Другая Литература

[Гость Lilian]

Круглый год у камина

 

Александр Макаренков

 

Зимой мы тянемся к теплу

В согретый дом с постелью белой

И у камина поутру.

И у камина поутру

Стихи слагаем неумело.

 

Вкушаем тот запретный плод,

Что называется "Прозренье".

Ведь скоро кончится тот год.

Ведь завтра кончится тот год,

В котором не было везенья.

 

А дальше? После? А потом?

- Примчится с юга теплый ветер

И платья легкие ответят

На все вопросы хохотком.

 

Но летом тянемся туда,

Где тень глубокая синеет,

И покидаем города,

Чтобы вернуться в них тогда,

Когда по новой зазимеет.

[Гость Гадя Петрович Хренова]

Жаль, что очень быстро вянут розы.

Жаль, что в небе тают наши звезды…

Жаль.

 

А он любил её, носил он на руках.

Он ей писал свои стихи на облаках.

И облака летели с севера на юг,

Она читала эти письма всем вокруг…

Жаль.

 

Она читала эти письма на лету,

Холодным звездам и цветам в ночном саду.

А время шло и звезды падали в садах,

А время шло, и розы вяли на глазах.

Жаль, что все не вечно в этом мире…

Жаль.

 

И мы когда-то так любили,

Жаль.

А он любил, а он хотел с ней вечно быть,

Писать стихи и розы алые дарить.

Но облака поплыли с юга на восток

И выпал снег, разлуки долгой выпал срок…

Жаль.

 

Он ей кричал стихи, прощаясь, на лету,

И розы алые горели на снегу,

И грешный мир, качаясь тихо, мимо плыл.

Не досказал, не докричал, не долюбил…

Жаль.

 

Мы понимаем очень поздно,

Жаль, что не вернуть на небо звезды.

Жаль.

 

Но есть любовь, но есть стихи, но есть цветы,

Но есть слова необычайной красоты…

И облака летят над миром вновь и вновь…

Он пишет с неба ей про вечную любовь.

Он пишет ей и будет вечно ей писать,

И будет ждать ее, как прежде, будет ждать…

И может быть, когда-то встретятся они,

Как облака, на самом краешке земли.

[Papa 119]

Дым табачный воздух выел.

Комната -

глава в крученыховском аде.

Вспомни -

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил.

Сегодня сидишь вот,

сердце в железе.

День еще -

выгонишь,

может быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Выбегу,

тело в улицу брошу я.

Дикий,

обезумлюсь,

отчаяньем иссечась.

Не надо этого,

дорогая,

хорошая,

дай простимся сейчас.

Все равно

любовь моя -

тяжкая гиря ведь -

висит на тебе,

куда ни бежала б.

Дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят -

он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей,

мне

нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон -

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила,

он

любимую на деньги б и славу выменял,

а мне

ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь,

что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

и суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек...

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.

 

26 мая 1916 г. Петроград

[Гость Гадя Петрович Хренова]

Не очень-то легко дойти пешком до неба,

А до тебя достать - куда трудней, ручаюсь я!

А мне кругом твердят, что истина - на дне, мол,

Ложь - где-то на поверхности, а правда - по краям.

 

Я здесь не для того. Я не люблю застолья.

Я на тебя любуюсь, о непьющий ангел мой!

Из всех путей к тебе, заведомо окольных,

Я выхожу на путь один - бессмысленно прямой.

 

Рву на себе тельняшку и не бреюсь ни хрена,

Стараюсь вызвать жалость тихой сапой,

А горло жжет предчувствие большого бодуна, -

Последний бой - он беспробудный самый!

 

Я смотрю на тебя, я слежу за тобой,

Я забыл все другие дела.

Вот возьму и уйду в настоящий запой -

Чтобы ты мне его прервала.

 

Я в жизни не ходил ни в горы, ни в походы,

Не плавал, не нырял, тем паче - не влезал в забой.

Но, правда, иногда я в детстве выезжал на воды,

А тут - без подготовки прямиком вхожу в запой!

 

Вхожу туда сознательно, с сознанием борьбы;

Быть может, всё, что было раньше, было лишь прологом

К решительному шагу за гранёный край судьбы

Под самым общепризнанным предлогом.

 

Я спокоен, я собран, как новый герой,

Я уже закусил удила.

Я практически вышел в открытый запой -

Чтобы ты мне его прервала.

 

Мой хрупкий организм настолько непорочен,

Что выдержит - держу пари - бутылок эдак семь.

Но, правда, говорят, что есть пути и покороче,

Вот только б не сорваться - и не уйти бы насовсем!

 

Пусть ждут меня видения и абстинентный криз,

Пусть глюки машут пятками из стопки!

Но я не отступлюсь, поскольку это не каприз

И мой запой принципиальней забастовки!

 

Я уверен в себе. Я доволен собой.

Я хлещу эту дрянь из горла.

Я всё глубже и глубже вливаюсь в запой -

Чтобы ты мне его прервала.

 

Ты вечно за рулем, ты не лелеешь боли,

И искорки любви мне не раздуть в твоей душе,

А я - почти поэт, а раз поэт, то - алкоголик

(К чему же нарушать давно привитые клише)!

 

Ну вылечи меня, ну дай мне шанс остаться трезвым!

Ты видишь, я пьянею не от водки, а от глаз!

А ты который раз, как по стакану стеклорезом:

Не надо, мол, не надо, это песня не для нас!

 

Ах, вот они приехали! Но где же... где же ты!?

О, черт возьми, бригада-то другая!

Так в одночасье рушатся глобальные мечты.

Но я молчу, я не ропщу, я лишь икаю.

 

Я умру от стыда. Я не дамся живой.

Эвон как - за здорово живёшь!

Для чего я, скажите, пустился в запой,

Если ты мне его не прервёшь!?

 

Иду на брудершафт, сворачиваю в штопор,

Вздымаюсь на рога, попутно приспустив шасси.

И мертвою петлей себя затягиваю, чтобы

Всем встречным косякам кричать "пардон" или "мерси".

 

Нет, все, друзья, приехали - на следующей схожу!

Ей богу, очень срочно надо выйти!

Подайте мне стоп-кран! Я из-под крана остужу

Свои крупнокалиберные мысли!

 

Кто меня уважает - тот полный вперёд!

Я б и сам, только мне не с руки...

Под крылом самолета о чем-то поёт

Зелёное море тоски...

 

Женеманж па сис жур! Подайте на леченье!

Ну, может быть, хоть кто-нибудь глоточком угостит!

Ведь я вам так скажу: что немцу развлеченье,

То русскому, простите, этот - основной инстинкт!

 

Ведь капельница, братцы, - это вам не се ля ви!

Под ней запал пропал, азарт разбился.

И нет ни дна, ни брода - ни в стакане, ни в любви.

За что боролся - тем и отравился!

 

Я послал всё к чертям, я смирился с судьбой:

Тихий час, пижама, кровать...

Но по ночам я мечтаю вернуться в запой -

Тот, какого тебе не прервать.

[Enigma Kuutar 20 338]

Он такой был один крупный волк,

Долго стаю водил на охоту

И ловили его- был бы толк,

Но он только выл на болотах

 

Сколько было облав и погонь,

Сколько он уходил от капканов.

Он матерый вожак, ты не тронь

Ему вольных степей не хватало

 

У нее просто был малый рост,

Но она была белой волчицей.

Он ее полюбил- вот вопрос

У волков это может случиться.

 

Он гонялся за ней по степи,

Они в белом снегу кувыркались

И когда было нужно идти,

То друг к другу они прижимались

 

Снова за снег зацепилось холодное солнце,

Снова снег ярко окрасил рассвет

И в далике, где горят бледно- желтые кольца

Волчий, немного размытый, застыл силуэт

 

Вот однажды зимой на заре

Она прямо в капкан угодила.

Он прилег рядом с ней на земле-

Стая быстро вперед уходила

 

После долгие дни на снегу

Он смотрел как она умерала...

Что ж вот так он достался врагу,

А любовь его жизнь забирала.

 

Когда люди к капкану пришли-

Два недышащих тела лежали

У него и у ней на груди,

Словно слезы, снежинки дрожали......

[бусинка 1 337]

Максимилиан Волошин

 

 

Не успокоена в покое,

Ты вся ночная в нимбе дня...

В тебе есть темное и злое,

Как в древнем пламени огня.

 

Твои негибкие уборы,

Твоих запястий бирюза,

И строгих девушек Гоморры

Любовь познавшие глаза,

 

Глухой и травный запах мирры -

В свой душный замыкают круг...

И емлют пальцы тонких рук

Клинок невидимой секиры.

 

Тебя коснуться и вдохнуть...

Узнать по запаху ладоней,

Что смуглая натерта грудь

Тоскою древних благовоний.

[бусинка 1 337]

Владимир Набоков

 

 

В полнолунье, в гостиной пыльной и пышной,

где рояль уснул средь узорных теней,

опустив ресницы, ты вышла неслышно

из оливковой рамы своей.

 

В этом доме ветхом, давно опустелом,

над лазурным креслом, на светлой стене

между зеркалом круглым и шкапом белым,

улыбалась ты некогда мне.

 

И блестящие клавиши пели ярко,

и на солнце глубокий вспыхивал пол,

и в окне, на еловой опушке парка,

серебрился березовый ствол.

 

И потом не забыл я веселых комнат,

и в сиянье ночи, и в сумраке дня,

на чужбине я чуял, что кто-то помнит,

и спасет, и утешит меня.

 

И теперь ты вышла из рамы старинной,

из усадьбы любимой, и в час тоски

я увидел вновь платья вырез невинный,

на девичьих висках завитки.

 

И улыбка твоя мне давно знакома

и знаком изгиб этих тонких бровей,

и с тобою пришло из родного дома

много милых, душистых теней.

 

Из родного дома, где легкие льдинки

чуть блестят под люстрой, и льется в окно

голубая ночь, и страница из Глинки

на рояле белеет давно...

[Enigma Kuutar 20 338]

Ту ночь далекую ты помнишь?

Он растворялся в пустоте,

И долго, долго стыла полночь

В глазах, поверивших мечте.

Он уходил без сожаленья,

Открыв дорогу остальным,

В часы кровавого затменья,

К мечтам и образам иным.

Ведь он любил.. Тебя, Богиня,

Тебя, далекая Луна,

И он шептал Твое лишь имя,

Презрев другие имена.

Он пел, когда душа горела,

Твоими циклами он жил...

Когда же смерть коснулась тела,

Тебе он душу подарил.

И Ты хранишь ее, богиня...

О, кто сказал, что ты одна?!

Ты льешь из бездны свет во имя

Того, чья жизнь тебе дана.

[Heart 0]

Я сердце свое никогда не щадила:

ни в песне, ни в горе, ни в дружбе,

ни в страсти...

Прости меня, милый. Что было — то было.

Мне горько.

И все-таки все это — счастье.

 

И то, что я страстно, горюче тоскую,

и то, что, страшась неизбежной напасти,

на призрак, на малую тень негодую.

Мне страшно...

И все-таки все это — счастье.

 

О, пусть эти слезы и это удушье,

пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.

Страшней — всепрощенье. Страшней —

равнодушье.

Любовь не прощает. И все это — счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,

не ждет состраданья, не делится властью.

Покуда прекрасна, покуда живая.

Покуда она не утеха, а — счастье.

 

Ольга Берггольц

[Голос Свыше 3]

Все было написано под воздействием депрессии

 

Осенний лист, махнув на прощанье небу,

Прощается с бренною землей, опять

Зима наледи зеркалом покроет

Мокрый водопад дорог - скользят люди в

Даль, спотыкаются, падают,

Место потеплей и уютней

Стремятся занять.

Порою ждут ненастья их,

Порою пропасти растут за поворотом-

Не каждому здесь суждено

Познать раскаты грома, под названьем - счастье.

Спотыкаясь, падают люди,

Кочки точкой собирают пятой

У них душа закрыта напрочь,

Свою же настежь распахнул,

Набрался горя, оскорблений и

Чувствую уже...- не то-

Прикончено мировоззренье,

Закрылось сердце от терзаний

И чувство злости принесло...

 

Мне кажется что это уже в прошлом

[Enigma Kuutar 20 338]

Всегда найдется женская рука,

чтобы она, прохладна и легка,

жалея и немножечко любя,

как брата, успокоила тебя.

 

Всегда найдется женское плечо,

чтобы в него дышал ты горячо,

припав к нему беспутной головой,

ему доверив сон мятежный свой.

 

Всегда найдутся женские глаза,

чтобы они, всю боль твою глуша,

а если и не всю, то часть ее,

увидели страдание твое.

 

Но есть такая женская рука,

которая особенно сладка,

когда она измученного лба

касается, как вечность и судьба.

 

Но есть такое женское плечо,

которое неведомо за что

не на ночь, а навек тебе дано,

и это понял ты давным-давно.

 

Но есть такие женские глаза,

которые глядят всегда грустя,

и это до последних твоих дней

глаза любви и совести твоей.

 

А ты живешь себе же вопреки,

и мало тебе только той руки,

того плеча и тех печальных глаз...

Ты предавал их в жизни столько раз!

 

И вот оно- возмездье- настает.

"Предатель!"- дождь тебя наотмашь бьет.

"Предатель!"- ветки хлещут по лицу.

"Предатель!"- эхо слышится в лесу.

 

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.

Ты сам себе все это не простишь.

И только та прозрачная рука

простит, хотя обида и тяжка,

 

и только то усталое плечо

простит сейчас, да и простит еще,

и только те печальные глаза

простят все то, чего прощать нельзя...

[Enigma Kuutar 20 338]

Прости, я по-другому не умею.

Вот так, а не иначе я живу:

И детские мечты ещё лелею,

И верю в совершенство наяву.

 

Пусть каждое неловкое движенье

Признание моё благославит:

Я, преодолевая отчужденье,

Люблю тебя отчаянно,-навзрыд,

 

Прости, что хитрость не вошла в привычку,

Прости, что откровений не таю,

Прости, что неприметною синичкой

Когда-то я впорхнула в жизнь твою,

 

Прости, что я была неосторожна

В словах, в поступках, в чем-то там ещё,

Прости меня, пока ещё не поздно,

Пока ещё на сердце горячо...

[Гость Тутси(Надя)10]

***

Тропа по имени судьба –

Там нет следов машинных,

Там ни единого столба

Приметных вех старинных.

Мы сами жизнь даём стезе,

Торим её сквозь годы.

И кем бы ни были, но все

На ней мы – пешеходы.

 

 

***

Порою вступаешь в просторы

Такой полноты бытия,

Где жизнь открывается взору,

Секретов своих не тая.

 

Всё слышишь, и всё на примете,

И чуток, как почка весной,

И веришь, что кончишь не смертью,

А жизнью, но только иной.

[Гость Тутси(Надя)10]

***

Не за силу, не за качество

золотых твоих волос

сердце враз однажды начисто

от других оторвалось.

 

Я тебя запомнил докрепка,

ту, что много лет назад

без упрека и без окрика

загляделась мне в глаза.

 

Я люблю тебя, ту самую,—

все нежней и все тесней,—

что, назвавшись мне Надеждою,

шла ветрами по весне.

 

Ту, что шла со мной и мучилась,

шла и радовалась дням

в те года, как вьюга вьючила

груз снегов на плечи нам.

 

В том краю, где сизой заметью

песня с губ летит, скользя,

где нельзя любить без памяти

и запеть о том нельзя.

 

Где весна, схватившись за ворот,

от тоски такой устав,

хочет в землю лечь у явора,

у ракитова куста.

 

Нет, не сила и не качество

молодых твоих волос,

ты — всему была заказчица,

что в строке отозвалось.

[Enigma Kuutar 20 338]

Серо , гнусно , пакостно и мерзко…

Ты - Никто , и вот… приходит Он ,

День , когда Судьбе заявишь дерзко:

Ты - не моя …и убирайся вон!

Ты не моя…Я большего достоин ,

И я готов завоевать весь Мир!

И Марс навек мой Бог…я Воин ,

И Чингисхан Великий – мой Кумир!

 

И вот… в тебя поверил твой народ !

Ты знаешь Путь! Веди нас за собою…

Мы снова собираемся в поход …

Мы вновь в Войну уходим с головою…

Огонь и Меч …и реки крови льем …

Ты на чужой земле теперь Хозяин,

Днем убиваем… ну, а ночью пьем …

Они не братья…значит ты - не Каин!

 

Потом к тебе приходит смерть ,

Ведь немощен и стар –

Не обмануть природу,

Закопанный в земную твердь

И проклятый навек чужим народом ,

Ты станешь символом Несчастья и Беды ..