Из практики Г. И. Гурджиева

[ДАНИИЛА 6 508]

Выборочные фрагменты из беседы Гурджиева с Успенским:

(Книга: -" В поисках Чудесного")

 

...Я спросил Гурджиева, что нужно делать, чтобы усвоить его учение.

 

— Что делать? — спросил Гурджиев, как бы удивившись. — Делать что-то невозможно. Прежде всего человек должен кое-что понять. У него тысячи ложных идей и ложных понятий, главным образом, о самом себе. И он должен избавиться от некоторых из них, прежде чем начинать приобретать что-то новое. Иначе это новое будет построено на неправильном основании, и результат окажется ещё хуже прежнего.

 

— Как же нам избавиться от ложных идей? — спросил я. — Мы находимся в зависимости от форм нашего восприятия. Ложные идеи создаются формами нашего восприятия.

 

Гурджиев покачал головой.

 

— Опять вы говорите о чём-то другом, — сказал он. — Вы говорите об ошибках, возникающих из восприятия, а я говорю не о них. В пределах данных восприятия человек может более или менее ошибаться. Однако, как я сказал раньше, главное заблуждение человека — это его уверенность в том, что он может что-то делать. Все люди думают, что они могут что-то делать, все люди хотят что-то делать; и первый вопрос, который задают люди,— это вопрос о том, что им делать. Но в действительности никто ничего не делает, и никто ничего не может делать. Это первое, что нужно понять. Всё случается. Всё, что происходит с человеком, всё, что сделано им, всё, что исходит от него, — всё это случается. И случается точно так же, как выпадает дождь после изменений в верхних слоях атмосферы или в окружающих облаках, как тает снег, когда на него падают лучи солнца, как вздымается ветром пыль.

 

«Человек — это машина. Все его дела, поступки, слова, мысли, чувства, убеждения, мнения и привычки суть результаты внешних влияний, внешних впечатлений. Из себя самого человек не в состоянии произвести ни одной мысли, ни одного действия. Всё, что он говорит, делает, думает, чувствует, — всё это случается. Человек не может что-то открыть, что-то придумать. Всё это случается.

 

«Установить этот факт для себя, понять его, быть убеждённым в его истинности — значит избавиться от тысячи иллюзий о человеке, о том, что он якобы творческий сознательно организует собственную жизнь и так далее. Ничего подобного нет. Всё случается: народные движения, войны и революции, смены правительств — всё это случается. И случается точно так же, как случается в жизни индивидов, когда человек рождается, живёт, умирает, строит дома, пишет книги — не так, как он хочет, а так, как случается. Всё случается. Человек не любит, не желает, не ненавидит — всё это случается.

 

«Но никто не поверит вам, если вы скажете ему, что он не может ничего делать. Это самая оскорбительная и самая неприятная вещь, какую только вы можете высказать людям. Она особенно неприятна и оскорбительна потому, что это истина, а истину никто не желает знать.

 

«Когда вы поймёте это, нам гораздо легче будет вести беседу. Но одно дело — понимать всё умом, а другое — ощущать «всей своей массой», быть по-настоящему убеждённым в том, что дело обстоит именно так, никогда об этом не забывать.

 

«С вопросом «делания» (Гурджиев подчеркнул это слово) связана ещё одна вещь. Людям всегда кажется, что другие неизбежно делают вещи неверно, не так, как их следует делать. Каждый думает, что он мог бы сделать всё лучше. Люди не понимают и не желают понять, что всё, что делается, и в особенности то, что уже сделано, не может и не могло быть сделано другим способом. Заметили вы или нет, что сейчас все говорят о войне? У каждого есть свой план, своя собственная теория; и всякий считает, что всё делается не так, как следует. В действительности же всё делается только так, как оно может быть сделано. Если одна вещь может быть иной, тогда и все, может быть иным. Но тогда, пожалуй, не было бы и войны.

 

«Постарайтесь понять то, что я говорю: всё зависит от всего остального, всё связано, нет ничего отдельного. Поэтому всё идёт только потому пути, по которому должно идти. Если бы люди были иными, всё было бы иным. Но они таковы, каковы есть, и поэтому всё остаётся одними тем же».

.........................................................................................................

Разговор начался с моего вопроса: «Можно ли прекратить войну?» Гурджиев ответил: «Да, можно», хотя из предыдущих бесед я вынес уверенность, что он ответит: «Нет, нельзя».

 

— Но весь вопрос в том, как это сделать, — продолжал он. — Чтобы понять это, необходимо многое знать. Ведь что такое воина? Это — результат влияний планет. Где-то далеко две или три планеты подошли слишком близко одна к другой; и в результате возникло напряжение. Вы обращали внимание, как весь напрягаетесь, когда какой-нибудь человек проходит близко от вас по узкому тротуару? То же самое происходит и с планетами. Для них это продолжается, возможно, одну-две секунды. А здесь, на земле, люди начинают убивать друг друга и могут заниматься этим в течение нескольких лет. В это время им кажется, что они ненавидят друг друга, или что они должны убивать друг друга ради какой-то возвышенной цели, кого-то или что-то защищать, что они ведут себя благородно или что-то в этом роде.

 

Они не в состоянии понять, до какой степени они — лишь пешки в игре. Они думают, что они что-то значат, могут двигаться туда и сюда по своему желанию, решать те или иные проблемы. Но в действительности все их движения, все действия — это результат влияния планет. И сами по себе они буквально ничего не значат. Большую роль во всём этом играет Луна, но о ней мы поговорим позднее. Нужно только понять, что ни император Вильгельм, ни генералы, ни министры, ни парламенты ничего не значат и ничего не могут сделать. Все, что происходит в большом масштабе, управляется извне — или случайными сочетаниями влияний, или всеобщим космическим законом.

 

Вот всё, что я услышал. Только гораздо позже я понял, что он хотел мне сказать: как можно отклонить случайные влияния или преобразовать их в нечто сравнительно безвредное. Это была очень интересная идея, относящаяся к эзотерическому значению понятия «жертвы», однако в настоящее время она имеет лишь историческую и психологическую ценность. Но действительно интересными оказались случайно брошенные слова — я даже не сразу обратил на них внимание и вспомнил гораздо позже — о разном времени для планет и для человека.

 

Даже когда я вспомнил эти слова, мне долго не удавалось постичь полное значение этой идеи. Позднее оказалось, что на ней основано очень многое.

 

В это же время меня сильно поразила беседы о Солнце, Луне и планетах. Не помню, как начался наш разговор, но мне помнится, что Гурджиев начертил небольшую диаграмму, стараясь объяснить то, что он назвал «корреляцией сил в разных мирах». Этот вопрос был связан с нашей предыдущей беседой о влияниях, действующих на человечество. В грубой форме идея выражалась так: человечество, или, более правильно, органическая жизнь на Земле, испытывает воздействия, исходящие из разных источников и разных миров: влияние Луны, влияние планет. Солнца и звёзд. Все эти влияния действуют одновременно; в данный момент преобладает одно из них, в другой — другое, и для человека существует известная возможность сделать выбор влияний, иными словами, перейти из-под одного влияния под другое.

 

— Чтобы объяснить, как это случается, — сказал Гурджиев, — потребовалась бы очень долгая беседа. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас же я хочу, чтобы вы поняли одну вещь: невозможно стать свободным от одного влияния, не поддавшись другому. Всё дело, вся работа над собой состоит в том, чтобы выбрать влияние, которому вы желаете подвергнуться, и чтобы практически подпасть под это влияние. Для этого необходимо заранее знать, какое влияние выгоднее.

 

В этой беседе меня особо заинтересовало то, что Гурджиев говорил о планетах, о Луне, как о живых существах, имеющих определённый возраст, определённый период жизни, возможности развития и перехода на другие планы бытия. Из его слов следовало, что Луна — вовсе не «мёртвая планета», как принято считать, а наоборот, «новорождённая планета», находящаяся на начальных стадиях своего развития и ещё не достигшая, как он выразился, «степени разумности, какой обладает Земля».

 

— Но Луна растет и развивается, — заявил Гурджиев, — и когда-то, вероятно, достигнет того же уровня, что и Земля. Тогда около неё появится новая Луна, а Земля станет их Солнцем. Одно время Солнце было подобно Земле, а Земля походила на Луну. А ещё раньше Солнце было похоже на Луну.

 

Эта идея сразу же привлекла мое внимание. Ничто не казалось мне более искусственным, ненадёжным и догматичным, чем общепринятые теории происхождения планет и звёздных систем, начиная с теории Канта-Лапласа и кончая самыми новыми гипотезами со всеми их добавлениями и вариантами. «Широкая публика» признаёт эти теории, по крайней мере, самую последнюю из известных ей, полагая их, научными и доказанными. На самом деле, нет, конечно, ничего менее научного и менее доказанного, чем все эти теории. То, что система Гурджиева принимает совершенно другую, органическую теорию, исходящую из новых принципов и показывающую иной вселенский порядок, показалось мне очень интересным и важным.

 

— В каком отношении к разуму Солнца находится разум Земли? — спросил я.

 

— Разум Солнца божествен, — отвечал Гурджиев, — но и Земля может стать такой же; только это, разумеется, не гарантировано, и Земля может умереть, ничего не достигнув.

 

— От чего это зависит? — спросил я.

 

Ответ Гурджиева оказался довольно неясным.

 

— Существует определённый период, — сказал он, — для того, чтобы сделать известную попытку, некоторую вещь. Если к какому-то времени то, что должно быть сделано, не будет сделано. Земля может погибнуть, не достигнув того, что она могла бы достичь.

 

— А известен ли этот период? — опять спросил я.

 

— Известен, — ответил Гурджиев, — но людям знать его бесполезно. Это было бы даже хуже. Одни поверили бы, другие нет, третьи потребовали бы доказательств. Затем принялись бы разбивать друг другу головы. Ведь у людей всё кончается этим.

 

В это же самое время в Москве у нас состоялось несколько интересных бесед об искусстве, связанных с повестью, которую читали на одном из первых вечеров, когда я познакомился с Гурджиевым.

 

«Вам пока неясно, — сказал как-то Гурджиев, — что люди, живущие на земле, могут принадлежать к весьма различным уровням, хотя внешне они выглядят очень похожими друг на друга. Совершенно так же, как существуют разные уровни людей, есть и разные уровни в искусстве. Но сейчас вы не понимаете, что разница между этими уровнями гораздо больше, нежели вы можете предположить. Вы ставите разные вещи на один уровень, близко друг к другу, и думаете, что эти разные уровни зам доступны.

 

«Я не называю искусством все то, что вы так называете; это всего-навсего механическое воспроизведение, подражание природе или другим людям, или фантазирование, оригинальничанье. Подлинное искусство — нечто совсем другое. Среди произведений искусства, особенно древнего, вы встречаетесь со многими вещами, которые невозможно объяснить, в которых содержится что-то такое, чего лишены современные произведения искусства.

 

Но поскольку вы не понимаете, в чём именно заключается разница, вы вскоре забываете о ней и продолжаете принимать всё искусство за один и тот же вид. Тем не менее, между вашим искусством и тем, о котором я говорю, существует огромная разница. В вашем искусстве всё субъективно: и восприятие художником тем или иных ощущений, и формы, в которых он пытается выразить свои ощущения, и восприятие этих форм другими людьми. В одном и том же явлении один художник может ощутить одно, а другой художник — нечто совершенно противоположное. Один и тот же закат может вызвать в одном художнике радость, в другом — печаль. Два художника могут стремиться выразить одинаковые восприятия совершенно разными методами, в разных формах, или совершенно разные восприятия в одних и тех же формах — в соответствии с теми или иными традициями обучения или наперекор им. И зрители, слушатели или читатели воспримут не то, что хотел передать им художник, не то, что он чувствовал, а то, что в них вызывают ассоциации, связанные с формами, в которые он облекает свои ощущения. Всё субъективно, всё случайно; иными словами, всё основано на случайных ассоциациях — и впечатления художника, и его «творчество» (это слово Гурджиев произнёс с ударением), и восприятие зрителей, слушателей или читателей.

 

«В подлинном искусстве нет ничего случайного. Это математика. В нём всё можно вычислить, всё можно знать заранее. Художник знает и понимает, что ему нужно передать, и его работа не может произвести на одного человека одно впечатление, а на другого — другое, при условии, конечно, что оба они — люди одного уровня. Она с математической точностью производит одно и то же впечатление.

 

«Одно и то же произведение искусства вызовет, однако, разные впечатления у людей разных уровней, и люди низшего уровня никогда не получат от него того. что получают люди высших уровней. Это — истинное, объективное искусство. Вообразите какой-нибудь научный труд, книгу по астрономии или химии. Невозможно, чтобы один человек понимал ее так, а другой — иначе.

 

Каждый человек, достаточно подготовленный и способный прочесть её, поймёт, что имеет виду автор, — и поймёт именно так, как это выражено автором. Объективное произведение искусства подобно такой книге — но оно действует и на эмоциональную сторону человека, а не только на интеллект».

 

— А существуют ли в наше время такие произведения объективного искусства? — спросил я.

 

— Конечно, существуют,— ответил Гурджиев. — Таким произведением искусства является большой египетский сфинкс, равно как и некоторые известные нам творения архитектуры, некоторые статуи богов и многое другое. Есть фигуры божеств и мифологических существ, которые можно читать как книги, но только не умом, а эмоциями — при условии, что они достаточно развиты. Во время наших путешествий по Центральной Азии, в пустыне у подножья Гиндукуша, мы нашли странную фигуру, которую приняли за какого-то древнего бога или демона. Сперва она произвела на нас просто курьёзное впечатление. Однако через несколько дней мы почувствовали, что фигура содержит в себе многое, какую-то большую, полную и сложную систему космологии. И медленно, шаг за шагом, начали расшифровывать эту систему. Она была скрыта во всём — в туловище фигуры, в её руках, ногах, в голове, глазах, ушах — во всём. В статуе не были ничего случайного, ничего бессмысленного. И постепенно мы поняли цель тех людей, которые её воздвигли. Мы начали ощущать их мысли и чувства, некоторые из нас, казалось, видели их лица, слышали их голоса. Во всех явлениях мы схватывали смысл того, что они хотели передать через тысячелетия, и не только смысл, но и всё, что связывалось с чувствами и эмоциями. Это было подлинное искусство!

[ДАНИИЛА 6 508]

<Семь типов людей>

 

Г.И.Гурджиев ввёл семь понятий слова "человек".

 

 

«Обратимся ещё раз к идее человека. В языке, о котором я говорю, вместо слова «человек» употребляются семь слов, а именно: человек номер один, человек номер два, человек номер три, человек номер четыре, человек номер пять, человек номер шесть и человек номер семь. С этими семью понятиями люди, говоря о человеке, уже смогут понимать друг друга.

 

«Человек номер семь — это такой человек, который достиг полного развития, возможного для человека, который обладает всем, чем может обладать человек, т. е. волей, сознанием, постоянным и неизменным Я, индивидуальностью, бессмертием, а также многими иными свойствами, которые мы в своей слепоте и в своём невежестве приписываем себе. Лишь тогда, когда мы до известной степени понимаем человека номер семь и его свойства, мы можем понять и те постепенные переходы, которыми к нему приближаемся, т.е. понимаем процесс возможного для нас развития.

 

«Человек номер шесть стоит очень близко к человеку номер семь. Его отличает от человека номер семь только то обстоятельство, что некоторые из его качеств ещё не стали постоянными.

 

«Человек номер пять также является недостижимым для нас стандартом, так как это человек, достигший единства.

 

«Человек номер четыре — это промежуточная стадия. Я поговорю о нём позднее.

 

«Человек номер один, два и три — это люди, образующие механическое человечество и пребывающие на том же уровне, на каком они родились.

 

«Человек номер один — это человек, у которого центр тяжести психической жизни лежит в двигательном центре. Это человек физического тела, у которого двигательная и инстинктивная функции имеют перевес над эмоциональной и мыслительной функциями.

 

«Человек номер два — это человек на том же уровне развития, но его эмоциональный центр совпадает с центром тяжести психической жизни. Это человек, у которого эмоциональная функция имеет перевес над всеми прочими, человек чувств, эмоций.

 

«Человек номер три означает человека на том же уровне развития; но у него центр тяжести психической жизни лежит в интеллектуальном центре, т.е. мыслительная функция получает преобладание над двигательной, инстинктивной и эмоциональной функциями; это человек рассудка, который ко всему подходит с точки зрения теорий и умственных соображений.

 

«Каждый человек рождается как человек номер один, номер два или номер три.

 

«Человек номер четыре не рождается готовым. Он рожден как номер один, два или три, и становится номером четыре только в результате определённого рода усилий. Человек номер четыре — это всегда продукт школьной работы. Он не может ни родиться, ни развиваться случайно, в результате ординарных влияний, воспитания, образования и тому подобного; человек номер четыре уже стоит на уровне, отличном от уровня номер один, два и три; он имеет постоянный центр тяжести, состоящий из его идей, его оценки работы, его отношения к школе. Вдобавок, его психические центры уже начали приходить в равновесие; в нём один из центров не может иметь такого преобладания над другими, как это бывает у людей первых трёх категорий. Он уже начинает познавать себя, начинает понимать, куда идёт.

 

«Человек номер пять уже достиг кристаллизации; он не может измениться так, как изменяется человек номер один, номер два или три. Но нужно отметить, что человек номер пять может появиться в результате как правильной, так и неправильной работы. Он может стать номером пятым из номера четвёртого; но он может стать номером пятым, не побывав номером четвёртым. В этом случае он не способен развиваться далее, стать номером шестым и седьмым. Чтобы сделаться номером шестым, он должен вновь расплавить свою выкристаллизовавшуюся сущность, намеренно утратить своё бытие в качестве человека номер пять. Этого можно достичь только путём ужасных страданий. К счастью, такие случаи неправильного развития бывают очень редко.

 

«Деление человека на семь категорий, или семь номеров, объясняет тысячи явлений, которые иначе понять невозможно. Это деление даёт верное понятие об относительности в приложении к человеку. Вещи могут быть одними или другими в зависимости от рода того человека, с точки зрения которого они воспринимаются или по отношению к которому они берутся.

 

«В соответствии с этим все внутренние и внешние проявления человека, всё, что принадлежит человеку, всё, что им создано, также делится на семь категорий.

 

П.Д.Успенский <В поисках чудесного>

[ДАНИИЛА 6 508]

"Есть пытливые умы которые жаждут найти истину, стараются решить проблемы созданные жизнью, пытаются проникнуть в сушность вещей и явлений, познать себя. Если человек рассуждает и мыслит здраво то, по какому бы пути он не пошёл, пытаясь решить эти проблемы, он обязательно возвратится к самому себе и прежде всего попытается понять себя и понять какое место он занимает в мире, окружающем его."

 

Г. И. Гюрджиев.

 

Международный Журнал Гюрджиева

 

...Однажды в Москве я беседовал с Гурджиевым. Я рассказывал о Лондоне, где мне случилось остановиться на короткое время, об ужасающей механизации, которая в крупных городах всё возрастает; без неё, вероятно, было бы невозможно жить и работать в этих гигантских «заводных игрушках».

 

— Люди превращаются в машины, — говорил я. — Несомненно, иногда они становятся совершенными машинами. Но я подумаю, что они способны мыслить: если бы они пытались мыслить, они не стали бы такими прекрасными механизмами.

 

— Да, — сказал Гурджиев, — это верно, но только отчасти. Прежде всего, вопрос заключается в том, какой ум люди используют во время работы. Если они используют тот ум, какой следует, они смогут думать ещё лучше, работая с машинами. Но при условии, что они будут думать тем самым умом.

 

Я не понял, что Гурджиев подразумевает под «тем самым умом». Понял я это гораздо позднее.

 

— И во-вторых — продолжал он, — механизация, о котором вы говорите, вовсе не опасна. Человек может быть человеком (он подчеркнул это слово), работая с машинами. Есть другой вид механизации, гораздо более опасный: самому сделаться машиной. Думали вы когда-нибудь о том, что все люди сами суть машины?

 

— Да, — ответил я, — со строго научной точки зрения все люди — это машины, управляемые внешними влияниями. Но весь вопрос в том, можно ли принять этот научный взгляд.

 

— Научный или ненаучный — для меня всё равно, — возразил Гурджиев. — Я хочу, чтобы вы поняли, что именно я говорю. Посмотрите, все эти люди, которых вы видите, — и он указал на улицу, — всё это просто машины и ничего более.

 

— Я думаю, что понимаю вашу мысль, — сказал я. — Я часто думал, как мало в мире такого, что могло бы противостоять этой форме механизации и избрать свой собственный путь.

 

— Вот тут-то вы и делаете величайшую ошибку,— промолвил Гурджиев. — Вы думаете, что существует нечто, способное противостоять механизации, нечто, выбирающее свой путь; вы думаете, что не всё одинаково механистично.

 

— Ну конечно, нет, — возразил я. — Искусство, поэзия, мысль — вот феномены совершенно другого порядка!

 

— В точности такого же! — был ответ Гурджиева. — Их деятельность так же механична, как и всё прочее. Люди — это машины, а от машин нельзя ожидать ничего, кроме механического действия.

 

— Очень хорошо, — сказал я, — но разве нет таких людей, которые не являются машинами?

 

— Может быть, и есть, — сказал Гурджиев. — Но только это не те люди, которых вы видите. И вы их не знаете. Мне хочется, чтобы вы поняли именно это.

 

Мне показалось довольно странным, что Гурджиев так настаивает на этом пункте. Его слова были ясными и неоспоримыми; вместе с тем мне никогда не нравились такие короткие и всеобъемлющие метафоры, которые упускают моменты различия. Я постоянно утверждал, что различия — самая важная вещь, и для того, чтобы что-то понять, необходимо прежде всего увидеть, в каких моментах явления отличаются друг от друга. Поэтому мне представилось несколько неправильным, что Гурджиев настаивает на этой идее, которая и так казалась очевидной, при условии что её не будут абсолютизировать и учтут исключения из неё.

 

— Люди так непохожи друг на друга, — сказал я. — Сомневаюсь, что можно поставить их всех в один ряд. Есть среди них дикари, есть люди интеллекта, есть гении.

 

— Совершенно верно, — сказал Гурджиев. — люди очень непохожи друг на друга; но подлинную разницу между ними вы не знаете и не можете знать. Различия, о которых вы говорите, просто не существуют. Это нужно понять. Все люди, которых вы видите, все люди, которых вы можете узнать впоследствии, — всё это машины, настоящие машины, которые работают, как вы сами выразились, под влиянием внешних воздействий. Они рождены машинами и умрут машинами. Каким образом дикари и мыслящие люди дошли до этого? Даже сейчас, в тот момент, когда мы беседуем, несколько миллионов машин пытаются уничтожить друг друга. Какая между ними разница? Где тут дикари и где мыслящие люди? Все одинаковы...

 

«Но есть возможность перестать быть машиной. Вот о чём мы должны думать, а не о том, какие существуют виды машин. Конечно, есть разные машины: автомобиль — это машина, граммофон — машина, и ружье — тоже машина. Но что из того? Всё это одно и то же — всё машины...»

 

В связи с этим разговором я припоминаю и другой.

 

— Каково ваше мнение о современной психологии? — спросил я как-то Гурджиева, собираясь затронуть вопрос о психоанализе, к которому с самого момента его появления я отнёсся с недоверием. Но Гурджиев не дал мне зайти так далеко.

 

— Прежде чем говорить о психологии, мы должны выяснить, к кому она прилагается, а к кому нет, — сказал он. — Психология относится к людям, к человеку. Какая психология (он подчеркнул это слово) может относиться к машинам? Для изучения машин необходима механика, а не психология. Вот почему мы начинаем с механики. До психологии еще далеко.

 

— Может ли человек перестать быть машиной? — задал я вопрос.

 

— А! В этом-то и дело, — ответил Гурджиев. — Если бы вы почаще задавали такие вопросы, мы, возможно, достигли бы в наших беседах какого-то результата. Можно перестать быть машиной, но для этого необходимо прежде всего знать машину. Машина, настоящая машина, не знает и не может знать себя. А машина, которая знает себя, уже не машина; по крайней мере, не та машина, какой она была раньше. Она начинает проявлять ответственность за свои действия.

 

— Это означает, по-вашему, что человек не ответственен за свои действия? — спросил я.

 

— Человек (он подчеркнул это слово) ответственен. А машина — нет.

 

Отрывок из книги П. Д. Успенского - "В поисках чудесного

[ДАНИИЛА 6 508]

Итак, вечный дух всегда в поиске. Он желает познать себя. Его странствие бесконечно и конечно одновременно. У нас всё в жизни построено, как туда-обратно. Буквально всё. Это движение познания самого себя. Это механизм познавания. Нет, не только человек - этот механизм, всё живое - это тоже механизм самопознавания. Покой наступает только в полном или абсолютном самопознании или самореализации духа. Тогда наступает молчание, остановка механизма. После возникновения нового желания движения, игры творения, начинается движение механизма в сотворении мира и поиска самого себя в этом творении. Как говорил Ошо, нет разделения между творцом и творением, они едины или мы едины. Творение жизни идёт до тех пор, пока есть желание познавания себя в разных ролях и телах. Это как взрыв вселенной. Он имеет подобие во всём, в том числе в творение жизни в любовной игре. Мы создаём механизмы на том же едином в нас принципе: туда-сюда в прямом или круговом вращении. Мы создаём игры жизни в вечном поиске чего-то, что в большом имеет отражение, как поиск самого себя. Мы создаём игры в переходах, в перемене мест, событий, ролей. Мы входи и выходим, поднимаемся и опускаемся. И нет никакого разделения мира. Есть только игра в самого себя. Мы выходим из единства бытия, меняя на поверхности обличие, создавая преображения, работая, как механизм в превращениях. Наши научные законы отображают только нас самих. Мы говорим, что не знаем их, но открывая законы мы видим истину в каждом открытии в соединении с самим с собой. Да, мы машины, потому как жизнь - это механизм, движение. Если мы это отрицаем, то мы отрицаем и жизнь в движении, а значит, ищем механизм стабильности, равновесия и покоя. И эти переходы вечны. Гурджиев учил растворяться в танце. Так танцует и вся вселенная, создавая хоровод светил, так танцуем и мы в жизни, создавая системы управления общим хороводом. Танец заканчивается и идёт распад и приготовление к новому танцу. Человек думает, что он не свободен и подобен машине, которую он создал, которая умеет выполнять только одну часть из великого разнообразия возможностей в повторении. Но когда он хочет в истине иметь свободу от однообразного способа, то приходят и знания, как это сделать. Случай он и закономерен, и хаотичен одновременно, как в абсолюте. Хочешь думать, что хаотичен, то жизнь представляется великим хаосом, хочешь порядок, то видишь порядок. Всё это присутствует одновременно в жизни. Важно только выбрать направление взгляда: он будет фокусироваться или разлетаться. И это опять механизм, принцип и...свобода выбора.

[Цветы зла 0]

У меня есть "Рассказы Вельзевула своему внуку", не читаю - слышала, что книги Гурджиева лучше читать в определенной последовательности, кто-нибудь знает, в какой именно?

[ДАНИИЛА 6 508]

Цветы зла

Совершенно правы, что без предписаний не читаете всякой ерунды. В данной теме есть ссылка на книгу "Всё и вся". Только не перепутайте с уже имеющимися у вас рассказами. Советую вам принимать по чайной ложке в день в перерывах между едой. Начните именно со ста первых страниц. Если поможет, можете увеличить дозу. Для пробы на аллергическую реакцию прочтите: Афоризмы Гюрджиева Написанные особым почерком на стенах института в Приэре.

 

Люби то, что не любит оно.

 

Самое высшее, чего может достичь человек, это быть способным делать.

 

Чем хуже условия жизни, тем более продуктивна работа, потому что это заставляет вас помнить о работе.

 

Помни себя всегда и везде.

 

Помни, что ты пришел сюда, осознав необходимость борьбы с самим собой - только с собой. Поэтому благодари каждого, кто дает тебе эту возможность.

 

Здесь мы можем только направлять и создавать условия, но не помогать.

 

Знайте, что этот дом может быть полезен лишь для тех, кто осознал свое ничтожество и верит в возможность изменения себя.

 

Если вы уже знаете, что это плохо, и делаете это, вы совершаете грех, который трудно исправить.

 

Главным средством для счастья является способность рассматривать внешне - всегда, внутри - никогда.

 

Не люби искусство своими чувствами.

 

Во-истину хорошим человеком является тот, кто любит своих родителей.

 

Суди о других по себе и ты вряд ли ошибешься.

 

Помогай только тому, кто не лентяй.

 

Уважай любую религию.

 

Я люблю того, кто любит работу.

 

Мы можем только стремиться стать христианами.

 

Не суди о человеке по рассказам других.

 

Учитывай то, что люди думают о тебе, а не то, что говорят.

 

Возьми понимание Востока, знание Запада и потом продолжай свой поиск.

 

Только тот, кто может заботиться о том, что принадлежит другим, может иметь свое.

 

Только сознательное страдание имеет смысл.

 

Лучше временно быть эгоистом, чем никогда не быть справедливым.

 

Попытайтесь полюбить сначала животных, они более чувствительны.

 

Когда вы учите других, Вы учитесь сами.

 

Помните, что вы работаете не ради самой работы, она только средство для достижения цели.

 

Только тот может быть справедливым, кто может поставить себя на место других.

 

Если вам не дан критический ум от природы, ваше пребывание здесь бесполезно.

 

Тот, кто избавился от болезни под названием "завтра", имеет шанс добится того для чего он сюда пришёл.

 

Блажен тот, у кого есть душа, блажен тот, у кого ее нет, но горе тому, у кого она в зародыше.

 

Настоящий отдых зависит от качества сна, а не от его количества.

Спи мало без сожаления.

 

Энергия, использованная на активную внутреннюю работу, возвращается снова, а та, что истрачена на пассивную, потеряна навсегда.

 

Лучшим средством, которое пробуждает желание работать над собой, является осознание того, что вы можете умереть в любой момент. Но сначала вы должны научиться всегда помнить об этом.

 

Сознательная любовь вызывает то же в ответ. Эмоциональная любовь вызывает совсем противоположное чувство. А физическая любовь зависит от типа и полярности.

 

Сознательная вера - это свобода. Эмоциональная вера - рабство. Механическая вера - глупость.

 

Смелая надежда - это сила. Неуверенная надежда - трусость. Надежда со страхом - слабость.

 

Человеку дается ограничеанное количество впечатлений, если он экономит их, он продлевает себе жизнь.

 

Здесь нет ни русских, ни англичан, ни евреев, ни христиан, а только есть те, кто преследует одну цель - быть способным быть.

[ДАНИИЛА 6 508]

П. Д. Успенский <В Поисках чудесного>

 

 

Кто-то случайно спросил его во время беседы, заключено ли в учениях и обрядах существующих религий что-нибудь реальное и ведущее к определённой цели.

 

— Да и нет, — сказал Гурджиев. — Вообразите, что мы сидим здесь и разговариваем о религиях, а горничная Маша слышит наш разговор. Она, конечно, понимает его по-своему и повторяет то, что ей понятно, швейцару Ивану. Швейцар Иван опять-таки понимает всё по-своему и повторяет то, что ему понятно, кучеру Петру, живущему за стенкой. Кучер Петр едет в деревню и пересказывает там то, что говорят городские господа. Как вы думаете, будет ли его рассказ хоть сколько-нибудь напоминать то, что говорим мы? Совершенно такая же связь существует между существующими религиями и тем, что было их основанием. Вы получаете учения, традиции, молитвы, обряды не из пятых, а из двадцать пятых рук; разумеется, почти всё здесь искажено до неузнаваемости, а существенные элементы давно забыты.

 

«Например, в христианстве всех исповеданий по традиции большую роль играет Тайная Вечеря Христа и его учеников. На этом основаны литургия и целый ряд догматов, обрядов и таинств. Её понимание стало причиной раскола, разделения церквей и возникновения сект; много людей погибло из-за того, что они не пожелали принять того или иного толкования данного факта. На самом же деле никто в точности не понимает, что именно имело место, что сделали в тот вечер Христос и его ученики. Не существует объяснения, которое даже отдаленно напоминает истину, потому что написанное в Евангелиях, во-первых, сильно искажено во время переписывания и переводов; во-вторых, Евангелия были написаны для тех, кто знает. Тем, кто не знает, они ничего не могут объяснить. И чем глубже такие люди стараются понять этот факт, тем в большие впадают ошибки».

 

«Для того чтобы понять то, что произошло на Тайной Вечере, надо прежде всего знать некоторые законы».

 

«Помните, что я говорил об «астральном теле»? Давайте вкратце повторим это. Люди, имеющие «астральное тело», могут общаться друг с другом на расстоянии, не прибегая к помощи обычных физических средств. Но для того чтобы такое общение было возможным, они должны установить друг с другом некоторую «связь». Поэтому, отправляясь в разные места, в дальние страны, люди иногда берут с собой что-нибудь, принадлежащее другому, особенно такие вещи, которые соприкасались с его телом, пропитаны его эманациями и т.п. Точно так же для установления связи с умершим человеком его друзья обыкновенно хранят какие-то его вещи. Этими вещами как бы оставлен особый след, нечто вроде проводов или нитей, протянутых в пространстве. Эти нити связывают данный предмет с человеком, им владевшим; иногда он жив, а иногда уже умер. Люди знали это с глубочайшей древности и различными способами использовали такое знание».

 

«Следы его можно найти в обычаях многих народов. Вы знаете, например, что у некоторых народов есть обычай кровного братства. Двое или несколько человек смешивают свою кровь в одном сосуде и затем пьют из него, после чего их считают братьями по крови. Но происхождение этого обычая лежит глубже и восходит к магической церемонии установления связи между «астральными телами». Кровь имеет особые свойства, и некоторые народы, например, евреи, приписывали чрезвычайное значение магическим свойствам крови. Далее, вы должны знать, что если установлена связь между «астральными телами», она, согласно верованиям некоторых народов, не разрывается и смертью».

 

«Христу было известно, что он должен умереть: так было решено заранее. Знали это и его ученики, и каждому из них было известно, какую роль ему предстоит сыграть. В то же время им хотелось установить постоянную связь с Христом. С этой целью он дал им выпить свою кровь и съесть свою плоть. Это вовсе не было хлебом и вином, а подлинным телом и подлинной кровью».

 

«Тайная Вечеря была магической церемонией, сходной с «кровным братством»; она устанавливала связь между «астральными телами». Однако есть ли в современных церквах хоть один человек, знающий это? Понимает ли кто-нибудь смысл Тайной Вечери? Всё давно забыто, всему придано совершенно иное значение. Остались лишь слова, смысл которых давно утрачен».

 

Эта лекция и особенно её конец вызвали в наших группах множество разговоров. Многих оттолкнуло то, что Гурджиев сказал о Христе, о Тайной Вечере; другие, напротив, почувствовали в этом какую-то истину, которой никогда не смогли бы достичь самостоятельно...

[Mahant 327]

Как-то между учениками разгорелся спор. Они никак не могли решить, что труднее всего : записать Божье Откровение, понять его или, после того как поймешь сам, объяснить другим.

Спросили Мастера. Он ответил:

- У меня есть задачка потруднее, чем любая из этих трех.

- Какая?

- Научить вас, олухи, видеть реальность такой, какая она есть.

[Mahant 327]

Вот наверное лучший документальный фильм на данную тему:

 

О Георгии Гурджиеве и его эпохе.

 

Режиссер: Мартирос Фаносян

Продолжительность: 00:52:56

Изменено 20 ноября, 2010 пользователем Mahant

[ДАНИИЛА 6 508]

Ага, классный фильм!