздохнул и пожалел, Что слишком поздно он прозрел, Что так напрасно, так бесплодно, Он столько свежих, юных сил Так бессознательно, свободно, Так беспощадно расточил… И он невольно прослезился И горько, горько пожалел, Что лишь тогда он умудрился, Когда от опыта созрел. И вот, он шёл теперь в обитель, К смиренным, бедным чернецам Земной премудрости ревнитель Шёл поучаться к простецам! Сыны разумные природы, Не исказивши жизнь свою, Не расточив своей свободы, И сохранивши силу всю, Премудрых мира предварили, И, миновав окольный путь, К той прямо пристани приплыли, Где сердце может отдохнуть. И где житейские волненья Их не должны уже смущать, И в тишине уединенья Их не тревожить, не прельщать! 12 И он исполнился веселья, Отрады луч в душе блеснул, Чертогом стала старца келья И он всей грудию вздохнул; Вздохнул он так, как не вздыхалось Ему уж много, много лет, Когда от скорби грудь стеснялась И мерк во взорах божий свет. И ощутил он обновленье, В груди измученной своей, И благодатное забвенье Всех безотрадных, прошлых дней Теперь впервые опускало На всё былое покрывало… Кто не испытывал скорбей, Тот не постигнет наслажденья, Блаженства полного забвенья. Но он – он это ощутил, И в умилении говорил: 13 «Блаженны вы, отцы святые, Живые мира мертвецы, Небес глашатаи земные, Добропобедные борцы! Блаженны вы, как Божьи чада, - Он вас от века предизбрал, И овцам избранного стада Он пажить лучшую вам дал! Стократ блажен, кто не прельщался Корыстью, гибнущей как прах, И кто, как вы, обогащался Стяжаньем верным вечных благ; Именье ваше не истлеет, Наследье ваше без конца, Оно вовек не оскудеет, Как достояние Творца. 14 Чтоб в Твой чертог и я, убогий, Вслед мудрых дев тогда вошёл, И не на суд предстал бы строгий, Но в жизнь от смерти перешёл!» 15 Он говорил… в сенях раздался Стук приближавшихся шагов, - Привратник старец возвращался И с хитрым треском семь часов Часы пронзительно пробили. «Ну, уж погодка! … дождь и снег! Знать бурю ветры разбудили; Добро пришёл ты на ночлег. А будь ты в поле?! Уж стемнело, Мокро и холодно теперь… Вишь, буря как рассвирепела! Страна лесная, - бродит зверь… Да что ж я это разболтался, А вот, что нужно, не скажу! Я только в дверь это вхожу, А он как тут, мне и попался, - Ходил смотреть, который час, Отец игумен то, а я про Вас Ему и сделал донесенье, Что так и так, мол, - всё сказал… Ну, говорит, моё благословенье! Пущай придёт, коль не устал, Не то утра, пожалуй ждите!... Да нет уж, что, теперь идите, Коли он сам благословил». Евлогий вратарь заключил: «Да, вот что: не найдёшь ты Коль я тебя не провожу; Уж так и быть, опять схожу, А то, пожалуй, забредёшь ты Бог весть куда, да не к нему… Постой, фонарик я возьму!» 16 Они пошли. И дождь, и стужа, И ветер выл, и темнота… «Куда ж идёшь ты, видишь, лужа!» - Кричал старик, - « вот в ворота, Ступай за мной, ко мне поближе! Куда ты? Слеп, что ль? Да не в пруд! Да слышь ты, Как тебя зовут? «Васильем!» - «Ладно, ну иди же, ну слава Богу, И довёл! А что, ведь ты бы не нашёл? Ну, а теперь… Наверх и вправо, Там дверь… конец, и Богу Слава!» И старичок назад побрёл. 17 Довольно низменны, со сводом Постройки мудрой старины Между двух башенок над входом На монастырь обращены, Игумна кельи выходили Другими окнами на сад, Он в связи с трапезой были; Чрез дверь от ризничных палат. Вошед по лестнице широкой, Василий вправо дверь открыл, Глядит – передняя; Его послушник допросил: Кто он такой, зачем, откуда? И, вскользь сказавши; «Сядь покуда!» Пошёл докладывать о нём. Минут чрез пять его позвали, Отец игумен был уж в зале, И речь завёл он с пришлецом. Тот старцу в ноги поклонился И, взор, потупив, молча стал… Игумен сел, облокотился На стол рукою, и сказал: 18 Приемлет всех Христос – Спаситель «Ко Мне грядущего, - Он рёк, - Не изждену Я!» И обитель, в неё же Ты, мой друг, притёк, - Его чертог. Тот кто от сердца возжелает В Христово воинство вступить, Ему как следует служить Тот прежде дух свой да смиряет; «Азъ сердцем кроток и смирен, И от Мене вы научитесь, Подобно Мне и вы смиритесь И кротки будьте вы…» Блажен, кто сердцем кроток! Обещает Господь тому наследье дать. И тако, чадо, кто желает Снискать от Бога благодать, Тот должен Богу угождать: Быть сердцем кротким и смиренным, И меньшим самых меньших быть, И всем и каждому служить. Худым считать себя, презренным, Достойным всякия хулы, Ничем, ни в чём не возноситься, И не бесчестья, а хвалы, как Сети вражией страшиться. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Days 528 Опубликовано 24 декабря, 2007 Сергей Есенин- я думаю написал это стихотворения. Ребёнка нельзя с детства приучать к мылу. Вырастет - поймёт, умываться ли ему, и каким мылом. Зачем умываться? Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Alter Ego 53 385 Опубликовано 24 декабря, 2007 Сергей Есенин- я думаю написал это стихотворения. Не, не похоже Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 декабря, 2007 Days Labra Действительно, на Есенина это не похоже вспомним: ...Если кликнет рать святая, Кинь ты Русь, живи в раю, Я скажу не надо рая, Дайте родину мою. Ну не его это измерение сознания... Продолжим Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 декабря, 2007 19 Святой Макарий говорит; Кто совершенным быть желает, Тот никого не порицает, И, кто бы, в чём не согрешил, Велики ль, малы согрешенья – Не наше дело осуждать, Но нам терпеть все оскорбленья, Терпеньем гнев свой побеждать. Он говорил ученикам: «Подобны будьте мертвецам: Коли вас чтут – не возноситесь, Коли поносят, не сердитесь, Зане кто мёртв, тот глух и нем. 20 И вот ещё, что есть о нём, В его житьи (для нестяжанья Пример, достойный подражанья!) К себе однажды он пришёл И татя в келии нашел. И что ж он сделал? – Не смутился И не сказал, кто он такой – Он перед татем притворился, Что будто сам он был чужой; И помогал он выносить, И на осла всё возложить. И татя с миром проводил. 21 Егда в сей мир мы приидохом, - Блаженный старец говорил, - С собой ничто мы не внесохом, Егда изыдем яве есть, Ничто же можем мы изнесть. Но кто исчислит все примеры Святых Отец? Кто исповесть Вся их дела? Их твёрдость веры, Должны стараться мы стяжать, И их беззлобью подражать. 22 Макарий, писано в Минеи, - Через пустыню как-то шёл, И древний лоб он там нашёл; И он жезлом его коснулся, - Казалось, череп встрепенулся, Как будто голос испустил. Тогда Макарий вопросил: «Кто прежде был ты, знать желаю?» - «Я был языческим жрецом; Здесь были мы, здесь был наш дом, И я тебя, Макарий, знаю. Тебя Дух Божий осенил. Молись о нас – твои моленья Дают нам в муках ослабленья». - «А в чём ослаба?» - тот спросил, И череп жалобно вопил: - «Мы все в огне, огонь над нами, Огонь под нашими ногами, И в том огне все мы стоим Одни невидимы другим! Когда же ты свои моленья, О испытующих мученья Порой возносишь пред Творцом, Тогда и мы, к лицу лицом Друг друга частью различаем, И то отрадою считаем». И старец слёзы проливал И снова с грустью вопрошал: «Ужели муки есть сильнее, Ещё ужаснее, страшнее?» И череп старцу отвечал: «Да, ниж нас, там и ад мрачнее; Мы, не познавшие Творца, Хотя и страждем, но в сравненье Для нас есть в муках облегченье Но там, там мукам нет конца». - «А кто ж в тех муках пребывает?» - Макарий с ужасом спросил: - «Там тот, кто Бога отвергает, Или от Бога отступает, Или закон не соблюдает… Исчислить мук их нет и сил». 23 Я трепещу, когда читаю Житья святых, и помышляю, - Какой отчёт должны мы дать, Что все обеты нарушали, Спасаться шли и согрешали! Как в день Суда Творцу предстать? Чем нашу жизнь нам оправдать? О, помни чадо, день вступленья, И день пришествия сюда, И все души произволенья, Храни и памятуй всегда! Ты, друже, знаешь, - кто вступает В обитель с тем, чтобы в ней жить, Со страхом Господу служить, Тот сам себя обещевает, Как жертву Богу обрекает, Он вписан в воинство Творца, Тот с кем же должен быть сравнён? Тот, кто свой дар опять отъемлет! – Как святотатец грешен он! Он навсегда исшёл из мира, Себя сам Богу посвятил А к миру сердце обратил… Он как Ананья и Сапфира – И обещал, и утаил! Господь Бог наш не зрит на лица, И не даров – любви Он ждёт; Будь ты, как сирая вдовица, Всё, что имеет, отдаёт. Кто б ни был ты, богат иль знатен, Или убогий, иль простец, - Ты можешь быть Творцу приятен, Коли ты истинный чернец. Сюда вступивши, всей душою, Возлюбишь Бога своего, И, уподобив весь мир гною, Пребудешь мёртвым для него. 24 Умолк игумен. Стар годами, Но бодр и крепок с виду был. Казалось, долгими трудами, Себя он в жизни закалил. Он был украшен сединами, Но свежесть, молодость лица, И худощавость чернеца, Жизнь воздержанья обличали; Он скорби знал, и пыл страстей Он превозмог в душе своей; Но сердца муки и печали Его судьбы не помрачали, И чувства суетной любви Со всем их роем наслаждений И с адом пламенных мучений, Он не испытывал в крови. Он много видел, думал много, И много в книгах прочитал; Но сам он мало испытал, И шум мирской, его тревога – Словами были для него, И что они обозначали, Какой смысл тайный заключали, - Он не испытывал того. Он с миром юношей расстался Он рос и зрел, и старцем стал, И тем же юношей остался, Но мудрым опытом блистал. Он избежал тех заблуждений, Которым мир построил храм, Открытый всем для всесожжений, И где лишь смрад – не фимиам. Душой дитя, умом – мыслитель, По жизни истинный чернец, - Он был во плоти небожитель, В делах обители мудрец. 25 Безбрадым юношей в обитель Он двадцати двух лет вступил, И был он истинный ревнитель, Творцу и ближнему служил. Он перешёл все послушанья, Везде был дельный человек, И, чуждый зла, любостяжанья, Так прожил целый полувек. Вполне собою обладая, Смущаем не был он ничем, И всем и всё всегда прощая, Он был в обидах глух и нем. Келейник прежнего игумна (Когда он юношею был), Он всё терпел благоразумно И старца искренне любил, Хоть тот и крут был в обхожденьи, И часто бранивал его, - Он в полном жил повиновеньи И черпал мудрость у него. Искусный, опытный в правленьи (Когда игумном стал потом), Он был хозяином во всём; Но, как монах, в уединенье, Он помышлял не о земном. Его беседа назидала, И кто бы с ним ни говорил, - Мирской ли то, иль инок был, - Она всем пользу доставляла, С отрадой каждый ей внимал. Обогащён умом природным, Он сам себя образовал, И словом ясным и свободным Живую мысль передавал. Его боялись и любили; Он был и строг, и справедлив, По Бозе ревностно строптив. К нему нередко приходили Порой весьма издалека, Чтоб только видеть старика, Его беседой насладиться, Благословение принять, И непритворно подивиться Его уменью управлять. 26 Когда, окончив наставленья, Он взор к пришельцу обратил, - Тот с чувством полного смиренья, Ему свой вид тогда вручил. *прим: вид – паспорт. И что-то тихо говорил. Бумагу взявши, пред свечою Игумен медленно читал И, покачавши головою, Очки серебряные снял, И, помолчавши, за собою Он пришлецу идти сказал. И долго, долго продолжался Там разговор у них вдвоём; Но тайной он для всех остался, Когда игумен с пришлецом В дверях у сени целовался, (Келейник сказывал потом), Ему в то время показалось, Что у игумена глаза опухши были, Что слеза по бороде седой спускалась, И голос несколько дрожал, Как он келейнику сказал: «Его вот, к схимнику сведи ты, Что я прислал, так и скажи, А келью дать… Ну, всё равно… Хоть ту, где на реку окно. 27 В тот вечер позднею порою, Девятый час в исходе был; Молитвы кончив, пеленою Минею бережно прикрыл Маститый старец Гавриил. И, сев на лавку в утомленьи, Перебирать он чётки стал, И сердцем полным умиленья, Свои обычные моленья Чуть слышно, медленно шептал: «Прими, Царю, благодаренье, За день сей, мною прожитой, И отпусти ми согрешенья, В сей день содеянные мной; И сердцем чистым и смиренным, И сокрушенною душой, Моим языком дерзновенным Тебя сподоби восхвалять. И даруй мне по благодати От днесь начало положить, Стезёю правою ступати, Тебе не леностно служить… От дел моих мне несть спасенья: Я связан множеством грехов, Но, Ты, всех Жизнь и Воскресенье, Покой преставльшихся рабов. Их воскреси Ты, и восстави, И от сетей греха избави, И от злоуозненных врагов! И вера пусть моя давлеет И оправдит мя пред Тобой, Дел добрых раб Твой не имеет, - Он нищ делами, наг душёй. И даждь нам сон в успокоенье И бренной плоти, и души, И укроти страстей стремленья, И чувств волненья утиши. Усни все наши мудрованья, И ум наш бодрым соблюди, И отжени от нас мечтанья, От вражьих стрел нас огради. По сне нощнем же день нам новый И день безгрешный воссияй, Да мы обрящемся, готовы Узреть божественный Твой рай!» 28 Нас ненавидящих, Владыко, И нас обидящих прости, И щедрой милостью великой, Вся их грехи им отпусти; И всем, всем нам благотворящим Ты так же благо сотвори; Недужным, немощным, болящим, Ты исцеленье ниспошли. Всех, иже в море, Ты управи, Всех в путь грядущих сохрани, Стезёю правой их направи, И спутешествуй с ними Сам, И всех служащих нам собратий И милость делающих нам Помилуй Ты, по благодати, Ты их грехов не помяни. В селеньях праведных вчини Всех, кто в надежде воскресенья От мира в вечность отошёл; Всех братий, страждущих в плененьи, От обстояния и зол избави Ты; Плодоносящих и добродеющих в церквях Велицей милости просящих, Ты не лиши небесных благ. И нас, и грешных и смиренных, И недостойных раб своих, Сподоби сердцем просвещенных Идти стезёй путей Твоих. И за молитвы Преблагая, Пренепорочной, Пресвятой, И Богоматери Марии Нам даруй в вечности покой. 29 Так дряхлый старец со слезами От всей сердечной глубины, Почти невнятными словами, Среди безмолвной тишины Душою к Богу возносился, О мире мира он молился И помощь Божью призывал. И старца взор был так бесстрастен, Так безмятежно чист и ясен И столько мира совмещал, Что в нём, как в зеркале, казалось, Всё благо мира отражалось. Вид старца весь, его чело, - Всё миром, кротостью цвело, Всё благодушем дышало И силы горней благодать На нём оставила печать, И как святое покрывало, Сияньем света осеняло Сего простого чернеца Смиренно-мудрого борца. И был он инок не названьем Не по одежде схимонах, Но чистотой и воздержаньем И в помышленьях и в делах – Он был безмолвник в самом деле, И небожитель в бренном теле. И как-то Лествичник сказал: «Он тело в келье заключал, Уста его сомкнуты были, И о мирском не говорили, И чрез порог души своей, Давно от мира отрешённой, Любовью горней окрылённой, Он путь просёк для злобных змей, Нас уязвляющих страстей. 30 Он рано с миром разлучился, И ровно восемьдесят лет Прошло с тех пор, как он решился, Вступить сюда, оставя свет. И с той поры уже ни разу Он не помыслил никогда За ворота сходить куда, Чрез то избег сует заразу, И не понятна, и чужда, Была душе его вражда. Смиренный, кроткий, благодушный И всем и каждому послушный, Он скорби тем не миновал И от завистников страдал. Но этим он не возмущался И, духом мирный, мирен был И с тем, кто мира отвращался, Как псалмопевец научил. И в телеси, как бестелесный, Как житель горний без страстей, Как некий инок древних дней И путь себе избрал он тесный, И постепенно восходил он Тою лестницею райской, Путь по которой нам открыл Святой чернец горы Синайской. Читать он знал, писать не мог, И только в том и заключался Его познаний весь итог. Но, день и ночь он поучался, В Законе Божием с тех пор, Как с миром он навек расстался И устремил горе свой взор. Он много лет был непострижен, И хоть монашества желал, Он не считал, что он обижен И воли Божьей ожидал. Когда ж он принял постриженье, - Его желаний всех предел, - Идти он дальше не хотел; Его страшило повышенье, Священства он не принимал, И лишь маститый, престарелый, Склонившись долу, колос зрелый, Он только схиму воспринял. 31 «Помилуй, Боже, тех кто в поле Из братий наших иль чужой, Кто по нужде и по неволе Застигнут бурей в час ночной; И многомилостив им буди, От них вся беды отжени, Все бо Твои мы, все мы люди, - Помилуй всех и сохрани!» И, взяв свечу, он собирался Идти почить до утра сном… Вдруг слышит, стук в сенях раздался И чей-то голос под окном. Прислушался: «Благословите?» Тот голос снова вопрошал. «Во славу Божию, войдите, Кто б ни был там» - он отвечал. И он подумал: стало нужно, Коли так поздно, а идут; В смущеньи брат, душа недужна, Во имя Божие грядут! И не смотря на утомленье (Должно быть, час десятый был), Ни даже тени нетерпенья Спокойный вид не изъявил. Своё исполнив порученье, Ушёл келейник, и вдвоём Остался схимник с пришлецом. Смиренный вид, следы печали – Благообразие лица, невольно Старца привлекали, а может быть И проникали, и в ум и в сердце Пришлеца святые взоры! – Кратко, ясно ему Василий рассказал, Что скорбь его была ужасна, Как он в миру изнемогал И как бесплодно и напрасно, Он облегченья там искал. И, наконец, потом решился Навек расстаться с суетой. «Ты не роптал в скорбях, друг мой, И воле Божьей покорился?» И сердцем всем, и всей душей Я Бога присно прославляю; Что Он меня не позабыл, Но благодатью посетил… Я не ропщу, Не унываю, ищу отрады в тишине… «Кто жаждет, да грядет ко Мне, И да пиет», - сказал Спаситель, Итак, гряди в Его обитель. «Аз есмь Свет миру - рек Он нам, Ходяй по Мне во тьме не ходит». Внемли божественным словам, Тецы к Нему – Он руководит Того, кто верует в Него; И свыше чудный свет нисходит На слуг возлюбленныз Его. Итак, иди и поклоняйся Ты в духе истины Ему, Творцу и Богу твоему, К Нему всем сердцем обращайся, И всею мыслью, всей душей; Он – путь, Он – жизнь, Он – Свет Живой! Благодари! С распутий мира Он и тебя к себе призвал, И к царству радости и мира Тебе путь скорбный указал. Иди вперёд не унывая, Творца за всё благодари, Скорби и плач, но уповая, Веленья Божии твори. Неси свой крест, всем верным слугам Господь его, как знамя дал, И после битвы по заслугам Венцы нетленья обещал. В борьбе с грехом не утомляйся, - Господь к Себе тебя зовёт, - Молитвой честной укрепляйся И не страшась идивперёд! Зане Премудрый Вождь ведёт! Господь простёр к тебе десницу, Он посветит души темницу И дивным светом озарит. Но ты устал, час поздний ночи, - Иди сном тихим опочить, Пусть до утра смежатся очи, На утро можешь приходить. Тогда подробно мне расскажешь Всё, что таишь в душе своей, Все раны сердца мне покажешь… Господь – Помощник, даст елей, Лишь с верой ты его возлей. Господь к себе всех призывает: Недужных телом и душой, Он всем отраду обещает, И исцеленье, и покой; Но мы исполнены сомненья, Мы не к Нему в скорбях идём, - У твари просим мы целенья, А о Творце и небрежём! (Конец первой части). Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Огонек 1 Опубликовано 24 декабря, 2007 Дмитрий Благово написал, в иночестве архимандрит Пимен.. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 декабря, 2007 Asherati Где это публиковалось в сети? Ссылку посмотрел, там краткая биография и немножко упоминается об этом произведении: http://www.ugresh.ru/uv/newarxiv.htm?act=v...r=43&topic=2292 Мда Замечательно! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Огонек 1 Опубликовано 24 декабря, 2007 "А в 1874 году в Москве публикуется его автобиографическая поэма “Инок“, в 1875 – сборник “Духовные стихотворения”..." http://www.ruslit.com/?p=142 Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 декабря, 2007 Asherati Ну вот мы и открыли новое имя для поэзии форума Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Огонек 1 Опубликовано 24 декабря, 2007 Mahant Ура! Кстати, в сети довольно много о поэме и об авторе. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 13 мая, 2008 Огонек Да не так уж и много... А "Инока" точно в сети нет! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 13 сентября, 2008 Продолжу, с вашего позволения... ИНОК. Молись, надейся и терпи, - Сказал Христос Спаситель: Возьми свой крест, Мне вслед гряди, И ведай, Мой служитель, Где буду Я, там будешь ты! 1845 г. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 1. Прошло семь лет, и брат Василий Спокойно жил в монастыре, Он привыкал, и без усилий Преуспевал и креп в добре. Он понял ясно с дня вступленья, Что для того, чтоб в мире жить, Всего нужнее дух смиренья, Что должно ближнему служить, Любовью братий дорожить. Ни должностей не добиваться, Но и трудов не избегать; Во всем на Бога полагаться, Себя вполне Ему предать. И был он кроток, благодушен, Всегда спокоен, весел, тих, Ко всем обидам равнодушен, Как сын игумену послушен, Как брат любезен для меньших. Рожденный с любящей душою, Он блага каждому желал, Был счастлив радостью чужою, Чужою скорбию страдал. Он поучался подражая, И, как премудрая пчела, Повсюду мед свой собирая, Он извлекал добро из зла, Других во зле не зазирая, И тем любовь он заслужил… Он первым был на псалмопеньи, Во храм не не леностно ходил, И мыслью бодренной при чтеньи, За словом Божиим следил. 2. Когда в часы отдохновенья, - Во время ль дня, в тиши ль ночей, - В убогой келии своей, он заключался, И виденья минувшей жизни Перед ним, как призрак некий восставали, И снова дух в нем волновали, Когда он скорбью был томим, И сердце снова, как бывало, Тоски язвительное жало – Предтечу тяжких, долгих мук – В себе внезапно ощущало… Он прибегал к святым отцам, Он брал их мудрые писанья, Дар их любви простым сердцам, - И добрых старцев назиданья Он с наслаждением читал. И, как кору, он слой за слоем Печаль с души своей скидал И дух, палимый скорби зноем, Слезой отрадной прохлаждал… 3. Так дни текли, сменялись годы, И, после жизненной невзгоды, Все язвы страждущей души Он исцелил, и там, в тиши, Вдали от всех, пришлец убогий, Весь мир сует давно забыв, Все мысли к Богу устремив, К себе внимательный и строгий, Он стал спокоен и счастлив… О нем сперва потолковали, Когда в обитель он пришёл, И то, и сё предполагали, И разнородный говор шёл: Одни бродягою считали; Другие думали, что он Был прислан к ним на покаянье; Что он священства был лишен, За незаконное венчанье; А по иным, он сослан был за то, Что недруга убил. Но эти все предположенья, Догадки, вымыслы, сужденья, Как и везде, где тайна есть, Едва ли можно перечесть. Всю правду трое только знали: Игумен, схимник, духовник, Но те, всё ведая, молчали, А кроме них в его тайник, Никто из братий не проник. 4. Игумен, старец прозорливый, И добродушный, и простой, И муж вельми благочестивый, Но непреклонный и крутой, Коль беспорядки, где он видел – Тогда бывал он сам не свой; Он равномерно ненавидел И ложь, и лесть и их карал, Где только их не открывал. Богатый опытом, он верно Умел оценивать людей И тех, кто в братстве Жил примерно, Считал за искренних друзей. Василий с самого вступленья Стяжал его расположенье, Игумен ведал, кем он был, Он знал его все побужденья, Зачем в обитель он вступил, И, потому вполне ценил Всю правоту души смиренной. И средь житейской суеты На ложный путь не совращенной, И не пропавшей чистоты… И он Василия, как сына От всей души за то любил; И как отца, не властелина, И тот игумна нежно чтил. Союз их душ был обоюдный, И разрешить довольно трудно, Который был из них двоих К другому больше расположен; Один, как старец, осторожен Был в изъявлении чувств своих И потому расположенье Всегда он тщательно скрывал; А тот, по чувству уваженья, Свободы слову не давал, И чувств своих не выражал; Но достоверно оба знали, Что друг у друга в сердце есть, И объяснений избегали, Чтоб не сочлась любовь за лесть. Там, где взаимно уваженье, И где доверие живет, Там бесполезно уверенье, - Весть сердцу – сердце подаёт. 5. Так дни и годы проходили, Один уверенный в другом, Они жизнь мирную делили И помышляли лишь о том, Чтоб им в добре усовершиться, Чтоб древним старцам подражать, Желанный мир в душе стяжать, И живее мира отрешиться, И Богу жизнью угождать. Довольно часто особливо, Коль было сыро и дождливо, Василий с аввою своим В беседе время провождали, А чаще чтением святым И ум и сердце услаждали. Отец игумен с юных лет Терпеть не мог пустых бесед (Как он говаривал нередко), И потому он не любил, Коль о мирском кто говорил. Хотя и верно он и метко Сам о делах мирских судил. Но сердце старца не лежало Ко всем житейским пустякам: От них духовной пользы мало, И вред великий языкам. С чего бы речь не начиналась, Он всё на старчество сведёт, Тогда беседа оживлялась, И говорить не устаёт Отец игумен… 6. Раз зимою, перед Рождественским постом, Сидел Василий с ним вдвоём… Вошёл келейник: «Вот-с с Кузьмою Вам с почты письма привезли, А казначей не возвращался… До торга в городе остался… Покупки в сени мы снесли, Кадушек нет, а чаш купили, Благословите их отнесть?» «Ну, да, снеси… Все перебили, Уж вовсе не в чем стало есть, К тебе, Василий, посмотри-ка, Да, что-то больно уж велико! Скажите, герб какой! Смотри, Как ясно вышел из печати… Вот и моё бери уж кстати, С него конвертик ты сдери!...» 7. Василий взял… рука дрожала, Когда письмо вскрывать он стал: Он почерк издали узнал, Когда письмо ещё лежало Перед игумном… «Что с тобой? Ты побледнел, ты сам не свой!» Спросил с участием игумен. «Твои черты искажены… Будь твёрд, мой друг, благоразумен… Что ж, от княгини?... От жены?» Игумен вымолвил чуть внятно «Да, от княгини, я узнал»… Василий еле прошептал. «Ах, друг ты мой! Ну, да, понятно!» Игумен с грустью восклицал, И, взяв письмо, так вслух читал: «Что я пишу Вам, Вы дивитесь, Но тяжело ль Вам, князь, иль нет, Моё письмо прочесть решитесь, И напишите мне ответ… С чего начать? Сама не знаю! Хочу я многое сказать; Но лишь сажусь я к вам писать, Я столько, столько вспоминаю! Что не могу двух слов связать! Мы оба немолоды стали, И ненавидеть, и любить Мы одинаково устали… А Вы, князь, даже и забыть Уже успели, может быть, Всё то, что сердце так любило, - Былую жизнь и всё, что было… Вам это можно, но не мне, Нет, не преступнице-жене! Я ничего не позабыла! Я не могла… Я не должна забыть того, Что я одна была виной Всех злоключений, Сердечных Ваших всех мучений, Своих бесчисленных скорбей И безотрадность горьких дней! С тех пор, как Вы и я расстались, Двенадцать лет уже прошло, И десять лет мы не видались… Мне страшно, страшно тяжело! Вы много, князь, перестрадали С того несчастливого дня Для нас обоих, как меня Вы в доме тётки увидали И полюбили сироту! Смотрели Вы на красоту, Но сердце Вы не разгадали, Душевной порчи не видали! Любили Вы свою мечту! Женясь на мне, Вы всё мне дали, Всего, что можно в жизни дать; И точно, большего желать, - Как я теперь всё вспоминаю, - Возможно ль было?, Я не знаю. Но я могла с тех пор понять, Что я для счастья всё имела, И оценить судьбы своей, Я, к сожаленью, не умела. Не испытав ещё скорбей, Не зная жизни и людей! Меня неопытность сгубила, И я, как глупое дитя, Не понимая и шутя, Сосуд прекраснейший разбила! Я сердца в Вас не оценила, И по безумью своему Не знала всей цены ему, Пока я после не сравнила И Вас и прочих… но к чему Теперь послужит это знанье И слишком позднее сознанье Моих ошибок, коль уж нет Теперь возврата…, никто, никто Мне не поможет! Хотели б Вы, И Вам едва ль уврачевать мою печаль! Мои терзания ужасны, Но бесполезны и напрасны!... О, Боже! Если б я могла прожить Хоть год такой, какой мы жили, Когда друг другом дорожили… О, верьте, всё бы отдала, Все, сколько мне ещё судьбою Присуждено прожить одной, Быть в тяготу себе самой И враждовать всегда с собою! Зачем? На что мне жизнь нужна? Мне жизнь постыла, жизнь страшна! Конечно, много Вы страдали, Но можно ль Вам винить себя, Что слепо женщину любя, Вы ей свободы много дали? Виновны Вы лишь только в том, Что с Вашим сердцем и умом Могли так долго заблуждаться И пред бездушным существом, Пред глупой куклой поклоняться, Как перед неким божеством! Вот в чём виновны Вы! Но я себя не пощадила И, как шипящая змея, Себя, ужалив, умертвила И мне свобода – казнь моя! Мне жизнь теперь не в наслажденье Но бесконечное мученье, Ах, если б только я могла, Сейчас в могилу бы легла! Но я ещё не заслужила, Чтобы безмолвная могила Мой труп смердящий приняла! Любви от Вас я ждать не смею, Но не могу Вас разлюбить; Желала Вас я позабыть… И пред собой теперь краснею, Что малодушна так была, Забыть старалась – не могла. Я много, много согрешила, Грешна пред Богом, пред тобой, И пред людьми, и пред собой, Людей позором соблазнила Себя навеки им сгубила… Но верь ты мне, мой бывший друг, Теперь лишь брат, а не супруг… Что тяжкий грех я искупаю Мученьем злейшим адских мук, И тем, что в сердце ощущаю, И что безропотно терплю; Надеюсь, грех свой искуплю; Господь простит мне, уповаю: За то, что я тебя люблю! Должна сознаться, что Не любила так, никого и никогда, Ни в те блаженные года, Когда в тебе я мужа чтила, Когда была тебе верна… С тех пор преступная жена! Я утомилась, я кончаю… Вопрос последний: я не знаю, Должна ль я верить или нет, Как-будто ты, оставя свет, Вступил в какую-то обитель, Тому назад почти семь лет, И с той поры пустыни житель, Убогим иноком живёшь? Поймешь ли ты? Да, ты поймёшь! Всё то, что в сердце ощутила, Когда весть эту получала! Ты так любил! Ты понимаешь, Что неизвестность… поспеши! Ты сам страдал, ты помнишь, Знаешь, что ожиданье для души! О, друг мой, друг мой, напиши! И не томи меня напрасно, - Жить в неизвестности – ужасно! Мои сомненья разреши… Прошу как брата и как друга, Пиши, что хочешь, но ответь, - Теперь могу я всё стерпеть! Ужели точно нет возврата И порвана меж нами связь? И ты, богатый, знатный князь, Который знатностью гордился, И блеск и пышность так любил, Ужель совсем переродился И так в себе всё победил, Что, став монахом, всё забыл?!» 8. Василий вздрогнул и при чтении Был он сперва в недоумении; Но скоро всё совсем прошло, И прояснилося чело; И всё, что в сердце вдруг мелькнуло, Как пена брызнула со дна, Всё приутихло и заснуло, Исчезло быстро, как волна. И длилось это лишь мгновенье, И вспомнил князь без сожаленья Без всякой злобы, без любви, Про всё былое сновиденье; И только лёгкое волненье Он ощущал в его крови. Игумен кончил, и ни слова, Письмо отдавши, не сказал. Василий взял его и снова Сам про себя теперь читал. И взор свой полный состраданья, К нему игумен обратил И сам с боязнью ожиданья, За ним внимательно следил. 9. Знакомый почерк, сердцу милый, Чрез столько лет его опять Пришлось Василью увидать! Всё тот же он, но прежней силы Теперь уже он не нашел. Игумен пристально глядел, Но ни малейшего смущенья В Василье он не примечал: Тот не спеша письмо читал Без всяких признаков волненья И что он в сердце ощущал, Что тайно в нём не совершалось, Глубокой тайною осталось, Он не рассказывал того, И на лице не выражалось, Не отражалось ничего. 10. «Ну, что мне скажешь, сын мой милый?» Игумен с робостью спросил – Ведь ты ее в душе простил?» «Простил ли, отче, я забыл!» И он прибавил: «До могилы Себя я Богу посвятил, сюда пришел я, Здесь пребуду, желаю здесь Всю жизнь провесть. Тяжелый крест свой буду несть, И никогда не позабуду, Того, что я слуга Творца И претерплю все до конца» 11. Лицо игумна прояснилось: Молю Творца, чтоб совершилось Все по глаголу твоему, - Он помолчав сказа ему. Я полагаю, не мешает Тебе размыслить обо всем, Зане Господь не воспрещает Нам попещись и о земном, Коль для души есть польза в том. Он грешным всем спастись желает И в разум истины прийти, А потому и назначает Он всем различные пути. Премудрый бремени безмерно На нас не станет налагать, Мы лишь должны нелицемерно, И непритворно возмогать. Блюдися ты от искушенья, Да и не внидеши в напасть, И отжени вся сожаленья, Дабы чрез них в печаль не впасть. Иди к себе, молись усердно! Как сын исполненный любви, Отца на помощь призови! Близ есть Господь, и милосердно Он внемлет искренним мольбам Он всех хранит, всех призирает, Всё неоскудно посылает Своим возлюбленным сынам… Но помни ты, что Он приемлет Моленья наши и нам внемлет, Когда и мы, как хочет Он, Блюдем Святой Его закон: Когда Ему мы подражаем, Как надлежит Его сынам, Душей незлобивы бываем, Всё зло врагам своим прощаем… Тогда, Отец наш внемлет нам!» 12. Один, объятый тишиною, В уютной келье заключен, Наедине с самим собою Глубоко в думы погружен, И с наклонённою главою, Василий долго размышлял И жизнь былую вспоминал… И вдруг воскресло, вновь явилось, Опять теперь изобразилось Как будто в зеркале пред им! Он все припомнил: детства годы, Когда он был судьбой храним От всякой скорби и невзгоды; Отцом и матерью любим, Он расцветал, цветок прекрасный, Любимец утренней росы, И не предвидел полдень ясный, Что близко лезвие косы, Которым всё кругом подкосит Судьбою присланный косец, Так далеко его отбросит, Положит счастию конец! И снова книгу роковую, Он по листам перебирал, На жизнь протекшую былую С отрадой, с грустию взирал… Всё, что любил он, - всё в могилах Давным давно он схоронил; Их позабыть он был не в силах, Да коль и мог бы, не забыл… И он по них грустить любил! Минувших дней воспоминанье – Какое б ни было оно, На скорбь и радость нам дано! И призрак счастья и страданье… Всё, всё в былом схоронено, И сердцу дорого оно! 13. Но все утехи жизни праздной, Его блестящие тщеты, И все житейские соблазны Великосветской суеты, Ни на единое мгновенье Не пробудили сожаленья В душе бесстрастной и простой, Давно отрекшейся от мира, Искавшей в Боге свой покой И отвратившейся кумира. Княгини он не вспоминал И сколько мог, он избегал И самой мысли слишком мрачной, О всём, что было в жизни брачной; Он всё забыл… И вот опять, Как будто пена всё всплывало: Ему жена его писала И приходилось отвечать! 14. Ничто так дух не возвышает, Не подавляет в нас страстей, И наших чувств не отрешает, От всех житейских мелочей, Как благодатная молитва, - Дар высший всех земных даров, И щит и меч – там, где есть битва С толпой невидимых врагов! Василий стал пред образами, Душа была истомлена И помощь ей была нужна. Одна молитва со слезами Могла недуг души смягчить, И тягость сердца облегчить: Он стал молиться, повторяя Молитв заученных слова, - Но ум далеко был сперва, Как будто челн в волнах ныряя, И бурным ветром был носим; Ум был рассеян и без сил, Повсюду мыслями блуждая… Слова язык произносил… Но тем, кто искренно желает В общенье с Господом войти, Господь и Сам уготовляет К Себе восходы и пути; Идеже хочет побеждает Господь чин самый естества, Плененный дух освобождает, Решит все узы вещества. 15. Молитва внешняя сначала Василья мало облегчала, Но он упорствовал в борьбе, Он повторял слова святые, - И ощутил он вдруг в себе Избыток сил; струи живые Из глаз обильно полились; Они лились, лились ручьями И мысли к Богу вознеслись И с благодатными словами Они в единое слились. Но вот и слово онемело, Уста сомкнулись и молчат; Дух превозмог всю немочь тела И стал он пламенем объят. Василий долго так молился Проникнут верою живой, Он духом всем горе стремился, Был в теле житель неземной. Молитва духа бессловесна: Ей соответствий в звуках нет, И слово мертвенно и тесно, Когда дух пламенем согрет. 16. Часы текли, летело время… От мира мыслью отрешён, И сам в себя весь погружен, Василий чувствовал, что бремя В душе накопленных скорбей, Давивших тяжестью своей, Как будто легче становилось, Как будто что с души скатилось, И ей давно знакомый гнёт Теснить ее перестает, И больше, больше убывает… Так видим мы весною лед, Когда луч солнца пригревает, Неуловимо для очей. Сладка бессонница такая! Отраден мрак таких ночей, Когда весь мир позабывая, Душа блаженствует вполне, И предвкушает сладость рая Не на яву и не во сне. 17. И с обновленною душою, Василий сел, и при огне Объят безмолвной тишиною, Меж тем, как все, везде кругом Теперь покоилося сном, И после бденья отдыхал, Он занялся своим письмом… Роились мысли, побеждало перо Покорное уму, на труд Предложенный ему… Каких событий и видений, Надежд утраченных и снов, Душевных бурь и огорчений, Василий в несколько часов Не воскресил, не вспомнил снова, Опять в душе не ощутил Пером и мертвой буквой слова В своем письме не очертил!... Вот третий лист… Письмо готово! Пора печатать. Свет огня Стал примеркать от света дня… Всего не скажешь… Время ставить Число и месяц… Надписать, И поскорей письмо отправить, Чтоб в город вовремя доставить И с первой почтою послать… Письмо Василий вновь читает С пером в руке и повторяет Уж, как внимателен ни будь – Всегда пропустишь что-нибудь! 18. «Желаю мира Вам, княгиня, Вот братский, искренний привет. Да, я – послушник и пустыня, Куда бежал я от сует, Пребудет вечною стеною, Между моим быльем и мною, Преградой твердой навсегда. Расчеты кончены меж нами! Я не враждую, - мне чужда И месть и злоба и вражда. Не знаю, быть ли нам врагами, Но вряд ли быть нам вновь друзьями. Мы не враги и не друзья… Чего уж нет, - вернуть нельзя! Поверьте, милая княгиня Что совесть инока – святыня, Ее не должно оскорблять: Кто раз в обитель удалился, Тот с Богом сердцем обручился, И он не вправе отменять, Своих обетов; Нет той силы, Чтоб разрешить их; До могилы обеты должно исполнять! Я Вас не в чем не обвиняю, Судить не смею: - Бог Судья, Ему весь суд предоставляю, И да простит Он Вам, как я, Всё от души вполне прощаю… Скажу Вам больше: я забыл, Что я поруган Вами был, И ныне Вас благословляю… А долго, долго я грустил, Когда покинут, был я Вами… И верьте, жгучими слезами Два года плакал я по Вас, Вот Вам из прошлого рассказ… Когда я жил в селе Высоком С покойной матерью своей, В тоске, отчаянье глубоком, В саду бродил я в тьме ночей, С надеждой тайной, - я не скрою, Чтоб возвратились Вы ко мне, Чрез сад, от мельницы тропою, Я к броду шел, что под горою, И обратясь к той стороне, Где Вы тогда с ним вместе жили, Я вечер каждый всё Вас ждал… И часто, часто вспоминал (И Вы, быть может, не забыли), Как я туда Вас провожал, Когда невестою Вы были… Колес ли стук издалека Ко мне по ветру донесется Иль полусонная река Волною зыбкою коснется Высоких стеблей тростника, - Во мне душа вся встрепенется, И дух едва перевожу, И жду я Вас, все мне сдается! И Ваше имя я твержу… Напрасно, тщетно ожиданье: Нет никого!... Везде молчанье! Заря погасла; Темнота Густою мглой все облекает, Предметов глаз не различает, Но своенравная мечта И в тьму ночную проникает И сердце призраком смущает… А слух всё звуки стережет… И вот я слышу, за кустами, Как будто робкими шагами Кто пробираяся идет… Хрустит и хворост под ногами, И, точно ветви кто-то гнёт… Иду, бегу я торопливо… Мне все так ясно, все так живо Вдруг представляется… Увы! То был лишь плеск волны игривой, Под наклоненной старой ивой, Иль шелест листьев и травы. Но всё равно, какие звуки, Откуда шум? … Коль то – не Вы! Словам не выразить всей муки И всех надежд души больной, Что перечувствовано мной. Так вечер каждый, я два лета, Бродил с заката до рассвета, Когда лишь не было дождя, Сидел в раздумье у ручья, С надеждой, с ожиданья, Я проклинал Вас, но любил, Отраду в муках находил! Вам, верно, памятно свиданье, Когда детей я к Вам возил, Когда малютки со слезами На шею бросилися к Вам, И Вас спросили: «Ты, ведь, с нами Опять домой поедешь к нам!» Не удалась моя попытка, И плачь детей не тронул Вас! Тяжка была мне эта пытка; Моя надежда не сбылась. Вы возвратиться не решились… Рыдали дети, плакал я; Господь, да будет Вам судья! Год не прошел, мы их лишились… Мне в жизни нет уже утрат: Всё отняла уже могила! Старушка мать моя грустила, Лишившись милых ей внучат, И вскоре также опочила И с ней я в землю положил Всё, чем я в мире дорожил! Её могила заключила Могил старинных длинный ряд, В той усыпальнице с гербами, Где под чугунными плитами, Мои прапраотцы лежат… Желал и я лечь вместе с ними, - Меня не приняла земля. И с той поры, между живыми, Живой мертвец, скитался я! Томимый жизнию я не жил; Мне было не с кем жизнь делить, Мне было некого любить. И я голубил, и я нежил Воспоминанья о былом, В них было всё, чем сердце жило, Чем утешалось, дорожило, И что судьба своим серпом, Одним размахом подкосила Былое – милого могила! Мне оставалась лишь мечта О том, чего уже не стало, Что преждевременно пропало… Меня страшила пустота… Мечта для сердца не отрада, Когда в нем скорбь и муки ада. Ах, тяжек сердца гнёт в груди, Когда живешь без всякой цели, Без ожиданий впереди! Мне свет и люди надоели, От них участья я не ждал; Им нужны блеск и шум веселий, А я томился и страдал Они глумились над страдальцем… И я один в толпе блуждал И меж друзьями был скитальцем. К чему в миру мне было жить? Чтобы посмешищем служить? Томить себя, не наслаждаясь, Одних страшить иль забавлять, Другим веселье отправлять. Быть чуждым всем, всего чуждаясь?! Я положил в уме своём Идти совсем иным путём, И сердца скорбь, тоску и муку Надежным средством врачевать И стал именье раздавать… Сестры моей меньшому внуку (Я крестным был его отцом), Я подарил село и дом (Мы двести лет владели ими), Деревни продал, разделил Свои деньжонки меж родными; Кой что друзьям пораздарил, Свободу дал всем бывшим слугам, И наградил их по заслугам; Себе оставил так… пустяк, На черный день, как говорится, Полушка всякая годится, И стал, как есть, совсем бедняк. Я разорвал все с миром узы, И сам себе в толпе большой, Я стал спокойнее душой. Я из столицы удалился В одежде грубой и простой, С одной котомкой да с клюкой, Как странник с миром распростился И, сам забытый, все забыв, Насколько можно стал счастлив. О том, как Вы доныне жили, Вас не расспрашиваю я, В том Ваша совесть – Вам судья, И что о будущем решили; Хотите ль век свой доживать В чаду с ватагой маскарадной, И бесполезно убивать Остаток жизни безотрадной, - Зависит всё вполне от Вас, Я в это дело не вступаюсь… И, может быть, в последний раз Сегодня с Вами я прощаюсь… Молю Творца, храни Он Вас! Он вся премудро устрояет, Вся подает на пользу нам, Зане Един вся презирает… К Себе всех грешных призывает, Дает покой больным сердцам… О, мир Вам… Мир Вам… Здесь и там!» Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 22 сентября, 2008 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Тайная сердца моего Исповедах Тебе, Судии Моему. Виждь мое смирение Виждь и скорбь мою, И вонми суду моему ныне, И Сам мя помилуй, яко Благоуторбен, отцев Боже! Великий канон. Песнь 7. Понедельник. В житейском море зря волененье, От бури гибельных страстей, Я притекла искать спасенья У тихой пристани Твоей. Кн. Н. Б.Долгорукая, Козлов. 1. Княгиня, должно в том сознаться, Была действительно умна, Но, к сожаленью заниматься, умом Не думала она: И ею рано овладели Приманки суетных веселий; Её свет блеском обольстил, И ум ея в коре застыл, И как магнит без упражненья Был и обширен, но без сил. Свет не имеет попеченья О нашем сердце и уме, Он губит их без сожаленья И тлит благие побужденья, Коснея сам в греховной тьме: Свет мнимый, свет лишь по названью, На самом деле тьма и мрак: Бездарных пестун, дарованью, Уму и сердцу – бич и враг! Княгиня жизнью наслаждалась И как беспечное дитя, Жила легко, жила шутя В значенье жизни не вдавалась; Всегда роскошно одевалась; Рядила в тряпки красоту, И незаметно превращалась В одну лишь внешность – пустоту! 2. Стройна, спокойна, горделива Княгиня смолоду была, и величава, И красива, и привлекательно мила. Всё было чудно в лике чудном: Глаза с оттенком изумрудным, Как моря темная волна, Когда колышется она; И взор и кроткий и глубокий, Который то как-бы ласкал, То, вдруг, холодный и жестокий, Враждой и местию сверкал, Как взор восторженной орлицы.. И длинные, как шелк ресницы, И лёгко-смуглый кожи цвет: Румянец пламенной денницы… Всё было вместе – тень и свет! И ночи мрак, и дня сиянье Боролись в странном сочетанье; И девы мудрой чистота, И страсть языческой царицы И простота отроковицы И лжи лукавые уста! Струя воды и твердый камень, И глыба льда и лавы пламень… В княгине, словом, были два Непостижимых существа! 3. Настало время искушенья, Не приготовлена к борьбе, Без сил, без твердости в себе, Она без страсти, без влеченья, Сама не зная почему, Всецело поддалась ему: Ничтожный, жалкий обольститель, С душою низкой человек, Чужих корыстей расточитель Сгубил несчастную навек! Позора свет не извиняет, Он на приличья очень строг, И кто приличья оскорбляет Он тех опять чрез свой порог В свой круг волшебный не впускает Он к оправданьям глух и нем, Возврата нет в его Эдем. 4. Когда княгиня отрезвилась, И, наконец, с её очей Повязка грубая свалилась, Тогда понятно стало ей, Чего навек она лишилась. Она осталась без друзей, И слишком поздно увидала, Куда низринулась она. Краса, меж тем, уж увядала, А жизнь могла быть так длинна… Но как мириться? Чувство злое, - Ей гордость помешала в том… Княгиня мучилась, страдала, А гордость ей не дозволяла Себя пред мужем унижать, С ним примирения искать. Нужда, однако, победила И выю гордую сломила, Княгиня с духом собралась, О муже справкой занялась И что ж ей, вдруг, тогда открылось? Что протекло уже семь лет, С тех пор, как князь оставил свет. Княгине этого не снилось И не мечталось никогда В её душе всё пробудилось: Любовь, и ревность, и вражда, И мысль надменная родилась, Во чтоб ни стало победить, И с князем снова вместе жить. 5. Письмо написано с искусством, С глубокой скорбию и чувством; Все выраженья, все слова, Казалось вылились случайно, - Невольно высказалась тайна… Трудилась только голова, Но сердце гордое нимало Участья в том не принимало. Письмо готово – «Какой ответ Напишет князь ей: да иль нет?» Письма княгиня поджидала Довольно долго; вот пришло, Но ей оно не принесло Чего в душе она желала. Оскорблена, раздражена И как княгиня, как жена, Она немедленно решилась Ещё раз счастье искусить, - Узнать всего ль она лишилась, И коль нельзя уж возвратить Того, о было, так отмстить И сердце князя возмутить! 6. С такими мыслями княгиня Не в шутку стала помышлять Велеть кибиточку нанять: Пошли расспросы… та пустыня, Где князь Василий пребывал, Как оказалося по справкам, За триста вёрст с прибавком, Ямщик дворецкому сказал: «Я сам два раза там бывал, Раз, как-то ездил из Тамбова… А то с монахом из Сарова, Туда, знать, после поступил…» Княгиня, бедная, сначала, узнавши Сколько ехать ей, весьма разгневалась, Ворчала и на дворецкого кричала, Зачем он нанял лошадей. «Прошу покорно, даль какая, Жить Бог весть где, среди зверей, В глуши, в лесах, где нет людей!» Что за фантазия пустая, Здесь разве нет монастырей? Но как княгиня не сердилась, А ехать все-таки решилась, Чтоб возвратиться как-нибудь Пока не сходит зимний путь… Княгиня тотчас уложилась, Взяла Анисью да Петра, И в путь отправилась с утра. 7. В простой рогожанной кибитке, Что ей казалось вроде пытки, Пять суток ехала она Лесами, степью, по оврагам, Через озёра тихим шагом И чуть жива, утомлена, Кой-как до места назначенья В шестые сутки доползла. Там в тишине уединенья, В защите гор, вблизи селенья, Вдали от суетного зла, Не век один уже цвела Святых подвижников обитель, Где муж её, Творца служитель, Приют желаемый нашел, И после бурь покой обрёл. 8. Княгиня очень утомилась, А потому и умилилась, Когда узрела, наконец, Обитель – странствия конец. Кибитка быстро подкатилась К крыльцу гостиницы, а там, Гостинник встретил гостью сам. Княгиня чаю попросила, Монаха старца пригласила, С ним занялась кое о чем, Про монастырь пораспросила И так устала, что потом Она скорее прилегла И до вечерни проспала. 9. Была совсем уж на исходе Седмица третия поста; Шло повечерие… Пуста казалась церковь, Лишь при входе Стояло несколько крестьян, Деревни ближней поселян, Проезжий лавочник с женою, Дьячек из ближнего села, Старушка нищенка с сумою, А пред концом ещё вошла В тот день приехавшая дама, Что всем диковинка была. К свечному ящику прошла, Дала на свечи, да и прямо Под аркой стала полевей, Напротив северных дверей. 10. Игумен сам читал канон И по уставу положенный, Акафист Деве Пресвятой. И голос старца был так внятен, С такою детской простотой Читал игумен, что невольно Тот голос в душу проникал, Так сердцем всем овладевал, Что вместе сладостно и больно, Отрадно, грустно и легко Душе и сердцу становилось. И всё, на дне таилось Неизъяснимо глубоко, при чтенье Старца начинало Из бездн как-будто бы всплывать, От теплых слёз истаевать. И грудь от гнёта облегчало, Давало ей простор дышать! Такого чтения княгине, Не довелось ещё поныне Нигде слыхать, и им она Была вполне поражена. 11. Но что за странное смятенье Вдруг родилось в душе её? То было ль сердца умиленье, Тоски ль сокрытая змея, Души ль дремавшей пробужденье От умилительного сна,счастливый признак возрожденья? И ей казалось, так тесна И совместить уже не может Всего, что сердце ей так гложет, Всего, что чувствует она! Княгиня плакала, молилась От всей сердечной глубины, И вдруг вся жизнь пред ней открылась, И все грехи, и все вины, Какие жизнь её пятнали, Дела неведомые ей… В единый миг все ей предстали, Со всею гнустностью своей, Теперь ей лишь вдруг ясно стало, Как далеко она зашла, И как она ценила мало Всё, что в удел ей жизнь дала, Какие блага расточала. Она, как враг себя терзала, И незаметно погрязала В пучине мерзости и зла. 12. «О, Боже, Боже, дай мне силы!» Молилась мысленно она, Я вся грехом закалена, Как уголь стала я черна! А, может быть, на край могилы Уже ступила я ногой И гроб отверст передо мной! Я вижу, Боже, не готова Я на судилище предстать И не найду в устах ни слова, Чтоб в оправдание сказать! Но Сам Ты, Бог мой и Спаситель Моим заступником Сам будь! Не как судья – неправды мститель, Но как отец… всё позабудь! Ты не отринул хананею, Как дщерь ее да исцелив; Душа беснуется во мне! Прости Ты грешнице жене!» Княгиня плакала;ручьями Струились слёзы на щеках… Все мысли стали в ней слезами Все сердце было на устах. Игумен кончил, помолился Перед иконой Пресвятой, Всей братьи тихо поклонился И стал на место; становился Меж тем к налою чтец иной… И голос звучный вдруг раздался… Его ль княгине не узнать?! Он в самом сердце отозвался! Она шептала: «Это он читает Ангелу канон!» Тогда она К земле припала; стоять уж Не было и сил; Княгиню голос поразил; И горько, горько зарыдала Она к земле прильнув челом И, как сожженная стыдом, Она главы не подымала, Но всё молилась и рыдала, - Молилась сердцем и умом, А слов у ней недоставало… Я так грешна, так не чиста, Не для молитв мои уста. 13. Когда окончилось всё чтенье И чтец с налоя отошел, Как и везде обыкновенье и прииская Все… он шел с вощаной кружкой, Со щипцами везде по церкви Обходить, сбирать огарки и гасить Лампадок ряд пред образами… И скоро весь старинный храм Стал в полусумрак погружаться, Ещё обширнее казаться, И представлялося очам, Что с постепенной темнотою Всё расширяется, растет, Как-будто мощною рукою Вдруг кто приподнял храма свод, И раздвигает стены зданья, Всему величье придает… Но мрак густел, и очертанья, Размер предметов, их цвета, - Всё понемногу исчезало, В тени от взоров ускользало, - Всё обнимала пустота… И только кое-где мерцали Свечей немногих огоньки, И в полумраке освещали, Резьб золоченых уголки… В блестящих ризах отражались; Ипламень трепетных огней, Венцов сиянье, блеск камней, Как искры в сумраке казались… И обошед весь храм кругом, Василий медленно потом (Он года два был свечником), Шел аркой к ящику свечному, И так в себя был погружен, Как-будто чужд всему земному, Что не заметил даже он, Что дама там в углу стояла, И трепетала и дрожала. 14. Игумен двинулся; к нему По чину братья подходила; Василий подал трость ему, И в это время поспешила И дама к старцу подойти. «Я здесь приезжая, позвольте, Отец игумен к Вам зайти?» - Она сказала, - «Что ж, извольте, Покорно просим… Буду рад!» Он ей ответил, и назад, Слегка к Василью обратился Игумна мимолетный взгляд: Василий к стенке прислонился, Он был и бледен и смущен, Как-будто чем-то поражен… «Должно быть, что княгиня,» Игумен думал про себя. «О бедный брате!» И пустыня Не возмогла укрыть тебя.» 15. Княгиня с лестницы спустилась, Кой-как чрез грязь перебралась, И кверху снова поднялась… В ней сердце сильно, сильно билось… Пришлось у двери постоять, Чтоб успокоилось волненье, Кто б мог сейчас её узнать? Княгиня Слуцкая в смущеньи! Та, пред которой столько лет Столицы пышной, шумный свет, Как пред богиней поклонялся, Как раб у ног её лежал, Вокруг нее, как рой жужжал, Как счастья взора добивался… Теперь она стоит впотьмах И дверь открыть рука немеет, Через порог ступить не смеет, Дрожит пред кельей, где монах! Что ж это значит, что случилось, Что так княгиня изменилась? Не протекло и двух часов, - Княгини прежней нет следов! Она совсем переродилась; Осанка, поступь, голос, вид, Иное всё, что говорить, Что буря сильная мгновенно, Как вихрь промчалася над ней, И гордый ум, и дух надменный, Сломала силою своей… 16. Княгиня кое-как решилась, Робея, в келию вошла, Игумну низко поклонилась И приглашенья сесть ждала. Они уселись и молчали… С чего им речь начать, не знали; Игумен явно был смущен: Со светской женщиной впервые Он так внезапно был сведен; Но люди умные, простые, Всегда найдут, что им сказать. Он к гостье первым обратился: «Княгиня? Так ли мне Вас звать? Увидев даму я дивился… Но как-то скоро угадал Кого Господь сюда послал. Зачем Вы здесь – постичь стараюсь, Но, что не с мыслию худой, Ни мало в том не сомневаюсь… Я человек совсем простой, Не знаю жизни городской И коль скажу я что неладно, И грубовато, и нескладно, Уж не взыщите; так и быть, - Нас не учили говорить!» 17. Игумен тут остановился, Он от княгини слова ждал, И помолчавши ободрился И снова так он продолжал: «Мы здесь в глуши, в уединении, Как монастырь и должен быть; Здесь речи нет о развлечении, - Монахам некуда ходить! Устав наш строгий и пустынный, Он принесён с Афонских гор Весьма давно, и до сих пор хранится нами; Службы длинны, но делать что нам, Для чего и в монастырь уединяться, Коль лень молитвою заняться? Молитва сладостней всего!... Ах, верьте, матушка… княгиня, Что для испытанной души Отрада велия – пустыня И после шума – рай в глуши. Василий духом утвердился, Он здесь воскрес, переродился, О всём прошедшем позабыл, И от души Вам всё простил! Коль Вы с ним видеться хотите, Ну, так и быть, поговорите, Оставлю даже вас вдвоём. Устав наш строго воспрещает Монахам женщин принимать, Да здесь и женщин не бывает… Но Вам заранее сказать хочу, Княгиня, Вы простите за откровенность… Согрешите и грех Вам будет, грех большой, Коль Вы труд мирный возмутите: Великий труд – стяжать покой И быть в ладу с самим собой!» 18. Княгиня слушала, молчала, Её речь старца удивляла. «Раскрою Вам, Святой отец, Мою всю душу», - наконец, она сказала: «Я виновна, мне оправдать себя нельзя И мысль моя была греховна, Когда сюда сбиралась я… Я цель двоякую имела: Иль князя миру возвратить, А не удастся, так хотела, Я, как врагу ему отмстить И мир душевный возмутить! Я шла во храм, но злость кипела В груди взволнованной моей… До службы не было мне дела И только князя поскорей хотелось видеть. Вы читали акафист Деве Пресвятой, Я в чтенье вслушалась, и стали Слова понятны, и со мной Не понимаю, что свершилось… Душа, казалось, отделилась, Вне тела будто бы она, Смятеньем стала вдруг полна. Хотелось плакать и молиться И как-то грустно стало мне, Что не могла я насладиться, Словами чтения вполне. Я только кой-что понимала, А я бы всё понять желала… Грудь становилась мне тесна, Она в себе не совмещала Всего, что сердце мне смущало И чем душа была полна. Я много плакала, но мало Было тех слёз; передо мной Разверзлась всё моё былое Со всей своею глубиной, И всё греховное и злое… И стала я себе страшна: Себя самой так ужасалась, И что была я, сознавалась, - Греховной бездною – без дна! 19. Но что, что сделалось со мною, Когда приблизился к налою, Сменивший Вас монах иной, И голос князя я узнала! Земли не стало предо мной, И я почти без чувств упала… Меня как будто гром сразил! И полумертвая лежала Я распростёртая. Без сил И к плитам голову прижала… Во мне вся кровь текла огнем, То в жилах снова застывала; Душа в терзаньях изнывала, А сердце… Боже мой! Что в нём В тот миг ужасный совершилось, Я не сумею передать! Да, сердце бедное, казалось, Разбилось в дребезги! Страдать, Как я несчастная страдала, Что можно… я не ожидала! Бессилен, слаб язык людей: Ему не выразить словами Всего, что чувствуется нами Под сильным натиском страстей. Нет! Никогда в земные звуки Не перелить нам сердца муки, В словах измеренных речей Не рассказать души своей! Себя и князя я сравнила: Он всё для счастия имел, И я его всего лишила, Навеки счастье сокрушила; Он мстить за зло не захотел, И всё житейское презрел! Челнок, расщепленный волнами, Он к тихой пристани приплыл, И сердце Богу посвятил. А я? С кипучими страстями, Как будто с милыми друзьями, До сей поры в ладу жила, Греху с усердием служила, В нем наслажденье находила, По морю бурному плыла! Какая бездна между нами… Как меж землей и облаками! Князь и всегда был прост душой, В нем сердце кротостью дышало, И будто светлою росой, Оно жизнь князя орошало Неизъяснимой добротой… Во мне все страсти и пороки Росли и зрели с детских лет, И нрав упорный и жестокий, Не мог смягчить любви привет! И всё, что в князе так сияло И светлый ум, и простота, Смиренье, кротость, чистота – Меня лишь только раздражало: Я ненавидела его за то, Что в нем не находила Ни даже признаков того, Что на меня бы походило И что бы сблизить нас могло. И это всё во мне зажгло Огонь вражды непримиримой. Я не старалась быть любимой, Ему простить я не могла, Что он так добр был, - я так зла! 22. Моё внезапное паденье, Безумство было, а не страсть И не любовь, не увлеченье, - Души порочной раздраженье, Свободы бред – желанье пасть! Как я низринулась глубоко! Мой обольститель изверг был И изверг извергу жестоко, Он мне за князя отомстил! Простите, Отче, я забылась, Быть может, слишком увлеклась, И ухо Ваше оскорбилось Тем, что неведомо для Вас! Вам это дико, Вы едва ли И от других когда слыхали, Какие страсти в нас кипят, Что значит жгучий мести яд? Что самолюбия терзанье, Когда оно уязвлено? Любви обманутой страданья! Всё это издали смешно, А Вам, едва ли постижимо… Но в свете жизнь из мелочей, И нам, ах как невыносимо Презренье света и людей. Всё, Отче, кончено; упало С очей греховных покрывало: Была и я душой больна, Двенадцать лет и я страдала, - Грехолюбивая жена, - И вдруг теперь исцелена, От слова Божья здрава стала! Возврата к прошлому уж нет, К нему навеки путь пресёкся! Меня не манит шумный свет, Мне, ведь самой, уж сорок лет… Как от мира князь отрекся, Так отрекусь теперь и я, И избежав от потопленья, Пусть, наконец, моя ладья Причалит к берегу спасенья. Нас с князем грех разъединил, - Пусть покаянье вновь нас свяжет И, коль жену муж предварил, Пусть он и путь ей сам укажет. Как ей спасения найти, Чтоб вместе с ним и в рай войти! Вы руку помощи прострите, Меня наставьте, Отче мой, И мне обитель укажите, Где я стяжу душе покой… Теперь же, Вы благословите Мне с князем видеться у Вас! 24. До утра лучше обождите: Теперь не время – поздний час… А меду тем и Вы, княгиня, Молите Бога, чтобы Вам, Свои грех открыл Он Сам, Чтоб сана нового святыня, Вас в ризу правды облекла И Вам спасительна была! Ушла княгиня. На просторе Припоминать игумен стал Всё то, что слышал в разговоре И так он после размышлял: «Как жизнь судьбой людей играет! То чуждых вдруг соединяет, То узы близких расторгает, То вновь враждующих мирит! Пути Творца неисследимы, Господь ведёт нас, как слепцов, И к цели тайной и незримой, Сзывает он со всех концов. Любовь два сердца сочетала, И брак их узы освятил, Вдруг, страсть их узы разорвала, И мир чету разъединил! Друг другу чужды оба стали; Быть может даже и сердца Вражду взаимную питали… И вот! Длань сильная Творца Своими чудными путями Их от распутий созвала И с примиренными сердцами На путь единый их свела! Тебе, Царю, благодаренье! Вождю Благой земных пловцов, И кормчий нашего спасенья, Что Ты хранишь от потопленья, Наш утлый челн среди валов, Средь бездн зияющего моря, Где каждый шаг в погибель нам, Страстей расслабленным сынам, И каждый день пучина горя, Коль не заступишь Ты нас Сам!» 26. Княгиня очень побледнела, Когда на следующий день Она робея, и несмело, Вошла к игумну, будто тень, И что-то, кажется, хотела Она сказать… и … не могла… Так смущена она была И вся, как лист, затрепетала, Когда, вдруг, князя увидала… В клобук и рясу облечен, Василий так же был смущен… Княгиня громко зарыдала, К ногам Василия припала… «Прости, прости, прости ты мне!» Она чуть внятно простонала: «Прости преступнице жене! Я пред тобою виновата! Сестра лежит в ногах у брата!» Игумен дверь скорей закрыл; Он слёзы лил от умиленья И вдоль по комнате ходил, Что было признаком смущенья… Василий плакал… в знак прощенья Княгине руку протянув, Хотел поднять её… не встала она И, с жадностью прильнув К его руке, всё целовала… 27. «Княгиня, встаньте, я простил Давным давно всё то, что было!» - Сказал Василий: «Я забыл, Что наше счастье помрачило И нас расторгло навсегда. Скорбь Ваша Божий гнев смягчила, А покаянье Ваше смыло И не оставило следов грехов былых… И кто ж пред Богом, Кто пред людьми не согрешил? И я, конечно, сам во многом Пред Вами так же грешен был!... Итак, забудемте былое, О чём не стоит сожалеть; Мы скинем вретище гнилое, Чтоб ризу светлую надеть! Нет, не враги теперь мы с Вами, Мы снова сделались друзьями… Мы не чужие; со вчера, - ты мне О Господе сестра! И связь крепчайшая Иная, теперь да свяжет в нас сердца; Любовь святейшая как чад, Единого Отца, пусть нас о Господе Связует; она недуги исцелит, Все наши скорби уврачует И наши души просветлит! Прощаюсь с бывшею княгиней, С подругой юности моей, её не стало! И отныне, сестра дана мне Богом в ней! Отднесь обручница Христова, Спеши свой пламенник зажечь, И будь ко сретенью готова, И, до конца потщись сберечь Елей в светильнике воженном: «Жених грядет» могла и ты В чертог божественный войти!» 29. «Невольный плач мой и стенанья», Она сказала, наконец, тебе Докажут, князь… отец, что не Притворно покаянье души Усталой от грехов, и скажут Больше всяких слов! И где найти мне выраженья, Чтоб передать тебе вполне Все чувства, скорби, сокрушенья, И что в сердечной глубине С тобой свиданье пробудило? Какие мысли породидо И что припомнилась мне вновь? – Неблагодарность за любовь! И час ужасный, час прощанья, Когда в день самый расставанья, И ты у ног моих лежал, Их со слезами целовал… В тебе душа вся разрывалась… А я? … Язвительно смеялась И, оттолкнув тебя ногой, Ещё глумилась над тобой! Но кто постигнет все, что злоба Способна женщине внушить? О, дня того я и до гроба Не в силах буду позабыть! 30. Когда порой припоминаю Все в жизни сделанное мной, Страшуся я себя самой, Себя всех хуже я считаю, С последней тварию земной Сравнить себя едва дерзаю!... Моё былое таково, что трудно Искупить его, хотя бы каялась Я вечно, а наша жизнь так Скоротечна! Но, уповаю на Творца: Пред Ним открыты все сердца, Он в наши мысли приникает, И вздохи слышит, исчисляет Все наши слезы перед Ним, Со умилением живым, С любовью теплой пролитые… Молите Вы, отцы святые, Чтобы Господь меня простил И по грехам не осудил… 31. «Скажу тебе, сестра, спасайся: Се день спасения настал!» Игумен ей тогда сказал: Молись и плачь и кайся, кайся И несомненно уповай: Живая вера вводит в рай!... Борьбы с собой не опасайся, Ничто возможет враг на тя, Егда смиренна, как дитя, Кротка, беззлобна и послушна, Предстанешь ты перед Творцом Как отроча перед Христом, И непритворно-благодушна, За ним последуешь с крестом. Все вражьи сети – паутина, Нас не должны они смущать, - Зане, где Божья благодать, Они истают яко льдина. Как ветер дым рассеивает, Так Бог сеть вражью сокрушает, Как воск от пламени сгорает, Так враг, пред Богом исчезает, И от лица Его бежит, - Так псалмопевец говорит… 32. Как старожил и благочинный, Я знаю дух монастырей, И, есть, скажу один пустынный, В котором Вы, всего скорей, Найдете то, что Вам так нужно С душой скорбящей и недужной: Порядок, мир и тишину И богомудрую жену, в лице игуменьи Почтенной, довольно строгой, Но смиренной, пришедшей так же от сует, Да и какой подобной нет! Она поймет Вас и полюбит, Как дочь родную приголубит, Вы в ней найдете точно мать, О всех готовую страдать. Её к себе я поджидаю; Ей нужно видеться со мной… Так вот, угодно… Предлагаю… Она Вас может взять с собой. Она, как Вы, весь мир презрела; Она богата и знатна, В кругу высоком рождена, Но жизнь мирская не пригрела Её тоскующей души! Она, подобно голубине, Искала мир себе в пустыне И дух ее почил в тиши, В одной обители убогой, Где сорок лет она живёт И жизнью постнической строгой, Благой пример всем подает, И ей порученное стадо С собой ко Господу ведет… За что сугубая награда Сию ревнительницу ждёт. Вы ей себя препоручите, Смиреньем волю отсеките, И кротки будьте, как овча… И пред Творцом душой горите, Как воска чистого свеча. 33. Спустя два года, в день Введенья, Два совершились постриженья: Игумен князя постригал И Варлаама имя дал; И чтоб в тот день постричь княгиню К ней был отправлен духовник В Старо-Успенскую пустыню И он её тогда постриг И Анна Феодорой стала… Княгиню искренне любя, Сама игуменья желала Быть восприемницей ея. Княгиня с чувством постригалась И много слёз она лила, Но вместе с тем она была, Так умиленно весела, что всем, Действительно казалось, Она в чертог на брачный шла. И ей сказала в назиданье Её наставница и мать; «От днесь твое именование Тебе должно напоминать, Что жизнь есть Божье дарованье, А путь на Небо - покаянье!» Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 сентября, 2008 ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. Вем, Господи, яко беззакония моя Превзыдоша главу мою; Но Безмерно есть множество щедрот Твоих и милость Твоея благости И несть грех побеждающий Человеколюбие Твое. Канон ко св. Причащению. Молитва 4-я. Перед судом толпы лукавой, Скажи, что судит нас Иной, И что прощать святое право, Страданьем куплено тобой. М. Ю. Лермонтов. 1. На почтовой, большой дороге, В одной деревне, раз, зимой, Всё население в тревоге Толпилось с шумом за корчмой. Шло дело к вечеру, темнело; Федул, десятский, на рысях С базара ехал в пошевнях… Вдруг лошадь встала, захрапела – Не стронешь с места никуда! Федул кричит и понукает, Он так и сяк, туда, сюда, Вожжой, кнутом её стегает. Что за напасть? Хоть режь ножом Он промычал: глядит кругом: Чернеет что-то, словно тело Лежит в снегу: беда, беда! Поди ты, вот какое дело! Ну, так и жди себе суда… Все канитель-то ведь какая!» Сам про себя ворчал Федул, Тулуп свой на сани швырнул, И крупный пот с лица стирая, С досадой на землю прыгнул, Нагнулся смотрит: «Царь Небесный! И человек-то неизвестный, Как есть совсем, совсем чужой! Что будешь делать? Становой, Не то исправник сам нагрянет С проклятой эвтою ордой… Вот ты и будь тут должностной! И всех к допросу нас потянет! Эй, ты, Максимка, ротозей, Беги за старостой скорей… И не прошло пяти минут, Уж полдеревни было тут, Теснились шумною толпою, Пред покачнувшейся корчмою. 2. «Ну что ж, Савельич, как тут быть?» Спросил Федул: «Куда б нам сбыть, Подумай, эвтого бродягу! Так он замерзнет, жаль сердягу! Смотри-ка, слава, что одет, Вишь одежонка-то какая: Чуть не дырявая, плохая!» «Его не трогай, - дашь ответ, А с места стронь – беда другая, Как ни вертись ты так и сяк, Всё, братцы, выйдет дело скверно», - Заметил староста-толстяк. «А коли стронем, то, наверно, Уж попадём тогда впросак!» «Вестимо так», - поддакнул кто-то… А все же жаль, - сказал другой, Все ж человек, не зверь какой! Спросите ж лучше вы Федота, Все на бобах вам разведёт: Давно на свете он живет… Эй, дедушка! А здесь он что ли? Его, кажись и не видать! За ним кого бы хоть послать… Охота пуще, знать, неволи,» - Ворчал с досады старшина; «На что нам блажь его нужна! Что ж без него, что ль не сумеем Покончить дела, аль не смеем?» «Ты, что, Ефимка, говорил?» - У старшины Федот спросил. «Кто, я-то, что ты, Бог с тобою! Я ничего!» - тот отвечал. «Плутишка ты, кривишь душою, Я слышал всё, как ты ворчал, Да не хочу с тобой браниться! А вот, что, братцы, не годится Здесь долго страннику лежать, Что ж на морозе-то держать? И эдак можно простудиться; Его внести куда-нибудь: в Корчму, что ль… в дом Ефима…» «Нет, про меня ты уж забудь,» - Сказал корчемник: мимо, мимо, Куда там хошь, да не ко мне, Я таковых не допущаю». «Ну стало, значит к старшине, - Сказал Федот, - «Я уезжаю, Нашел Федул – неси к нему». «Хозяйки нет, я не приму…» «Христопродавцы, лицемеры!» - Махнув рукой, вскричал Федот, Не православный вы народ, А словно нехристи, без веры! Ведь он, пожалуй, так помрёт, Коль кто его не подберёт… Вишь, как лицо-то посинело»… «ему ж дивиться? Знать… хмельной»… Заметил кто-то «что за дело, Хмелен ли он, али больной, Он человек, как мы с тобой, Приятель – сват, побойся Бога! Ведь здесь деревня, не дорога… Так помощь есть; ты видишь жив?» - Сказал Федот. «Тут мешкать неча, Мне все равно, я не труслив, Ну, кум Наум, бери за плеча, А я за ноги – сволочем его ко мне, Бог даст вдвоем… - нет стой-ка, Друг, моим тулупом его мы лучше Обернем». Они пошли. «Что ж разве с глупым, Аль с самодуром сговоришь?» - Пыхтел Федул – Ан, нет, шалишь! Хоть кол теши! Старик забавник! Знать мало собственных хлопот, Уж вот, задаст ему исправник… Да, стар становится Федот.» 3. Изба Федотова от края, Была в то время лишь вторая, Позадь часовня за корчмой, Весьма просторная, большая, Его семья, сперва большая, Недолго вместе с ним жила: Жена его, давно слепая, Скорбям всем двери отверзая В могилу первая сошла. И с той поры пошли утраты: Два сына отданы в солдаты И не оставили детей, И замуж взяли дочерей... Федот на старость лет остался, С одним меньшим из сыновей; Женил его, внучат дождался, - Господь дал сыну трёх ребят; Вот подросли, визжат, шумят… Старик опять расцвел душою, Доволен сыном и снохою И визготнёй троих внучат, Старик забыл всю скорбь утрат. И сердцем Бога прославляя, За все Творца благодарил… И так он лет десяток жил. Пришла весна, холера злая, Все больны были, но один У старика лишь умер сын. 4-5. И с той поры ещё добрее И сердцем мягче стал Федот; Ему прибавилось забот, И стал, конечно, он беднее; Чем скорби сердца в нас сильнее, Тем к скорбным ближе мы душой, Мы им сочувствуем живее, И каждый бедный и больной, Нам мил и близок, как родной. И старца горестного хата, Любовью сделалась богата; Он, точно, ближнему служил, Покоил нищих и кормил; Монахам, странникам, бездомным Всегда в его жилище скромном Готов ночлег с приютом был. Пожар ли где, - он тут как тут, Хлопочет, тужит, помогает, К себе несчастных зазывает, И держит их в дому своем, Пока у них не схичен дом. В нужде ли кто – идут к Федоту: Он даст ил денег, иль работу, И обхлопочет обо всём… Ну, словом, был он без изъятий, Отцом родным для меньших братий, И жил так старец много лет, Любовью к ближнему согрет. Сноха его, как дочь послушна Была скромна и благодушна, И по усердью своему, Во всём помощница ему. 6. «Сюда вот, кум, вот здесь, в чулане Его пристроим на диване», - Федот Науму говорил, Как с ним он странника втащил. «И ты, чай, Маша, будешь рада», Потом старик сказал снохе, Что гостя нам послал Господь? Нашли прохожего близ сада, Позадь корчмы-то; чуть живой, Не то замерз, не то хмельной… Так надоть, Маша, потрудиться И поскорей распорядиться, Его снежком, что ль оттереть, Чтоб только как-нибудь согреть… Бери хоть чашку, аль горшочек, Скорее, Ваня, дай снежку… Смотри почище где, дружочек, У дров – ну, знаешь, к плетешку, А ты, Семенушка, чаечком, Нас попои вот, с куманечком; А ты, Мишутка, походчей, Хоть, где поближе… у Микитки… Беги, купи нам калачей… Постой, постой!… на три семитки! Ну, кум любезный, сядем тут, Покеда чай не соберут! 7. Уж сутки третие томился Несчастный странник; голова Одна, казалось, лишь жива; Он еле, еле шевелился, Почти и глаз не открывал, И перезябнувшее тело, То холодело, то горело; Больной кряхтел и всё стонал, - Господь конца не посылал! Лишь в третий вечер он очнулся И попросил воды испить. Тогда Федот к нему нагнулся: Тебя б, родимый, причастить; Сказал ему он, но ни слова Больной ему не отвечал; Опять забылся он, и снова Все лишь кряхтел и всё стонал, Федот тужил о нём ужасно. «Без покаяния помрёт? Сходил бы К батьке, да напрасно: Больной в жару, что ж он поймёт? О, Матерь Божия, Царица! Спаси его и сохрани, Его грехов не помяни! И вы все, ангельские лица, Молите Господа о нем! Ванюша, дай святой водицы В уста маленечко вольём… Господь несчастного спасёт… Ванюша! Словно кто идёт, В калитке звякнуло кольцо; Взгляни, ворота отворились; Сноха! Слышь, ставили запор; Должно знакомые, на двор, Кажися, сани что ль вкатились… 8. Иди-ка, дедушка, скорей! Кричал Ванюша из дверей; Кого Господь нам посылает; Смотри ты, кто приехал к нам, Ты будешь рад, - отец Варлам! Я говорил, Господь уж знает, Кого и как ему спасти – Шептал старик благочестивый, «Мир Божий дому твоему! Почтенный старец» Все ли живы? Сказал, крестясь, монах седой, С себя тулуп свой скидывая, А на дворе метель какая!» «Ах, мой кормилец, ах родной Отец Варлам! Сорей входите! Как поназяблись, все дрожите – Сказал приветливо Федот. «А мы по Вас всё тосковали; Легко ли сколько, чуть не год, Что Вы у нас то не бывали! Ещё вечр мы толковали: Что это значит, что мол к нам Не кажет глаз отец Варлам? Спасибо, старец, не скучаешь И нас, убогих, принимаешь… Да этот раз то я вдвоем, Со мной ещё есть старичок… Так что ж? Для всех приют найдём… Эй, внуки, живо самоварчик! 9. Почтенный старец Варлаам, Давным давно знакомый вам: Его, читатель, вы знавали, Когда его Васильем звали, С тех пор пятнадцать лет прошло, Но время будто миновало Его спокойное чело И чуть заметно начертало Те роковые письмена, В которых жизнь всегда видна: В его очах, благих и ясных, И выразительных, прекрасных, Была такая тишина, Такой был мир невыразимый, Покой души невозмутимой, Что, кто на старца лишь взирал, Тот силе взора подчинялся, Как будто светом озарялся И сам покой тот ощущал. Черты почти не изменились, Лишь борода и волоса, Минувших лет его, краса, - От зноя жизни убелились, И серебрились и струились, Как волны белого руна… Так иней светится, сияет, Так серебристая луна Зимы картину озаряет… И мягкий голос мягче стал… Как разнородно жизнь влияет; В одних скорбь сердце очищает, Как перетомленный металл, Других скорбь только озлобляет, - Неблаготворна им печаль; В них сердце жесткнет, словно сталь… Так время вига изменяет, И если доброе вино, - чем старше, Тем ценней оно; Плохие – время окисляет. 10. «Откуда ж Вы, Отец родной, Теперь путь держите обратный?» Спросил Федот – «Да, вот, за мной… Из Трескина… (ну, как бишь, Знатный, больной и старый генерал) Мой сын духовный присылал. Вчера мы до света и встали И в путь отправились тотчас… Ведь тридцать верст почти от нас! И еле, еле мы застали Больного в памяти… Я мог его напутствовать как должно. Он третий год уже без ног, А вот с неделю вовсе слёг: Чего-то съел неосторожно… Он очень труден, и врачи К нему слетались, как грачи, - Пожива есть… не соглашались Меня впустить к нему, Боялись, больного, видишь испугать! На ладан дышит, - что тут лгать! Какое тут уж врачеванье? Тут нужно только покаянье, Тут душу грешную врачуй, Спеши спеши напутствовать скорее, А про микстуры не толкуй! 11. И мы в горях, отец Варлам – Сказал Федот. – Господь, знать, Сам Тебя на помощь посылает, Ведь Он, наш Батюшка, то знает, Где как помочь, кормилец мой! – Вот случай вышел-то какой: В субботу… нет бишь, в воскресенье, - Такое, право, искушенье… Вон у корчмы, у кабака, В снегу нашли мы старика; Лежит мертвёхонек, сердечный Весь, инда, даже посинел… Признаться, батюшка, я грешный К себе его брать не хотел. Сперва, тому это, другому Возьмите, братцы, мол его, - Стал говоритья волостному, - Все отступились от него! Боятся, значит… я не трушу: Что мне исправник, становой? В своей избе я сам большой! Спасу, мол христианску душу, Коли уж тела не спасу Давай к себе его снесу… Ну, подозвал я, это кума… Чай знаешь дедушку Наума? Ну вот, сердягу взяли мы, Моей шубенешкой накрыли, Да вот оттуда, от корчмы, Сюда его и притащили И вот с тех пор… «Что ж, он чужой? И даже кто он, ты не знаешь?» «Чего тут знать, отец родной! Он человек, да и больной!» «Ах, старец, ты не понимаешь, Какое слово ты сказал! Ты мне всю душу показал, Так умилительно, прекрасно». «Хвалить не следует… напрасно… Что ж я то сделал? – то, что мог! Эк важность, ближнему помог!» «А что же, разве это мало?» «Об эвтом что!... Вот он лежит, Который день не говорит! Сноха чего уж не пытала, - Снежком и маслом растирала… И всё, кажись, ему не в прок». «Ах, батюшка! Ну, что? – войди ты»… «Дачто там Маша?» «Погляди ты!» - он лёг знать сам На левый бок!... Вы здесь покеда посидите, Меня маленько подождите, Родимый мой, а я схожу, Да на больного погляжу… Быть может время и приспело, Вам душу грешную спасать; Нам, окаянным, только тело Дано во власть… как помогать, Мы и того путем не знаем, Снежком да маслом растираем, А Вам от Бога благодать Дана прощать и разрешать!» 12. Минут чрез пять Федот вернулся, Он был спокойнее на вид, «Должно быть, подлинно очнулся, - Сказал старик, - кажись, глядит… Да вот что, отче, посмотрите, Что это, паспорт что ль, аль нет, Али ещё какой билет? Нашли в кармане… Разверните, Орёл, увидите там есть, Моим ребятам не прочесть». Старик монах вооружился Пособьем сильным старых глаз, Прочел немного и тотчас От всей души перекрестился, И что-то тихо прошептал. Федот в лице переменился… «Да что такое? - он сказал: Аль что недоброе открылось?» «Нет, благость Божья проявилась… Сильна Всевышнего рука! Я повстречал здесь земляка, О, сколь ты дивен, промысл Божий!» Федот с участием спросил. «Да, я знавал его когда-то… Он мне известный господин… Он прежде жил весьма богато, И вот… - стал нищий – дворянин… Однако ж мешкать не годится, Коль он в сознание пришел, Так вот и время причастится». Федот к больному старца ввёл. 13. С глубоким чувством состраданья Вошёл в каморку Варлаам, Темно и душно было там; Он слышал частные стенанья, Но кто так жалобно стенал, Он в полумраке не видал. Что ж в темноте здесь видеть можно? Подумал он. Огня достал Он из лампадки осторожно И на столе свечу зажег. Каморка светом озарилась, Он рассмотреть тогда все мог. И ват очам его открылась Такое зрелище: Пред ним Старик седой и исхудалый Лежал как мёртвый, недвижим, Нос обтянулся, щёки впали, Морщинам не было числа… О, Боже, неужели Всё буря жизни унесла? Его года не пожалели… Как исказились все черты! Где ж след, где призрак красоты? Невольно старец содрогнулся, Припомнив прошлое о нем; Он взял свечу, к нему нагнулся, И осветил лицо огнём. Больной мгновенно встрепенулся, Открыл глаза и простонал, А после внятнее сказал: «Привстать хотел бы, посадите, Не знаю где я, позабыл… Да свечку дальше уберите!»… Больного старец посадил С большим трудом. – Тот вновь спросил: «Да где же я, вы мне скажите? Не понимаю, что со мной?» «Вы здесь в дому христианина Любвеобильного душей, а по делам Самарянина!» - ответил с чувством Варлаам. «А ты то кто же, Кто же сам?» - спросил больной С каким-то страхом: «Я здесь проезжий, я в гостях, Убогий инок… Ну, с монахом Я не желаю дел меть… Я не могу попов терпеть… Монах, что поп – одно и тоже, Который хуже не решу, Всё та же гуща»… «Боже, Боже!» А ты как думал? Что грешу! Попы тебе за три полтины Все, что ты хочешь разрешат; Давай лишь денег – брак, крестины И что угодно совершат… Сребролюбивы, как евреи, А вы, монахи, - фарисеи! Все лицемерствуют, ханджат! Монах – бродяга, попрошайка, Он тунеядец, он лентяй, Все им для Бога подавай, Себе гроша не оставляй… Все промышляют, всем торгуют, Иконы, масло, просфора Все им нажива серебра! Развесь лишь уши, истолкуют Себе все в пользу; знаю их… Вот нестяжательность какая! А все для Бога, для святых! «О, замолчи ты! Умирая, Должны мы душу очищать И на свои грехи взирая, О жизни вечной помышлять. Чтоб нам избегнуть муки ада!» «Вот вздумал чем ещё стращать! Твоих советов мне не надо! Пророчит мне, что я умру, Ты мне, монах, не по нутру: Ступай отсюда! Покаянье Мне проповедовать хотел! Ведь ты моих не знаешь дел?» Не знаю дел, но злодеянья Твои тебе я покажу… Андрей Петрович! Забываешь, Как ты ужасно жизнь провёл! И как зовут меня, ты знаешь!» «Да кто тебя сюда привел?» «Святая воля провиденья, Господь, хотящий всем спасенья, Сюда заехать мне внушил. Ты много, много нагрешил, А жизнь твоя идёт к развязке… Покайся, старец, смерть близка!» «Нет, не напал на дурака, Который верит всякой сказке; Я не просил духовника… Уйди, монах!... Иль нет, постой, Я где-то слышал голос твой? Давно когда-то… где, не знаю… Но что слыхал, припоминаю, И даже самые черты Знакомы, будто мне сдается!... «Напрасно празднословишь ты: Недолго, старец, остается Тебе быть жителем земным… Страшись! Пред Господом своим Тебе явиться пободает! С чем ты на суд к Нему придешь? Тебя, ведь, вечность ожидает!» «Всё это выдумка и ложь! Что за могилой есть, кто знает? Ведь ты там не был никогда, Сам не заглядывал туда?» «О, замолчи! Всему есть мера, Всем беззакониям предел! Ужель в тебе иссякла вера?!» «Я сорок лет уж не говел». И всё Господь долготерпел! Он обращенья ожидает, Чтоб покаянье ты принес… За вздох один, за каплю слёз, Господь все грешнику прощает!» «А кто ж, наверно, это знает? Ваш ад и рай меня смешат! Ко ж не грешит, ведь все грешат? И коль Бог взыскивать всё станет, Да посылать всех грешных в ад, В аду и места не достанет, Заржавят петли райских врат!» «Ты благость Божью искушаешь… Ты забываешь, как ты жил! «Ты этим мне надоедаешь! Одно заладил, затвердил… И коль так верно все ты знаешь… Ну, говори, в чем я грешил… Я буду слушать.. дай напиться, А сам вот тут изволь садиться, Ко мне поближе… начинай!» Две старых барыни-дворянки, Родные сестры меж собой, Между Ордынки и Полянки… Ну, словом, за Москвой-рекой, Себе квартиру нанимали У пономарши на дворе. Они с пеленок воспитали Сиротку – внучку по сестре. Ты милым личиком прельстился, Ты стал старушек посещать, К Наташе бесом подольстился… Уговорил её бежать! Старушки плакали и вскоре Одна из них скончалась в горе; Другая просьбу подала, Чтоб ей Наташу возвратили… Но сердце девочки смутили Твои коварства, вновь ушла Она к тебе; вас разлучили; Судом тебе определили Три года жить в монастыре, Тринадцать лет Наташе было; И в ту же осень, в октябре, Наташи бедной тело всплыло… Нашли у бабья городка… Вот как ей стала жизнь сладка! А кто виновник, кто причина Беды, постигнувшей ее?» «Её несчастная судьбина, Я не ответчик за неё!» «Ну, так, а время покаянья Сам знаешь, как ты проводил: Игумну был ты в наказанье И младших братий развратил!» «В чем стал винить? Вольно же было Меня насильно посылать Уху вонючую хлебать? Меня вся братия любила; За что игумен и теснил, Да уж и я ему солил!» «Полковник старый жил с женою, Прекрасной, молодой; он жил В Москве, и счастлив был… Господь супругов наградил, Сынком и дочкой наделил. Ты, наученный сатаною, У старика жену отбил, В нее влюбленным притворился… Полковник был в решеньях скор, Его убил жены позор: Не вынес он, и застрелился… Его жена с ума сошла, Сироток бабушка взяла… Ну, тут кого винить прикажешь И в оправданье, что ты скажешь?» «Виню жену, - зачем пошла За ветерана пожилого. Нашла б себе не старика… Виню и мужа – дурака: чего смотрел он? Молодого к себе гвардейца принимал… Ну вот в ловушку и попал!» В Москве, в Таганке жил богатый, Известный именем купец. Лишь года два всего женатый,. Красавец, видный молодец. Жена в дворянство захотела В чужие сани с глупу села; Попала в руки патронесс, Туда и муж за нею влез. Жене театры да пирушки, А мужу, почесть, побрякушки… И скоро всё пошло вверх дном; Подряды, лавки и вес дом; Доходы стали плоховаты И приумножилися траты, Муж в гору лез, благотворил, Жена рядилась, пировала, И деньгам глазки протирала, А ты их денежки сорил. Подряды лопнули; именье За долг распродано казной. Кто был виновник в раззореньи Кто был в сообществе с женой?» «и чем же их судьба решилась?» «Купчиха вовсе развратилась… А муж спился, в острог попал, И после без вести пропал! К одной старушке, очень знатной, Весьма богатой и приятной, Сумел ты в милости попасть, И приобресть над нею власть… Тебя старуха баловала И, хоть имела сыновей, Тебе именье подписала, Лишь ты женился бы на ней. Вот свадьбы день уже назначен, Старуха встала весела, С тобой свой кофе испила, Один лишь ты, угрюм и мрачен В тот день был с самого утра. Настало время, уж пора И в церковь ехать; Одевалась к венцу невеста… Вдруг она, ужасно сделалась бледна, Вся затряслась и замоталась, Упала в кресло и скончалась… Тебе так было тяжело, Что ты от слёз и огорченья В постелю слег в день погребенья; Но все ж, однако, перешло К тебе старушкино именье И между рук потом прошло… Тогда носились смутно слухи, Что смерть доверчивой старухи, Тобой устроена, старик! Не важны света обвиненья, Но страшны совести мученья!» Больной ни слова не сказал, Но был тревожен; в нем, казалось, Борьба незримо совершалась… И старец снова продолжал: «Ты, верно, помнишь жизнь в Полтаве, Когда твой друг, Вильгельм Фон-Браве, там при таможне В службе был? Как ты За дружбу заплатил? Скажи». Остановись, довольно!... Мне Слушать стало как-то больно… Ты помнишь то, что я забыл, И всё, что я забыть желаю, Все, что я в сердце заглушаю И не могу там заглушить! Но ты то кто же? Я не знаю «Узнаешь… Дай договорить! Ты Слуцких помнишь? О княгине ты без сомненья не забыл? Кто виноват в её судьбине? Кто эту женщину сгубил? Ты восемь жен уж соблазнил… На это видное паденье, Весь высший свет негодовал, А ты в душе торжествовал! Ты льстился только на именье, Княгиню ты в придачу брал… Позором женщины гордился, Своею низостью хвалился… Но ты последствий не видал, Всего, что сделал, ты не знаешь!» Меня смущать ты начинаешь… «Но кто же сам ты?».. «Погоди!... Конец рассказа впереди… Позор княгини и паденье Повергли семью в огорченье, Ты отнял мать у двух детей, И долго плакали каплютки, Искали матери своей… Ты дочь похитил у старушки, Затмил остаток ясных дней Княгини, старицы почтенной, Приявшей скорбь в душе смиренной, Не возроптавшей в день утрат, Хоть и втройне она скорбела, Любезной дочери жалела, Грустила, глядя на внучат, Терзалась, бедная, взирая На горе сына своего! Да и кто видеть мог его, Душой ему все сострадая. Тоска безмолвная, немая, Им овладела, он бродил Подчас и слов не понимая, Как-будто тень… не находил Ни в чём для сердца облегченья… Но скорбь её и огорченья Господь ему предназначал И в сердце, полное томленья, Он скорбь за скорбью вслед вливал… Прошло два года, князь лишился, Детей обоих в ту же ночь; Сперва сын умер, после дочь… Он воле Божьей покорился, И хоть скорбел, но не роптал. Княгиня старая грустила, Что милых внучат схоронила; Старушку-мать князь утешал, Но сам он глаз не осушал, Княгиня, видимо, слабела, Но всё бродила, заболела, Потом совсем в постель слегла И тихо, тихо… отошла И князь совсем один остался»… «И он себя не застрелил?» О, нет! Но с миром он расстался, И в монастырь потом вступил. «Князь стал монахом?.. А княгиня? Ужели тоже инокиня? В посте, молитвах и слезах, О прошлых кается грехах? Княгиня Слуцкая! О, Боже! Она монахиня? Дивлюсь!... И князь… а я то, я то что же? Не знаю сам зачем томлюсь… С сумою по свету блуждаю! А князь где ты не знаешь?» «Знаю, он в той обители где я». А что, с ним видеться нельзя?... Постой, постой… припоминаю… Так вот чей голос я узнал!» Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Mahant 327 Опубликовано 24 сентября, 2008 14. Больной умолк и зарыдал… Так, верно, грешница рыдала, Когда у ног Христа лежала! А Варлаам на землю пал, И за врага Творцу молился, Чтоб грешник с Богом примирился Чтоб Божий враг – друг Божий стал. «Куда ж ты, отче, удалился?» Больной с усилием спросил: «Ты победил, ты победил!» И оба крепко обнялися… Их слезы вместе полилися… Больной шептал: «Ты мне простил?» «Простил Господь, а я забыл!»… Рыдая старец говорил. Я исповедаться желаю, И сосборуй ты меня!... Не помню радостнее дня… Да, ты был прав, я умираю… Я очень, очень, ведь страдаю… О, ради Господа, спеши Снять тяжкий гнет с моей души! 15. «Господь Вам, старец, помогает». Сказал Федоту Варлаам. «Он исповедаться желает, Просил собороваться сам. Как ни прославить милость божью. Сходи к больному, он один… А где ж мой спутник Акиндан? Иди к повозке, под рогожью, Там под сиденьем свечи есть Так потрудись ты их принесть; Сейчас соборовать придется… Спеши, немного остается Больному, кажется, пожить… Иду скорее причастить». 16. Враги когда-то меж собою, Случайно сближены судьбою, Теперь осталися вдвоем, Больной с своим духовником. Жить сорок лет без покаянья, Все постоянно отрицать, Все чувства веры, упованья За суеверие считать. Служить страстям, в одном разврате Себе отраду находить И время жизни в пустой трате, В греховном зле препроводить… Таков был странник, так поныне Жил в нераскаянии он, Доколь и в нём, как в блудном сыне, Глас сердца не был пробужден; И сын сует, и друг разврата, Беззлобьем искреннего брата, Внезапно не был побеждён. Ужасны были преступленья, И жизнь минувшая страшна, Но глубоко и сокрушенье, И скорбь души вполне видна. Рассказу странника внимая, Смущался старец всей душой, Себя невольно вопрошая, Не бред ли слышит он какой? Когда ж рассказ вдруг прерывался, И вместо слова дикий стон Из уст больного вырывался, Рыданьем громким заглушен, Он со слезами умиленья, На умиравшего взирал, И сам себя не укорял, Что он такого сокрушенья Ещё дотоле не стяжал. «О, кайся, вечность отверзает Перед тобой врата свои, И жизнь помале исчезает, И сочтены часы твои! Пока ещё в тебе дыханье, Спеши, друг мой, чрез покаянье Очистить душу от грехов, Расторгнуть сети злобных духов! Ты долго Господа чуждался, Как будто враг, Его бежал, Его закон уничижал, Над ним кощунно издевался… Господь всё ждал, долготерпел И поразить тебя жалел, Чтоб обратился безрассудный, Чтоб мог оправданным ты быть, Когда придет в день Он судный Живым и мертвым – всем судить». О, Боже нашего спасенья! Долготерпящий о всех нас, Прими и в сей предсмертный час Сего раба в свое общенье, И отпусти вся согрешенья, Вся, яже с детства сотворил; И, как Давиду, чрез пророка, Через Нафана, Ты простил, Когда, раскаявшись глубоко, Он о прощении молил. Как Манассии покаянье И обращенье ы принял, Двум должникам заимованье Ты милосердно даровал. И оной женщине прощенье, Её грехов всех отпущенье, - Так, убо в час сей внемли нам, Твоим моляимся рабам, Ты, щедрой милостью великой, Царю наш, Боже и Владыка, Ослаби Ты и отпусти, Вся беззакония прости, И своему рабу Андрею, Его же Ты к Себе призвал! И властью, юже Бог мне дал, Мне, недостойному ерею, Чтоб я вязал и разрешал. И, аз ти, чадо, вся прощаю, Во имя Божье разрешаю, Во славу Троицы Святей, Да будет мир в душе твоей! 17. Лицо болящего сияло Весельем тихим, неземным И смерть, казалось, не дерзала Вступить в права свои над ним. Когда же старец величавый Пред ним потир в руке держал, Он ощущал, что сам Царь Славы, Его незримо посещал; И в умилении взывал: «Дерзну ли я, Владыко мой, Я прах и пепел, смрад и гной, Принять Тебя, под кров разврата, Где был кумир – телец из злата, Вертеп страстей, всех адских зол… Всех грешных, всех я превзошел! И слезы крупные обильно, Лились со щек и бороды, На лосктки одежлы пыльной, Гнилые рубы нищеты. Но старца голос вдохновенный Потоки слёз остановил: «Довлеет, чадо, Гость Бесценный Тебя, ты видишь, посетил,» - Больному инок говорил: «Под кров убогий и презренный, Он Сам грядет, чтоб ты с Ним был, И се стоит Он пред тобою! Принять Владыку поспеши В чертог очищенной души. Слова молитвы вслед за мною Неторопливо повторяй, Умом и сердцем им внимай!» И тихо, сладостно и внятно Маститый старец стал читать Слова молитвы благодатной, Которых нам не передать, Словами речи ослабевшей, Какую мир себе сложил, Язык прапраотцев презревши, Язык, в котором столько сил И красоты незаменимой Язык, которым говорил, Отчизны нашей князь любимый, Когда он Русь в Днепре крестил: «Се, чадо, здрав ты, и отныне К тому уже не согрешай, Все мысли к Богу возвышай, И просвещён Христа святыней, На благость Божью уповай!» 18. Больной приметно утомился И в силах, видимо, слабел, Уже и взор его тускнел, И тенью смертной обложился Лик исхудалый, но сознанье Он в полной силе сохранил, И снова старцу изъявил Свое усердное желанье, Чтоб тот соборовать спешил. 19. Вот все готово: со свечами В дверях каморки все стоят И изумленными очами, На торжество они глядят. Старик Федот, сноха, внучата, - Все помолиться собрались… Чтоб Бог помиловал собрата, И вот, молитвы начались… Больной сидел в руках с свечою И с наклоненною главою Канону чудному внимал; Он тихо плакал, и порою Уж охладевшею рукою, Себя усердно осенял Он крестным знаменьем… Душою на помощь Бога призывал. И в это время пред избою, Вдруг колокольчик раздался… Федот услышал, что-то Сене Шепнул он вскользь и поплелся, Пошел наведываться в сени, Кого Господь ещё послал. «А, вот кто – матери святые!» Федот монахиням сказал, «Мы, старец, сборщицы простые». «Ну, ладно, ладно, угол дам, Где вы изрядно приютитесь… Легонько только потрудитесь Войти: соборованье там, Берите свечи и молитесь! Старик двум сборщицам сказал И на каморку указал! 20. Больного обнял и поздравил, Служенье кончив варлаам, С ним Акиндина он оставил, А между тем и вышел сам В избу большую освежиться: Здесь он двух сборщиц увидал: Те подошли благословиться А он расспрашивать их стал: Издалека ли? – Ради сбора… «Мы из успенья на Песках, - Сказала младшая: - верстах Знать в ста»… «Мать Феодора в своём здоровьи, Какова?» - спросил он снова, - Я жива, меня Вы, отче, не узнали, И видеть здесь не ожидали», - Сказала старица привстав, Я и сама, признаться тоже, Не доглядела»… «Боже, Боже, - Он прошептал и вслух сказав: - Иди-ка старица за мною!» Пошел в каморку из избы, И размышлял он сам с собою: «Премудры Божии судьбы! Господь нас здесь соединяет, Чтоб мы молились за него… Безумье Бога отрицает, Не верит промыслу Его!» 21. И к Акиндину обратился С вопросом старец: «Что больной?» «Лицом к стене поворотился, Кажися, признак-то худой», - Сказал послушник молодой… Ну, ладно, брате, выйти можешь, Пройдись маленько, отдохни… К лошадкам, кстати, загляни, Им овсеца ещё положишь, Мы здесь останемся одни, Приблизься, старица, взгляни Ты на больного!... Кто он, знаешь? Нет, никогда не угадаешь!»… «Несчастный странник,… как мне знать?» - Сказала старица взглянувши; Но старец, паспорт развернувши, Дал Феодоре прочитать. «Власть Божья явно правит нами, Сильна Всевышнего рука, Сказала та, всплеснув руками, И даже вскрикнувши слегка… «Ты исповедал старика?» - Спросила старица робея, Назвать болящего не смея… «Конечно!... Кто же, как не я!» «Ты стал отцом его духовным?» Мы обнялись с ним, как друзья, Воспоминаниям греховным В душе монаха места нет; Кто был он прежде, всё былое… Весь мир и страсти и всё злое… Монаху ль помнить? Он отпет! Нам подобает подивиться, Что нас Господь сюда созвал! И нам теперь о нем молиться… Он нашу с миром связь порвал… Постой! Он снова шевелиться! Он что-то будто простонал? Прошу тебя, пусть слово мира Из уст твоих в предсмертный час, Как отпущенья сладкий глас, Его напутствует из мира, И с ним на небо возлетит»… «Глаза открыты, он глядит»… И Варлаам к нему нагнулся, И тихим голосом спросил: «Ты, друг мой, кажется, проснулся, Соснувши, силы подкрепил?» «Уснуть навеки собираюсь И навсегда с тобой прощаюсь… Ты спас, ты дошу обратил, За зло добром мне заплатил, Избавил грешника от ада… Тебя Господь благословит… Тебе великая награда!» «Вот и тебе дана отрада! Со мной ещё здесь друг стоит: Мать Феодора… инокиня, Когда-то Слуцкая княгиня»… Больной привстал и посмотрел, Но взор уж вовсе помертвел. Темно здесь стало! … Мать святая, «Где ты? Коснись меня рукой… Прости ты грешника, родная! Я был несчастия виной!» «На благость Божью уповая, Ему предайся всей душой» - Сказала старица рядая – Велик Господь!» «Господь велик»» - Сказал больной. Уста скривились… Тяжелый вздох… невнятный крик… И неподвижен стал старик… Все было кончено!... Молились С слезами теплыми о нем Монах с монахиней вдвоем. 22. Немного вправо за деревней Через дорогу с полверсты, Был тот погост с часовней древней, Где деревянные кресты, Могил усопших осеняют, Там роскоши иной не знают: Крест деревянный и простой – Вот праху памятник святой! Кругом погоста вал широкий, На нем березок тесный ряд; Вкруг нивы той, где мирно спят Жильцы соседнего селенья Свершивши свой прискорбный путь… Им там отрадно отдохнуть До той поры, пока из тленья Прах не воспрянет, обновясь, Трубы услышав страшный глас! На этой ниве сокровенной Где под землей схоронено, Пшеницы чистое зерно, И плевел, серный и презренный, Который в пламени сгорит, И странник – нищий и прохожий, Федота гость, Андрей, раб Божий, До дня суда сном вечным спит. 23. Когда, окончив погребенье, Опять к Федоту все пришли, Накрытый стол в избе нашли Трапезу – хлеб поминовенья. Всем было грустно, тяжело, И помолясь, за стол все сели, Но как-то нехотя все ели; Всем во уста ничто не шло. «Что это, сам не понимаю», - Сказал в раздумии Федот, - «Кто был тот странник, я не знаю, Ну, помер он, так что ж? И вот По нем грущу я и скучаю! Не надивлюсь себе и сам!» Весьма понятно, старец милый», - Сказал, вздохнувши, Варлаам: Все знаем мы, что и всем нам Не миновать земли – могилы, Сегодня ль, завтра ль, все умрем, Вот мы заранее и крушимся, Что все с землею разлучимся, И в путь далекий отойдем, Мы над покойником рыдаем, Конечно, мы по нем грустим, Но, верь мне, больше мы страдаем, Что наша очередь за ним! А как живем мы? Будто вечно Здесь на земле мы будем жить: Так нерадиво, так беспечно, Что смерть не может не страшить. Убогий странник, умирая», - Сказал Федоту Варлаам; - «свои мне деньги отдал сам, - Их сто рублей, завещавая, Чтоб я их передал тебе На все расходы погребенья: Сорокоуст, поминовенье… Так вот, возьми ты их себе!»… «Нет, не возьму я, мне не надо,» - Сказал с достоинством Федот, - Мне не нужна людей награда Моим грошам Бог счёт ведёт И Сам мне с лихвой воздает! Ведь я простяк, деревни житель, Как ты меня не искушай!... Свези-ка денежки в обитель, Али, вот, сборщицам отдай! Я не коплю сребра да злата, Я Божьей милостью богат. А чем полна Федота хата, Тем с ближним он делиться рад!» Все, слыша это, прослезились И чудным светом умилились, А старец старице сказал: «Вот где нашли мы назиданье, Пример любви и нестяжанья Простец на деле показал, А скорбь и слёзы покаянья Я видел в грешнике больном. А я-то, я-то с чем явлюся Перед Спасителем Христом, Чем от грехов я искуплюся?» - Сказал с слезами Варлаам,… Феодора: «С своей любовью Ко врагам, позабывая оскорбленья! Но я?» Варлаам: «Ты? Глубиной смиренья: Потщись его в душе стяжать, Дабы и Богу подражать, И в ближнем Богу угождать!» Конец. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
