Все дуры — бабы

[Злой Собак 10 324]

Все дуры — бабы

 

Считать себя Наполеоном может каждый дурак, но ни одна дура в здравом уме не будет воображать себя коротышкой с толстыми ляжками. Наш корреспондент Мих. Ушлый побывал в специализированном женском сумасшедшем доме и предлагает нашему вниманию свой репортаж.

 

В больнице сейчас людно — в преддверии 8 Марта многие женщины напридумывали себе лишнего…

 

Вот одна из них лежит на диване в фойе. С газетой, в трико и с воображаемой бутылкой пива. Уставившись в телевизор, она кроет матом Клаву. Это Сидорова Клавдия Петровна, которая считает себя своим мужем. Ближе к вечеру она на четвереньках доползёт до своей палаты и уснёт под дверью.

 

В коридоре на подоконнике в задумчивости сидит кудрявая девушка с бакенбардами и, глядя в окно, с аппетитом грызёт голубиное перо.

 

— Это наша Александра Сергеевна Пушкина, в жизни Эльвира Хайруллаева, — поясняет мне главврач больницы, Эйфория Валериановна Тазепам. — Сейчас она пишет «Евгению Онегину».

 

— Хорошо тут у вас, спокойно, — говорю я. — А где буйные?

 

— А что, хотите пообщаться?

 

— Нет! — волосы у меня встают дыбом.

 

— Ну и зря, это очень интересно! — говорит главврач, приглаживая мне волосы. — Например, Маша Селёдкина. Она у нас «Буря». Разбрасывает вещи по комнате и свистит не умолкая. Так здорово — оглохнуть можно. Да ещё такую мглу в комнате напускает!..

 

Ко мне осторожно подходит тихая маленькая больная и просит сигаретку.

 

— Вы что, разрешаете пациентам курить? — спрашиваю я у Эйфории Валериановны.

 

— Ну, что вы, у нас элитная лечебница! Пить и курить нельзя. А сигаретку она просит для санитаров, чтоб не били.

 

Я вынимаю изо рта и отдаю бедняжке свой чупа-чупс.

 

— История этой больной банальна, а потому поучительна, — вздыхает главврач. — Её оставил муж. Да-да, просто взял и оставил в гипермаркете, а сам уехал домой. Женщина провела в магазине трое суток, после чего работники гипермаркета были вынуждены вызвать нас…

 

Мы с Эйфорией Валериановной идём по коридору, изредка заглядывая в палаты. Больные не обращают на нас внимания, каждая занята своим делом. Так, постоянно норовит снять волосы и отстегнуть грудь 35-летняя Верка С., возомнившая себя Данилкой.

 

— А вот Зиночка у нас — Владимир Сальников, — ласково кивает мне Тазепам на связанную по рукам и ногам девушку. — Стоит её развязать, она забирается на койку, раздевается до трусиков, прыгает и плывёт. Два раза она у нас за сорок минут до забора доплывала, а ведь это больше километра. Между прочим, лучший результат сезона для закрытых заведений!

 

— А Моники Левински у вас нет? — спрашиваю я.

 

— Вы за этим сюда пришли?! — строго хмурится главврач.

 

— Нет, что вы! Я только посмотреть!

 

— Есть у нас две Моники в овальной палате. Бельё уже несколько месяцев не стирано… А смотреть нечего. Срам один. У нас кассета вот есть…

 

Тем временем мы подходим столовой. Подойдя к двери, мы слышим короткий вскрик, удар, мимо пролетает яблоко. Это 42-летняя И., считающая себя М. Шараповой, произвела подачу.

 

* * *

 

Как всегда, переполнено отделение для наивных дурочек. Все пациентки возомнили себя Бог знает кем и приехали покорять большой город Скипидарск. Таких отлавливает на улицах спецбригада, санитары представляются продюсерами, и девушки утром просыпаются на больничной койке. Всем капают отрезвляющие препараты, под действием легких пыток узнают домашний адрес и отправляют домой — доить коров и пасти кур, или наоборот…

 

* * *

 

Вот наконец и буйное отделение. В палатах вместо привычных коек — прочные клетки. К стальным прутьям прикручены аккуратные таблички: «Больных не кормить».

Пышнотелая красавица Н. воображает себя белым медведем, и специально для неё была выстроена просторная вольера. При нашем приближении Н. выдвигает под решётку жестяную кормушку и смешно шевелит губами. Не получив лакомства, «медведица» шумно сосёт лапу, а затем прыгает в воображаемый бассейн и ныряет за воображаемой нерпой.

 

— А много больных у вас сейчас в изоляторе?

 

— Сейчас лежит одна больная — мы её привязываем к кровати. За то, что она ударила мужа скалкой. Он пришел её проведать, а она стала спрашивать, почему он заявился только утром.

 

— А где же она скалку-то раздобыла?

 

— Мама передала. В бейсбольной бите.

 

* * *

 

— А как у вас с трудотерапией? — интересуюсь я у Эйфории Валериановны.

 

— Конечно же есть! Это непременно, — отвечает она мне. — Видите ли, многие поступившие к нам, это так называемые «домохозяйки», они сошли с ума от безделья. Поэтому у нас они с удовольствием работают: вышивают и штопают матрасики, которыми мы обиваем ординаторскую, расшивают крестиком и полумесяцем рубашечки с длинными рукавами, вышивают на пальчиках...

 

— На пяльцах? — поправляю я её.

 

— Что вы! Пяльцы очень опасные, больные могут поранить друг друга или ткань, так что вышивают они на пальчиках...

 

 

— Вы хотите сказать, что и без иголок?...

 

 

— И без иголок и без ниток! — весело смеётся главврач. — Только попробуй дать им иголок, они немедленно ими нажрутся, а в нитках запутаются, или вешаться начнут! Вы не забывайте, что все наши пациентки — дуры!

 

Забудешь тут! Мимо нас энергично проходит Путин. Я его сразу узнал — деловитый, невысокий, с охраной и плюшевой собачкой Конни. Только с грудями.

 

— А в этой палате у нас девушки, которые не дуры, но придуриваются.

 

 

— То есть как это — придуриваются?

 

 

— А так. От замужества косят.

 

 

— А что, есть и такие?! Ведь, насколько я знаю, выскочить замуж — это почётная обязанность каждой...

 

 

— Всё так. И мы им это говорим, и все родные и близкие женщины им то же самое талдычат. Дескать, третий курс уже, пора замуж, скорее, а то состаришься.

 

 

— А они?

 

— А они не хотят. Одна прикидывается, что хочет университет окончить. Другая делает вид, что не нашла ещё своего принца, а абы за кого не пойдёт... Третья говорит, что ей и так хорошо. В общем, придуриваются!

 

«Хорошие тётеньки, — думаю я. — Надо с ними поближе познакомиться».

 

Но Эйфория Валериановна ведёт меня дальше.

 

— А это — наша гордость, Саломея Незапная! Раньше она какашки на стены мазала, а теперь взялась за стихи. Все обои исписала, вот, извольте почитать.

Рулон обоев напоминает пергаментный слиток. Я разворачиваю и читаю:

 

Доколе осенняя слякоть?

Доколе по грязи мне шмякать?

Когда же сугробная мякоть?

О боги, как хочется какать!

И плакать, о боги, и плакать...

 

Стихи и правда роскошные.

 

— Какая талантливая дурочка, — говорю.

Главврач доверительно подпрыгивает к моему уху:

 

— Сказать по-правде, мы бы могли вылечить всех наших пациенток быстро и сразу. Но как же тогда быть с персоналом? Какое найти применение этим высококлассным специалистам? Не выгонять же их на улицу, верно? Поэтому во мне часто борются два мнения. Порой одно звучит настойчиво и требовательно. Но и у другого находятся весьма веские аргументы. Голова порой идёт кругом от этих голосов... Опять же — инопланетяне. Замучили указаниями и проверками. Совсем с ума сошли!

 

 

P.S. Vydelenyi fragment ochen mne napomnil odny obitatelnicu nashego foruma. Tot je roskoshnyi slog.