Максим ЯКОВЛЕВ ФРЕСКИ

[Days 528]

Максим ЯКОВЛЕВ

 

 

 

 

ФРЕСКИ

Маленькие рассказы и стихотворения в прозе

 

 

Фрески - это когда пишут прямо по свежей штукатурке; по свежей, впитывающей образ основе... по свежей памяти, ибо память - источник всякого искусства: живописец наносит на холст пятно или линию всегда по памяти; композитор торопится зафиксировать в нотных знаках мелодию, которую удерживает в памяти; так и писатель, являясь частью речи, немыслим без памяти.

 

Фрески - это когда целое пишется частями: то здесь, то там...

 

Писать надо стараться быстро, пока всё живо.

 

 

ОНИ СИДЕЛИ НА ЗАДНЕМ СИДЕНЬЕ АВТОБУСА

 

Они сидели на заднем сиденье автобуса. Он смотрел в окно, отвернувшись от всех.

 

- Как сговорились все, подходят ко мне и хвалятся: Мне мой это подарил! А мне мой то! А мне мой гляди что... Одна я молчу и улыбаюсь как дура. А что мне им сказать, что ты мне даже коробки конфет купить не смог? - говорила она. - Знаешь как обидно было, ведь всем, всем мужья что-то подарили, одной мне, как будто я хуже всех... Скажи, я что, хуже всех, я что такая, что и конфетки не заслужила, скажи?..

 

Автобус шел долго, пробираясь по пустынным пригородным улочкам. Оставалось всего несколько человек в тусклом дребезжащем салоне. Я встал у задней двери приготовившись выйти. Она больше не зудела, она спала у него на плече, обхватив его за руку. Он все так же смотрел в окно, только огромная его ладонь осторожно гладила ее по голове поверх вязанной серой шапочки.

 

 

СЛАВА БОГУ

 

Утром в вагоне только и говорили все о том, что ночью чудом удалось избежать аварии. Он вышел покурить в тамбур и ужаснулся, представив себе, что могло случиться с ним и его семьей прошлой ночью, в мороз, вдалеке от города... и отогнал от себя эти мысли. Глубоко затянувшись, вздохнул и улыбнулся, глядя на сверкающие снега, и сказал про себя: 'Слава Богу'.

 

И тут он вспомнил, что вчера днем он так же стоял здесь и видел в окне какую-то станцию, людей, ожидающих электрички и среди них чью-то фигуру, сгорбленную от холода. Бродяга поди или алкаш, -подумал он тогда. А тот повернулся к их поезду, и (он это ясно видел) перекрестил несколько раз вагоны, обдавшие его снежной пылью... Он еще смотрел на этого чудика и усмехался про себя и качал головой, бывает же... Теперь же все эти события как то естественно связались между собой. 'Слава Богу', - сказал он снова. И еще раз неожиданно громко: 'Слава Богу!'

 

 

ИДИОТ

 

Сидит в электричке человек лет четырех, смотрит в окно и чего-то там напевает. Еще он болтает ногами, досаждая этим мамочке, чем-то сильно расстроенной, сидящей напротив.

 

- Ты прекратишь или нет?

 

Он прекращает ненадолго, но он же поет, но поезд же идет, как же можно не болтать!

 

- Смотри, опять испачкал, идиот!

 

'Идиот' улыбается виновато, потом заискивающе, но на мамочку это не действует. Через некоторое время опять:

 

- Дрянь бестолковая!

 

..?!! Но она же его мама, и он поджимает губы и смотрит на меня. А чем я могу помочь ему, я лишь сочувствую ему глазами и вдруг встречаю взгляд мудрейшего человека... Он опускает голову, слушая оскорбления, и вздыхает легко и мирно.

 

Насколько же они умнее нас!

 

 

'ЧЕЛОВЕКА РАССТРОИЛ'

 

Мой знакомый, Николай Михайлович рассказывал: 'Ехал вчера в электричке с 'новым Ноздревым'. Такой же беспокойный, шумный и весь в бутылках пива. Вот, думаю, повезло. Выпивает он одну за одной, ну и конечно вещает про то, как мы сами виноваты в том, что не умеем жить 'как люди', в своем стиле, вообщем. Ну и конечно нашел он во мне своего благодарного слушателя. Поднимаюсь выходить, а ему жалко такого слушателя терять, стал он жалеть об этом, а я и говорю: 'Если вы не возражаете, разрешите я подберу бутылочки ваши пустые?' Ведь три штуки, это же полбуханки хлеба! На дороге не валяются. Отдал он без звука, только сморщился: 'Так вот тебе чего надо было...' "Расстроил, понимаешь, человека' - смеется Николай Михайлович, потерявший в этом году жену и сына, сам больной, филолог, специалист по славянской литературе.

 

 

РАЗГОВОР

 

Иду домой, слышу за спиной разговор подростков.

 

- А ты в кино хотел бы сняться?

 

- Ну если только в эпизоде. Так, чтоб выскочил, зарезал и убежал! И чтоб меня не узнали.

 

- А как же слава, известность?

 

- Ну это не в моей натуре.

 

 

НЕ ЗАБУДУ Я ЭТОТ ТАГАНРОГ

 

Не забуду я этот Таганрог. В ожидании автобуса на Мариуполь, посадил я жену и детей в скверике и пошел за мороженым. Попал я, благодушный прямиком в цыганские сети. Окружили меня 'ромалы', раскрутили как конфетку, и не понял как сам же отдал им половину тех денег что накопили на весь отпуск! Жена пыталась прорваться ко мне, кричала, а я как оглушенный. Очнулся - небо померкло: ужас, растерянность, стыд, а потом поднялась во мне ненависть и такая злость полоснула, что... И вот дети. Одной - шесть, другой - два годика. Все замечательно, ждали мороженое, а тут мама плачет, а папа страшный... Как они смотрели тогда на меня! Тут вспомнил вдруг что я - папа. Папа, гори все огнем! Я заставил себя улыбнуться, подмигнул как сумел и даже что-то сказал им 'мудрое', вроде: 'Бывает и похуже, ребята'.

 

Тогда получилось вернуть и семью, и беззаботное лето, и мороженое... А когда подросли - не смог. Тогда, оказывается, было проще.

 

 

КОНЬ

 

Отец любит вспоминать о своем отце: 'Купил он коня. Красавца. Никогда еще такого не видели! Только обманули его на ярмарке: конь то верховой, вот в чем беда, к телеге не приученный оказался. И так и сяк к нему отец - ни в какую тот не идет. И конь то хороший попался! Подойдешь, он положит голову на плечо, хлебушка ждет, а сам смотрит глазом так, сливовым, в душу прямо... Что тут делать?

 

Отец ходит темный, деньги то большие отдал, а толку? Стал он его выводить за двор. Привяжет и лупит, знаешь как - ух! Иной раз до крови. Придет домой мокрый весь, сядет и сидит. А мне-то как, пацану? И конь хороший, и папка, и ему то жалко его. Вот в чем дело. Кое-как приучил-таки его отец, да и то: вот нагрузит телегу, нас посадит, детишек, сам рядом идет - и конь идет - нормально, как и надо. Но если только присядет отец к нам, хотя бы даже с краешку - встает как вкопанный. Хоть убей! Во как чуял отца. Мстил. Уж как мы ни пробовали, так и не простил ему...'

 

Отец вспоминает, переживает как наяву. И я тоже. Хорошо.

 

 

СУШКИ

 

Как легко поругаться с женой из-за пустяка - попробуй примирись потом.

 

Мы бредем лесом с прогулки, впереди - притихший ребенок. Ранняя весна. В оврагах снег еще. Поднимаемся на взгорок. И тут нас встречает одинокий куст орешника, унизанный весь... баранками. Настоящими сушками с маком, висящими на тонких ветках. Мы стоим, не веря глазам. Место безлюдное. На сучке записка: "Угощайтесь люди добрые". Детский почерк, бумажка в клетку. Мы начинаем смеяться. Мы начинаем прыгать вокруг куста. Мы не находим слов. Кто тебя придумал, чудо? Мы съели тогда с великим удовольствием лишь несколько сушек, чтобы и другие могли разделить с нами этот безымянный, маленький дар любви.

 

Каждую весну я вспоминаю об этом и знаю, что буду вспоминать об этом всю жизнь. Он так и будет стоять у меня перед глазами, этот дивный куст орешника в весеннем лесу.

 

 

СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ

 

В нашем поселке много собак, оставленных дачниками после лета. Большинство сбивается в голодные стаи и бегает в поисках пищи, но так поступают не все. На протяжении восьми месяцев я видел собаку, которая выходила на дорогу напротив заколоченной дачи и ждала день и ночь своих хозяев. Едва слышались чьи-то шаги, появлялась ее умная породистая морда с такой надеждой в глазах, что скоро проходить мимо нее стало невыносимо. Несколько раз один сердобольный парень пытался забрать ее к себе, и всякий раз она сбегала от него и продолжала нести свое неусыпное дежурство с ошейником и волочившимся поводком... В любую погоду, замечая каждого проходящего. Так прошла и зима, и весна. А летом вернулись хозяева, и надо было видеть собачье счастье, когда она шла по поселку с хозяином, который обращался с ней как с ненавистной обузой, крича и пиная ее без всякого повода. Кто-нибудь скажет, что жалко собаку, а мне стало жалко хозяина, ему бы ее собачье сердце.

 

Этой осенью собаки что-то не видно, слышал будто ее убили, не знаю.

 

 

ОНИ СТОЛКНУЛИСЬ У БУЛОЧНОЙ

 

Они столкнулись у булочной, случайно. Застыли и смотрели друг на друга. Пятнадцать лет были мужем и женой и пять лет как не виделись.

 

- А ведь хорошо нам было вообщем-то, правда? - Правда... Он опаздывал на поезд, у нее кончался перерыв, они стояли, сомкнувшись лбами. Никто не хотел уходить, и поэтому не уходил. Проехал его поезд и кончился ее перерыв, а они все стояли, уткнувшись лбами, потому что было хорошо. Не говорили. Не плакали. И опять разошлись, боясь обернуться и посмотреть вслед. Я ничего не понимаю в этой жизни.

 

 

МОЙ ОТЕЦ

 

В те дни он не отходил от отца. Последние месяц-полтора, всюду с ним как хвостик. Раньше-то: с утра, да на улицу и в горы на весь день с ребятней, а тут ни на шаг. И отец брал его с собой, даже на покос бывало, полусонного. Завернет от прохлады и на телегу, тот проснется испуганно, а кругом уж все поет: и птицы, и отец вполголоса, и коса... Или вцепится в тяжелую отцовскую руку и не отпускает и ходит с ним. Отец остановится, разговорится со знакомым, зайдет в контору или на базар соберется, а ему ничего не надо, только быть рядом с отцом, только б не по потерять. И откуда он мог догадываться, что не увидит больше отца, что никогда уже больше не держаться ему за его большую теплую руку? Так и вышло: проводили на войну и погиб.

 

Я часто вижу этого пацаненка, чумазого от пыли и слез, глядящего на дорогу и уже все знающего. Шесть лет ему было. Это был мой отец.

 

 

СТРАННАЯ

 

- Странная ты какая-то.

 

-Я деньги потеряла.

 

- А чего улыбаешься?

 

- Понимаешь, я их нашла потом...

 

-Так нашла или потеряла?

 

- Я сама не знаю. Их женщина подобрала с ребенком. Неполноценным. В коляске такой...

 

- Ну и что?

 

- Я подошла, а она ко мне: вот, говорит, чудо-то, Богородица послала нам! Дурочка. Гляжу, а бумажки то мои: триста рублей пополам сложенные, Господи... не смогла я у нее забрать...

 

- Да может не твои "бумажки"?

 

- Мои, я чувствую, мои...

 

- А чего плачешь-то?

 

- Не знаю...

 

- Ну ты даешь, мать.

 

 

БЕЛЯНКА

 

Бывают же на свете собаки. И не просто собаки, а собачи...

 

По сей день для меня загадка: чем мы приглянулись друг другу? Она - из стаи собак-побирушек, белая, с густой овечьей шерстью, словом, Белянка. Поначалу я не отмечал кого-либо из них, и если была возможность, оделял их сухариками поровну. Как-то раз, из всей этой братии, она одна привстала на задних лапах и потянулась не к лакомству (которого у меня не было в тот раз), а ко мне. Я погладил ее... И с тех пор она стала моей Белянкой. Едва завидев меня, несется она навстречу, и не описать, как она сперва забежав вперед и опустив низко морду, начинает вилять своим тельцем, взглядывая на манер деревенской кокетки, но потом, не выдержав, все же встает на лапы и уже ластится от души. Впрочем, и я радуюсь не меньше.

 

Со временем я убедился, что ею движет именно приязнь ко мне, а не чувство голода. Метров двадцать-тридцать мы идем вместе, затем она вежливо отстает, и как я благодарен ей за это: у меня ведь нет возможности взять ее к себе в дом. Иной раз иду намного позднее обычного, все равно - и встретит меня, и проводит. Такая собача. Позавчера вдруг не ткнулась ко мне, а отбежала опасливо. Вижу на голове у нее запеклась кровь. Весь день переживал и думал о том, что вот тот человек, в ее глазах был таким же как я. И ударил. Сегодня, слава Богу, наши отношения восстановлены! Должна быть хотя бы одна душа на свете, которая ждет тебя каждый день. (И почему не бывает у нас любви без тревоги? Увидимся ли мы завтра?)

 

 

СНЕГ

 

С утра шел снег. Невероятно белый и плавный. Как давно она, оказывается, ждала этого, как подставила ему измученные тело свое... Мы все забыли, что она - живая, но сейчас нельзя не слышать протяжный выдох ее: "Уйдите, люди! Уберите свои дурацкие машины, самолеты и поезда... Побудьте где-нибудь, хоть пару часов, хотя бы на полчаса дайте.. сил нету-у!"

 

Тихо и чисто, как в больничной палате. Я вышел за хлебом и сразу понял, что мы тут лишние. Оказывается бывают минуты, когда человек не хозяин, не царь, не бог. Ему лучше сидеть дома. Аминь.

 

 

СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ

 

"Да не дала я ему, не дала, успокойся! Что ж ты-то, герой, молчал, когда он полез ко мне, забоялся начальства?.." Вот так, в полный голос, средь бела дня, в электричке. Бывало такое услышишь, что в пору провалиться. И ничего, молчим, читаем, дело житейское... А и действительно, чего мы только не знаем про самих себя - жуткое, махровое человечество? Ведь нам миллионы лет, мы все помним!

 

 

ИМПЕРАТОР

 

Император поднялся мрачным, позавтракал, не допивши чаю, на лестнице поскользнулся и согрешил нехорошим словом.

 

Во дворе встретили его холодно: дворник и сосед со второго этажа сказали, что он вечно ставит свою машину "не как у людей" и что из-за этого каждый раз приходится... "Жигуленок" долго не заводился и наконец тронулся. День опять получился скверным: дела не ладились, кредиту никто не давал, ко всему пришлось "убить" полдня в департаменте, выслушивая всякий вздор...

 

Вечером, когда он вернулся, закрапал дождь. Император вышел из машины и закурил. Тяжелое настроение не покидало его. Дома он немного поиграл с дочуркой, и на душе полегчало. Но за ужином жена все испортила, напомнив ему опять про треснувший унитаз. Жена простушка - за столом о таких вещах - постоянно донимала его подобными пустяками, но она была единственная, кто называл его "императором", правда исключительно в те моменты, когда к ней приходило желание...

 

Вы зря смеетесь. Дело в том, что он действительно император, просто он угодил не в свое время. Ему очень сильно не повезло с этим, не то что вам.

 

Какая это мука - соответствовать!

 

 

РАЗГОВОР

 

- И все трое на него, а он мог их в пять секунд положить, он только шагнул так, и они все попадали...

 

-Тебе привет, кстати, от Битюка-младшего, вчера встретил его с братаном, веселые: Вован вернулся, морда - во!

 

- А ему же нельзя убивать, он так сложил руки: "делайте что хотите"...

 

- Теперь опять за свое возьмутся, точняк.

 

- Один с перепугу бах его обухом по голове и вырубил, и пошло.

 

- Ты учти: у Вована зуб на тебя, ты думаешь Битюк зря тебе привет передавал?

 

- Да знаю. И они затащили его в избушку, думали он там деньги прячет, связали его, понял?, и стали топтать ногами, чтобы он сказал...

 

- С ним шутки плохи...

 

- Переломали ему ребра, руки, череп проломили, а он потом сам в монастырь пришел, когда очнулся! Входит в церковь весь в крови, избитый, все так смотрят...

 

-Я тебя предупреждал, смотри...

 

- А когда их поймали, он говорит "отпустите, а то уйду от вас'! Ты понимаешь?!

 

- Да успокойся ты, люди смотрят, ты че...

 

- Он потом всю жизнь согнувшись ходил и без зубов, а мог в два счета с ними разобраться! Без проблем, понял?

 

- Ну и дурак. Ты че, правда этому веришь?

 

- Да ты не знаешь, он мог из глины золото делать и не стал. Представляешь: сколько глины - столько золота!

 

- Почему не стал?

 

- А нельзя на халяву, понимаешь?

 

- Да? А сколько бедных, детишек несчастных, голодных, это как? Да хотя бы в казну, ты врубись, ты прикинь, как бы мы жили сейчас, как Эмиратах!.. Смотри какая девочка...

 

- Все равно.

 

- Ой, ну и дурят вас!

 

- А зачем дурят?

 

- Да чтобы вы в церковь ходили кланяться.

 

- А зачем?

 

- Чтобы вы их слушались там, как суслики!

 

- А зачем, для чего это им?

 

- Чтобы управлять вами, дураками, вести вас...

 

- Куда?

 

- Куда, куда... в рай!

 

- А что, плохо?

 

- Да нету этого ничего, обманывают вас!

 

- А зачем?! Тогда зачем?!!

 

- Да чтобы вы в церковь... все, с меня хватит. Слушай, пойдем лучше по пивку дернем, а?

 

- Не хочется.

 

- Из-за этого дурака, святого?

 

- Не говори так.

 

- А то что? В морду дашь, а потом в церковь пойдешь? Замаливать.

 

- И пойду.

 

- Да ты че, правда что ли? Ты ж некрещеный?

 

- Ну и что.

 

- Ну давай, давай, я посмотрю, как ты через пару дней придешь: "Санек, пойдем оттянемся".

 

- Не приду.

 

- Придешь как миленький!

 

- Нет. Не приду.

 

 

ИСПОВЕДЬ

 

У нас строгий батюшка. По воскресеньям он исповедует перед литургией и все ждут, когда, наконец, дойдет очередь до последнего. В этот раз последней была старушка. Глухая почти совсем.

 

- Вы что, на исповедь? - переспрашивает громко батюшка.

 

- Да вот пришла, - отвечает на весь храм, - а то глядишь помру...

 

- Грехи-то есть?

 

Да как же, много, сынок, и ругалась вот и всяко было. Сильно я грешная. Ребеночка я тогда вытравила, в Круглове жили...

 

Батюшка быстро оглядывает нас. Но все стоят, опустив головы.

 

- Имя как? - кричит он.

 

Да я не знаю имени-то, он ведь не родился, ребеночек. Я его...

 

- Твое, твое как?

 

- Мое? Я еще картошку мерзлую воровала с сестрой. С колхоза...

 

- Как зовут? Не сестру, тебя как?

 

- Антонина я... что, не простят меня?

 

Батюшка не знает что отвечать.

 

- Сильно грешная я... в войну тоже...

 

Он торопливо покрывает ее епитрахилью и она затихает, но не совсем, слышно как она еще что-то перечисляет. Ей удобно стоять согнутой, она ведь и ходит так.

 

- Господи, помилуй ее! - вырвалось у кого-то.

 

 

В ДЕТСТВЕ

 

В детстве моей 'вечной' обузой во дворе была сестра, она была младше меня на четыре года. Как-то зимой она увязалась за мною с санками, а мне надо было убежать со сверстниками по своим делам и я, посадив ее на эти санки, безжалостно мотал ее на них, резко разворачивая и опрокидывая на виражах, добиваясь того, чтобы она сама оставила меня и не просилась со мною к ребятам. И надо было видеть, как этот неуклюжий маленький человечек, перевязанный шарфом, в шубке, терпеливо страдая, вставал после каждого падения и усаживался обреченно в санки и опять вставал, не смея заплакать... Сейчас я возвращаюсь в детство и уже не убегаю, добившись-таки ее горького плача и отказа идти со мной, нет, я бегу к ней, к своей сестренке и целую ее, и отряхиваю ее от снега, и не нужны мне никакие ребята и никакие дела, я прижимаюсь к ее морозной щечке и шепчу: 'Прости, прости меня, Юлька, не плачь, я никуда не уйду, я не брошу тебя...'

 

 

 

'СЮРПРИЗ'

 

Напротив меня в электричке две девушки, симпатичные, особенно рыженькая. Обсуждают своих знакомых. Вижу, сзади к ним подкрадывается толстый белобрысый парень с огромным букетом и коробкой в руке. Ему очень весело, он подмигивает мне и прикладывает палец к губам. Я отворачиваюсь и смотрю в окно. Он явно готовит "сюрприз", я даже знаю кому - рыженькой, он уже над ней... Она говорит подруге:

 

- А Пашка вообще не мужик, лизун противный, обращается со мной как с маленькой девочкой и каждый раз с каким-нибудь подарочком лезет, представляешь?..

 

Это про него. Он стоит багровый, с глазами, полными слез. Я не знаю куда деваться. Через секунду парень вылетает из вагона, как раз на его "счастье", остановка. Поезд трогается, рыженькая восклицает:

 

- Ой, Пашка!

 

- Где? Это разве он?

 

- Ты думаешь, не он?

 

- Он, - говорю я.

 

- А Вы откуда знаете?

 

- Знаю...

 

 

В ЭЛЕКТРИЧКЕ

 

Теперь уже и в электричках не осталось времени на то, чтобы задуматься о чем-нибудь, подремать, перевести дух. Достанут и здесь. Вот он, встал с поднятой книгой в руке:

 

- Приятного вам пути, уважаемые пассажиры! А позвольте предложить вашему вниманию уникальную в своем роде книгу, прочитав которую, вы, наконец, поймете, что же на самом деле представляет из себя наш нынешний президент. А все наши прежние слухи, догадки и предположения, найдут в ней свое полное разрешение и подтверждение! А все потому, что написал ее бывший охранник и доверенное лицо президента, верой и правдой служивший своему хозяину до тех пор, пока его не уволили, в результате подлых интриг, враги нашего Отечества! Книга в твердой глянцевой обложке, с большим количеством фотографий, легко читается. А цена книг - двадцать рублей. Желающие могут ознакомиться и приобрести...

 

Спустя минуту появился бродячий философ, в круглых очках на резинке, и пошел уча, по проходу и увещевая:

 

- ...Все так и устроено. На двух глаголах: 'наказание' и 'прощение'. Вот бывает: наказание, наказание, прощение; наказание, наказание, опять прощение... А бывает что: прощение, прощение, прощение, прощение, прощение (это хуже всего), прощение - и на тебе! - наказание! Тогда все! Конец! Счастье это когда: наказание - прощение; наказание - прощение; наказание - прощение... Вот это - живи и радуйся. Но не всем. Не всем, ребята... Надо прощать. Тогда и Бог накажет, но и простит; шлепнет и поцелует и никому не отдаст! И будет нам благодать на благодать...

 

Человек в синей форме проходя по вагону, приговаривает:

 

- Билетики приготовьте, приготовьте билетики, удостоверения, проездные...

 

 

ШМЕЛЬ

 

Слышу, слышу тебя, неугомон ты наш, где ты тут? На сирени повис черным агатом. Цветы так и ждут тебя, замирая. Я уж давно приметил: осу боятся, пчелу уважают, а тебя - батюшку лугового - все любят. Отец мой гладил тебя тихонько по шерстке, нахваливая на все лады, а мы с сестрой повизгивали от восторга. До сих пор помню. В этом сердитом трудяге, даже мы - несмышленыши - безошибочно угадывали добряка. Лети, мой хороший, благословенны воздуха и все тропинки воздушные - все для тебя, для твоего мирного 'бу-у-у...'

 

 

СКАЗКА

 

'...Вышла она, ножкой топнула, ручки веточками пораскинула, зацвелась, зарделась вся, ягодка сладкая, смородинка, яблынька белая, ухоженная. Что ж тебя не берет никто, мимо ходят, за метлою пустою гонются, а сюда и не глянут как следываит? Для кого ж она така беленька стоит, кому достанется? Никому не досталася. Кончился ее бабий век, опустила рученьки, пригорюнилась.

 

Вдруг - стук-постук, на пороге - друг! Среди ночи гром-война, открывай ворота, встречай - ура! Душа обмерла...'

 

- Ты че, сказку слушаешь?! Пошли, нас пацаны ждут, скорее, там Фана билеты достал, понял! Надо еще шарфы и флаги успеть забрать, понял! Ие-ес! Сегодня мы им дадим за тот раз! Скорее, бежим!

 

'Интересно чем же там кончилось с этой, которой не везло, - думал он по пути, - не может быть, чтобы так кончилось... 'на пороге друг'. Конечно, все будет хорошо, конечно... в сказке всегда так бывает...'

 

Через тридцать лет он вспомнит об этом. Будет и гром и война. Будут и ворота. Он постучится в дом во время грозы, вымокший до нитки, и она откроет ему.

 

Вот тогда и вспомнит...

 

 

ПЕРВОМАЙ

 

- Приветствую вас, помятые жители Малаховки! С праздничком вас, сукины дети! Который день первомай отмечаем не просыхая, а? Третий пошел?

 

У входа на рынок стоит высокий костлявый старикан в поношенной телогрейке. Руки у него как мельница, а голос петушиный:

 

- Бегите, давайте, похмеляйтесь, родимые, вон ждут вас. Нам все по фигу. Снег падает! Сербам бомбы, нам снег посылает... А нам как тараканам: бегаем, пока давить не начнут. Господи, напрасно Ты трудишься. Мы ведь и по воскресеньям баб гладим, да матюгами сыпем, а нонче праздник труда у нас! А что: стакан ко рту и вилку с закуской - тоже труд. Вот наш труд истинный! Вот наш первомай - нам незамай! Ну что вы смотрите, родные, на меня? Я вам не про советску власть, не про выборы, будь они не ладны... Вон куда смотрите - снег на головы наши, как пепел, как прах, видите! Падает на сады, на поля... Какой нам еще праздник, на кой он нам?! Все не нагуляемся никак. Так мы ж не чужие здесь, успеем еще. Не до этого. После нагуляемся, милые! Все наше будет, никто не отымет, коли сами не отдадим... с похмелья...

 

Распихивая толпу, к оратору пробилась бабка с сумками через плечо:

 

- На-ка Федотыч, выпей. Не то околеешь с холоду-то.

 

- Эх, спаси Господи тебя, Анна Кузьминична!

 

Он мелко креститься и пьет из протянутого ему стаканчика. Народ расходится.

Третьего мая, утро.

 

 

ВОТ ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ БОГОМ

 

Вот если бы я был богом, я бы не удержался и провел рукой по верхушке леса. Это совсем не больно - как по метелкам полыни, так ведешь по ним долго, медленно... а если вдруг что-нибудь упало: труба там или вышка, я бы поднял и поставил на место. Обязательно. Или летит, допустим, самолетик, а я бы его взял так тихонько под крылышки - и опа! - перенес его в миг куда нужно. Вот бы все обалдели. Конечно, я помогал бы чем мог... Все-таки для всех людей я бы, пожалуй, богом не потянул. А вот для своих, для друзей, для тех, кого знаю и помню - другое дело. Я бы собрал их вместе и сказал: 'Знаете как я вас люблю всех, дорогие мои!' И дочке бы сказал: 'Ты не обижайся уж так на папку своего, он, знаешь, все время о тебе думает, ты бы приехала к нему...'.

 

 

ВЕСНА

 

Весна. Какая грязь. Какое небо! Великий пост, великое очищение. Ногам противно, а душа поет. В соснах уж столько июльского солнца, а воробьи на глазах превращаются в пузатые свистки и верещат, как зарезанные!

 

Ослепительные ручьи, дерьмо и мусор. Внизу невыносимо гадостно и стыдно пред чистотою неба.

 

Труднейший труд: '... избави мя от всякия нечистоты'...

 

 

КОТ

 

Я знаю одного кота. Он тоже знает меня. У нас особые отношения. Он почему-то считает, что участок под моим окном до соседского заборчика, принадлежит ему. Я с этим не согласен. Во-первых, я здесь живу, правда, он тоже, но я поставил на участке стол, вкопал скамью, обустроил, никто из соседей не возражает и вообще... Этот кот залезает на стол с грязными ногами, еще и развалится демонстративно на виду, мало того, он орет по вечерам под самым окном, без всякой надобности и оправдания, к тому же повадился лазать в подпол через дыру под крыльцом, которую я все собираюсь заделать. Несколько раз мне удавалось попасть в него огрызком яблока, но это пока все чем я могу похвастать. Всю зиму он непременно оставляет на участке 'пару строчек' следов, не ленясь отпечатывать их после каждого снегопада, как своего рода 'письменное' подтверждение права на это место.

 

И вот возвращаюсь я домой, вижу - сидит у меня на крыльце, стервец, лицом к двери главное, как будто в гости пришел. Нашел я пруток погибче, подкрадываюсь сзади, замахнулся... А он повернулся так, посмотрел вроде как 'да ладно тебе'... Постоял я с поднятой рукой, сел рядом. Честно говоря, у меня тоже настроение было не ахти. Посидели маленько. Вечер-то теплый какой... Да, скоро весна...

 

 

ВОСКРЕСЕНИЕ

 

Апрельский день тянулся нескончаемо. Наступил длинный вечер. На улицах поселка уже ни души. Пробежала собака. Пронеслось несколько машин, синий воздух темнеет с каждой минутой. На окраине, у шоссе стоят у ларьков и колобродят подростки. Бесконечный конвейер автомобильных огней: красные, как угли, - вниз, белые слепящие - навстречу. Мигает светофор. Разговоров почти не слышно. Люди идут, вытягиваются вдоль шоссе, идут парами, группками, поднимаются на взгорок... Вокруг церквушки море народу. Подходят и подходят. Здесь одна молодежь, многие курят, но не явно. Внутри тесно, жарко, битком. Идет служба. Поет маленький неспетый хор. Иногда вдруг слышен бас. Душновато. Не то, что кланяться - креститься невозможно. Батюшка поет торопливо, все время подходит к хору, что-то подсказывает. Те кто помоложе протискиваются вперед. Со всех сторон передают свечи, шепчутся, подталкивают, напирают. Алтарники готовят хоругви, что-то падает. Хор очень старается. Становится еще теснее. Пьяного парня выталкивает к выходу ласковый старичок. Тот несказанно удивлен, но почему-то подчиняется. Он все-таки пытается угрожать и сопротивляться, но нет, не получается. Все бабульки сбились у правого клироса и в глубине тоже кивают одни платочки. Парко от многого дыханья, от сотен свечей. Наконец батюшка выходит в золоченой ризе с трехсвечником. Закачались хоругви и фонари, народ стал раздаваться к дверям. И вот поплыл старушачий ручеек с иконами на полотенцах, следом благообразный староста, хористки, за ними высокий скалоподобный 'бас', потом двинулись остальные, зашатались головы, плечи. Все с красными свечками, которые вставляют в бумажки и обороняют от ветра ладонями. В притворе снова застопорилось - у батюшки что-то с кадилом. А на улице - тьма, во тьме море людей, россыпи огоньков трепещут и гаснут. По ходу какая-то неразбериха, под ногами мрак. Впереди замешкались, выбирая дорогу, задние наступают на ноги, спотыкаются; хор пытается петь; батюшка говорит кому-то, показывает, сердится.... 'Чистым сердце-ем'. Крестный ход огибает церковь, поет, подпевает старательно. У батюшки погас трехсвечник, ему дают огонька, идут чмокая по лужам, по глине, стукаясь по доскам, по кирпичам. Вот стали у входа. Двери закрыты. Пальцы красные от воска, головами все к батюшке. Батюшка поворачивается, и: 'Христос воскресе!' - 'Во истину воскресе!' - вскрикиваем испуганно. С каждым разом все радостней, нетерпеливей. Кричат все. Прорвалось. Двери отворяются, ходоки вваливаются в церковь, топают. Начинается пасхальное богослужение, хор поет весело, похоже на плясовую, батюшка кадит, ходит быстро. Он то в одной рясе, то в другой выйдет: красный, зеленый, белый, золотой! Народ схлынул. В церкви свободно. Стоят те, кому причащаться.

 

Ночь теплая... Воскресение.

 

 

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА

 

Всякий раз читаю и вижу палящее небо. Вот они идут с Ним к морю, через 'десятиградие'. По раскаленной земле, по белым камням, никто не знает зачем. Он знает. Черные круглые тени в ногах, трава, стегающая по сандалиям, целый день прямого пути. Их встречают издалека, видно, как выходят к дороге, как спешат наперерез из селений. Толпа растет, останавливает Его - не протолкнуться. Шумно, как на базаре, плач, кажется, нечем дышать, кошмар, вдруг кричат, расступились... Что там? Кого-то привели, говорят, не пропустить бы чуда. 'Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведши его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его. И воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: 'еффафа' то есть 'отверзись'. (Сколько всего в этом 'вздохе', кто скажет? Сам Бог 'вздохнул' по-человечески!).

 

Тишина.

 

'И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто'. (Опять крики, толкотня. Чудо! Чудо!! - Смотри-ка, чисто как говорит, чудо! Ну-ка скажи еще...)

 

'И чрезвычайно дивились и говорили: все хорошо делает - и глухих делает слышащими и немых - говорящими'.

 

Все таки никак не могу прийти в себя: как это Он 'вздохнул'?

 

Очень люблю это Евангелие от Марка.

 

 

БЕСНОВАТЫЙ

 

В храме притушили свет. Служба закончилась. Осталась последняя горстка людей, стоящих на исповедь, человек семь, не больше. Сейчас должен идти я, батюшка дал мне знать, а пока я переминаюсь с ноги на ногу и стараюсь не думать по пояснице, которая давно уже мечтает только об одном.. Батюшка тоже устал, но я не столько вижу его усталость, сколько догадываюсь о ней, от его плоской сутуловатой фигуры с длинными узловатыми руками, веет древним родным монашеством, он слушает. Женщина уже исповедалась, но не уходит, о чем-то просит батюшку, просит умоляющее-неотступно, показывает в глубь храма, он кивает ей и смотрит на меня. Я понимаю, что моя очередь сдвигается еще на одного человека и вздыхаю мученически. Женщина кого-то зовет, убегает, ведет и подталкивает осторожно какого-то рослого парня и тот встает передо мной, перед всеми нами, отстоявшими добросовестно более трех часов, он встает крепко расставив ноги мы видим как священник ласково то ли спрашивает о чем-то, то ли уговаривает его. Парень поднимает голову, и она поворачивается к батюшке, похожая на башню тяжелого танка. Следующим движением он хватает батюшку за нос и наотмашь бьет его, но батюшка успевает вырваться и увернуться. Стоящие рядом мужчины оттаскивают хулигана в сторону, но он ходит, ищет прорваться к священнику. На него страшно смотреть, вместо лица - мертвая белая злоба. Мы встаем перед ним, и я наконец-то готов к драке, я жду момента. Откуда-то взялся небольшого роста парнишка, обнимает его, говорит ему что-то как старшему брату, убеждает и утешает по-свойски, даже уводит его за колонну. Батюшка огорчен, но мать снова просит, просит неотступно, как будто ничего не случилось. Батюшка пожимает плечами. Она что рехнулась, не видит разве, что это не возможно, что его и близко нельзя подпускать к батюшке, о чем она просит, она ненормальная! '...он обязательно должен причаститься, понимаете, обязательно, Вы должны...' Снова шум, парень бьет своего 'утешителя', качаются и звенят лампадки, спешу туда и уже знаю как буду бить - так чтоб не встал. Его держат за руки, он вырывается и рычит, какая-то женщина, опережая меня, с бутылкой святой воды, подбегает к нему и полными пригоршнями начинает умывать его как непослушное дитё, привычно и споро, не давая опомниться. Парень откидывает голову, падает на колени, его начинает трясти, он бьется, он орет пугающим голосом, потом воет, потом сникает и вот уже рыдает жадно, захлебываясь, словно дорвавшись-таки до этого всей душой.

 

- Молитесь, молитесь все! - просит батюшка, он осеняет его крестом, брызгает святой водой и все громче, все увереннее читает над ним молитвы.

 

Один из держащих несчастного прижимает к себе его голову и целует его, кто-то гладит его по щеке, все стараются говорить что-то доброе, сажают его на лавку, обнимают, все молятся, крестят и крестятся... я разжимаю кулаки. Мать хлопочет, ей неудобно и радостно, '... о, женщина, вера твоя!..' Парень мирно всхлипывает. Батюшка накрывает его епитрахилью. Плачет и кается вслух парнишка-утешитель: он оказывается ударил один раз этого парня.

 

Так горько плачет, ему и невдомек, что он взял мой грех на себя. Господи, среди нас нет никого грешнее меня!

 

 

ДЕНЬ ЗАКАНЧИВАЛСЯ КАК ОБЫЧНО

 

День заканчивался как обычно: приятель подвез его до метро и они весело расстались, потом он доехал на метро до вокзала, потом ехал в электричке, сидя в углу у окна, потом вышел в "Красково" и долго шел по зыбучему, жирному снегу в свое пустое жилище и как всегда он не думал о ней, он не думал ни о чем таком и не вспоминал и совсем не жалел, он устал, предстояло готовить ужин или хотя бы чай, но и это прошло как-то незаметно и быстро, сытость тянула в постель, но предстояло еще помолиться и он заставил себя встать пред лампадкой. Он вздохнул и сказал: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Отче наш..." И тут услышал в себе потрясающе тихий Голос: "Что сынок?.." Больше он не смог произнести ни слова молитвы. Он стоял и плакал и не мог остановиться.

 

Утром он проснулся и вспомнил об этом. И не поверил: разве может быть Бог так рядом, так по-отцовски близко.. к нему?! Он поднялся, умылся, наскоро вытерся, предстояла молитва. Он подошел и встал пред лампадкой...

 

 

РАНЬ

 

Еще стоит тишина... Первой проснется ворона. Потом электричка. Потом соседский петух. Собаки. Шоссе... Семья за стенкой после загула и телевизор. Проснутся скрипы, топоты и другие житейские звуки, обязательно наливаемый с шумом чайник и стук ведра. Последним просыпаюсь я. А за мною - вся жизнь моя, которую я всюду с собой таскаю. А за нею - молитва, дела, дела... И всё остальное, что мы сможем наговорить, натворить, заварить, расхлебать, полюбить, разлюбить, наломать...

 

И наконец останется в темноте прожитая за день страна.

 

Но пока еще стоит тишина. Пока еще спит тишина. Пока еще никто ничего не знает, не хочет, не замышляет... Пока еще нет греха. Нас покрывает милость стоящего над нами Бога, делающего знак вороне, чтобы не каркнула до срока, вздыхающего...

 

 

 

КАЛИТКА

 

Сколько можно смотреть на калитку? Не знаю... Я смотрю уже два года и семь месяцев. Сейчас конец марта. Из окна я могу смотреть в любую погоду. Она не придет, я знаю. Потому что я всякий раз вижу, как она приходит: летом она медленно открывает ее и идет по дорожке к дому, попеременно одевая

[Days 528]

Продалжение:ЧЕРНЫШ

 

и вроде пискнул кто. Глаза открыл, может кто-то из котят на кресле? Прислушался - тишина. Показалось наверное. Вернулся я на бок, да не смог улежать - а вдруг? А вдруг..! Вскочил, накинул рубашку, вышел на крыльцо и сразу под окна. Стал шарить в углу по отмостке. Ну, где ты? Найдись, малыш. Темно. Ищу на ощупь... наткнулся! Вспугнулся комочек живой под рукой. Ну, точно - он! Дрожит, глупыш, как не дрожать, такие страхи. Несу, согревая на груди... свои, не бойся. Принёс домой, разбудил жену: Черныш нашёлся! "Правда? Где? Покажи... Ура -а!!" Проснулись соседи, дом задвигался, заворчал понимающе. У нас праздник - спасли душонку заблудшую! Казалось бы, велика радость, найти котёнка пропащего? Как сказать. Зато теперь всё на месте: и душа, и сердце, и мысли. И можно жить дальше... как Бог даст.

 

 

 

 

РОССИЯ

Снова страна снегов. Такой ей нынче дал быть Господь: белым бела. Божия Матерь укутывает её, покрыв и покрыв, как дорогое дитя. Проступают пятна от взрывов, от крови, а всё закутывает, всё качает: "не плачь, не плачь, потерпи... до свадьбы заживёт вот увидишь, обязательно заживёт"...

 

ЖИТИЕ

Жизнь частенько била её, донимали болезни... Она приходила усталой, с печатью неудач на работе и недовольства начальников, после давки в автобусе, после беготни за продуктами, и принималась за домашние дела: готовила ужин и обед на завтра, строго спрашивала уроки у дочки, подшивала ей новую юбку, читала сказку сынишке и вырезала снежинки; выбегала к соседке помочь обмывать покойника, и возвращалась, убирала за кошкой, и укладывала детей, подолгу целуя их; и встречала мужа и кормила его, рассказывая про что-то забавное, и не спрашивала почему он так поздно, но думала об этом, гладя его рубашки, когда все уже спали... Тихонько досматривала любимый фильм; тихонько ощупывала свою опухоль, пила таблетки. Потом тихонько молилась и ложилась в свою постель. Потом о чём-то вспоминала, вздыхая с улыбкой. А потом плакала, боясь разбудить своих, плакала, захлёбываясь от счастья...

 

ЖУРАВЛИК

- Здравствуй, Журавлик!

- Здравствуй, - ответил Иван Семёныч.

Поклонился и пошёл дальше.

- Какой ещё "Журавлик"? - женщина дёрнула сына за руку. - Что ты опять выдумываешь!

- Журавлик, это все знают.

- Кто все? Я не знаю никаких "Журавликов", какой он тебе "Журавлик"? И прекрати, чтоб я больше не слышала, ясно?

Мальчонка кивнул головой.

- Нашёл тоже "Журавлика", - всё не могла угомониться .

Но скоро забыла: работа, дела, заботы.

А через месяц его не стало. Хоронили под самый Покров, так совпало.

- Ну, где он, твой "Журавлик"? - говорила она.

Шли они разговаривая, мимо станции, встретили знакомых с соседней улицы, поздоровались.

- Здравствуйте! - крикнул им сын.

- Здравствуй, здравствуй, Журавлик!

Мать посмотрела на него и вздохнула, ничего не сказала.

 

 

СТУКИ

 

С середины лета начали падать яблоки. Раньше сроков. Зелёные. Твёрдые, молодые... Непонятно, что с яблонями. Ни ураганов, ни бурных ливней, ни заморозков... Падают в тишине.

От крыльца до калитки так всё устлано ими, что не пройти. Странно... Неприятно наступать на них.

А они всё падают, падают, ударяясь о ветки, бьются о доски скамеек, подпрыгивают в траве...

Днём, за делами, стука почти не слышно. Но по ночам, просыпаясь, вздрагиваешь: среди летней покойной тьмы - стук по крыше, с перекатываньем по жести, и, наконец, с мягким топотом - в земную грудь...

 

Что-то случилось с яблонями. Или с нами.

Стучат, стучат...

 

 

РАДОСТЬ

 

Странно, наверное, видеть такого человека с хозяйственной сумкой: стоит, уткнувшись седеющей головой в куст шиповника. Но что делать, коли без этого не представляется возможным жить?

Останавливаются идущие мимо люди с собаками.

- Ах, ты мой хороший, - слышат они.

Весёлое множество маленьких беленьких розочек, на размашистых купах куста... Трудно сказать, кто бы я был без него.

Когда-нибудь спросят, - там: "Как? ты не знал, что белый шиповник - это сущая радость? И ты не разу не коснулся, не дышал ею?!"

Целый месяц он будет цвести для нас по дороге к станции.

 

 

ПОЕЗД ЛЮБВИ

 

Поезд безнадёжно опаздывал. Безнадёжно рушились планы, срывались дела и встречи, и ломались судьбы... Толпа на перроне дошла до кипения. Впадали в отчаянье от одной только мысли, что в предстоящей давке не всем суждено будет оказаться в числе пассажиров, а значит придётся ждать следующего и опять неизвестно с каким исходом... Наконец, прибыл поезд, встреченный вздохами тревожного облегчения и проклятиями. Начался штурм, в котором никто не смотрел на детей, на женщин, на стариков: рычание, стон и визг. Но сели все.

Они ещё не знали, на какой поезд попали.

- Ты куда лезешь, сволочь!

- Ребёнка, ребёнка пустите!..

- Что вы делаете?!..

- Да я тебя, гада...!

Ко всему добавились вой старухи, вой орущих младенцев, и жёсткая качка: людей кидало друг на друга, от стенки к стенке; с кем-то случилась истерика...

Но и этого было мало.

Поезд въехал на мост и встал. И стоял в раскалённой металлом жаре.

Всё заполнила духота. Разгорячённые тела истекали от пота... Кто-то плакал и матерился...

- Мне уже всё равно, я уже всё потерял, - сказал спортивного вида парень, - больше не могу, сейчас начну убивать всех!

Но вместо этого подхватил падающую в обморок женщину.

В тамбуре кто-то забился в припадке.

- Держите, держите его покрепче, мужики!

- Там ещё ребёнку плохо стало.

- Давайте их сюда, к окну, здесь хоть сквозит немножко...

А поезд всё стоял и стоял.

Нашёлся врач. Освободили места для мамаш с детьми.

Ходила по рукам двухлитровая пластмассовая бутыль с минеральной водой, - каждому по глоточку...

Посматривали на беременную женщину:

- Ну, если рожать надумает... это будет песня!

- Кстати, чья там гитара висит?

- Моя.

- Так сыграл бы. Всё веселее...

 

Поезд постоял и тронулся, но это был уже совсем другой поезд.

 

 

2000 - 2006

[Бах 1 465]

Мне больше нравится название карапулечки, они же миниатюры, фрески все же к изобразительному исскуству больше подходит

[Days 528]

Бах

Иску́сство — процесс и итог значимого выражения чувств в образе.

Литература относится к искусству.

Фрески- названы потому данным автором, то что его окружает вокруг, то что он видит и передает нам не картиной, а литературным словом.То что бы осталась на века.

[Vasilisa81 3 260]

Такой добротой обдает, просто хорошо становится.

[Бах 1 465]

Days я наверное неправильно выразился, ну да ладно