Продолжу, с вашего позволения...
ИНОК.
Молись, надейся и терпи, - Сказал Христос Спаситель:
Возьми свой крест, Мне вслед гряди,
И ведай, Мой служитель,
Где буду Я, там будешь ты!
1845 г.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
1.
Прошло семь лет, и брат Василий
Спокойно жил в монастыре,
Он привыкал, и без усилий
Преуспевал и креп в добре.
Он понял ясно с дня вступленья,
Что для того, чтоб в мире жить,
Всего нужнее дух смиренья,
Что должно ближнему служить,
Любовью братий дорожить.
Ни должностей не добиваться,
Но и трудов не избегать;
Во всем на Бога полагаться,
Себя вполне Ему предать.
И был он кроток, благодушен,
Всегда спокоен, весел, тих,
Ко всем обидам равнодушен,
Как сын игумену послушен,
Как брат любезен для меньших.
Рожденный с любящей душою,
Он блага каждому желал,
Был счастлив радостью чужою,
Чужою скорбию страдал.
Он поучался подражая,
И, как премудрая пчела,
Повсюду мед свой собирая,
Он извлекал добро из зла,
Других во зле не зазирая,
И тем любовь он заслужил…
Он первым был на псалмопеньи,
Во храм не не леностно ходил,
И мыслью бодренной при чтеньи,
За словом Божиим следил.
2.
Когда в часы отдохновенья, -
Во время ль дня, в тиши ль ночей, -
В убогой келии своей, он заключался,
И виденья минувшей жизни
Перед ним, как призрак некий восставали,
И снова дух в нем волновали,
Когда он скорбью был томим,
И сердце снова, как бывало,
Тоски язвительное жало –
Предтечу тяжких, долгих мук –
В себе внезапно ощущало…
Он прибегал к святым отцам,
Он брал их мудрые писанья,
Дар их любви простым сердцам, -
И добрых старцев назиданья
Он с наслаждением читал.
И, как кору, он слой за слоем
Печаль с души своей скидал
И дух, палимый скорби зноем,
Слезой отрадной прохлаждал…
3.
Так дни текли, сменялись годы,
И, после жизненной невзгоды,
Все язвы страждущей души
Он исцелил, и там, в тиши,
Вдали от всех, пришлец убогий,
Весь мир сует давно забыв,
Все мысли к Богу устремив,
К себе внимательный и строгий,
Он стал спокоен и счастлив…
О нем сперва потолковали,
Когда в обитель он пришёл,
И то, и сё предполагали,
И разнородный говор шёл:
Одни бродягою считали;
Другие думали, что он
Был прислан к ним на покаянье;
Что он священства был лишен,
За незаконное венчанье;
А по иным, он сослан был за то,
Что недруга убил.
Но эти все предположенья,
Догадки, вымыслы, сужденья,
Как и везде, где тайна есть,
Едва ли можно перечесть.
Всю правду трое только знали:
Игумен, схимник, духовник,
Но те, всё ведая, молчали,
А кроме них в его тайник,
Никто из братий не проник.
4.
Игумен, старец прозорливый,
И добродушный, и простой,
И муж вельми благочестивый,
Но непреклонный и крутой,
Коль беспорядки, где он видел –
Тогда бывал он сам не свой;
Он равномерно ненавидел
И ложь, и лесть и их карал,
Где только их не открывал.
Богатый опытом, он верно
Умел оценивать людей
И тех, кто в братстве
Жил примерно,
Считал за искренних друзей.
Василий с самого вступленья
Стяжал его расположенье,
Игумен ведал, кем он был,
Он знал его все побужденья,
Зачем в обитель он вступил,
И, потому вполне ценил
Всю правоту души смиренной.
И средь житейской суеты
На ложный путь не совращенной,
И не пропавшей чистоты…
И он Василия, как сына
От всей души за то любил;
И как отца, не властелина,
И тот игумна нежно чтил.
Союз их душ был обоюдный,
И разрешить довольно трудно,
Который был из них двоих
К другому больше расположен;
Один, как старец, осторожен
Был в изъявлении чувств своих
И потому расположенье
Всегда он тщательно скрывал;
А тот, по чувству уваженья,
Свободы слову не давал,
И чувств своих не выражал;
Но достоверно оба знали,
Что друг у друга в сердце есть,
И объяснений избегали,
Чтоб не сочлась любовь за лесть.
Там, где взаимно уваженье,
И где доверие живет,
Там бесполезно уверенье, -
Весть сердцу – сердце подаёт.
5.
Так дни и годы проходили,
Один уверенный в другом,
Они жизнь мирную делили
И помышляли лишь о том,
Чтоб им в добре усовершиться,
Чтоб древним старцам подражать,
Желанный мир в душе стяжать,
И живее мира отрешиться,
И Богу жизнью угождать.
Довольно часто особливо,
Коль было сыро и дождливо,
Василий с аввою своим
В беседе время провождали,
А чаще чтением святым
И ум и сердце услаждали.
Отец игумен с юных лет
Терпеть не мог пустых бесед
(Как он говаривал нередко),
И потому он не любил,
Коль о мирском кто говорил.
Хотя и верно он и метко
Сам о делах мирских судил.
Но сердце старца не лежало
Ко всем житейским пустякам:
От них духовной пользы мало,
И вред великий языкам.
С чего бы речь не начиналась,
Он всё на старчество сведёт,
Тогда беседа оживлялась,
И говорить не устаёт
Отец игумен…
6.
Раз зимою, перед
Рождественским постом,
Сидел Василий с ним вдвоём…
Вошёл келейник: «Вот-с с Кузьмою
Вам с почты письма привезли,
А казначей не возвращался…
До торга в городе остался…
Покупки в сени мы снесли,
Кадушек нет, а чаш купили,
Благословите их отнесть?»
«Ну, да, снеси… Все перебили,
Уж вовсе не в чем стало есть,
К тебе, Василий, посмотри-ка,
Да, что-то больно уж велико!
Скажите, герб какой! Смотри,
Как ясно вышел из печати…
Вот и моё бери уж кстати,
С него конвертик ты сдери!...»
7.
Василий взял… рука дрожала,
Когда письмо вскрывать он стал:
Он почерк издали узнал,
Когда письмо ещё лежало
Перед игумном… «Что с тобой?
Ты побледнел, ты сам не свой!»
Спросил с участием игумен.
«Твои черты искажены…
Будь твёрд, мой друг, благоразумен…
Что ж, от княгини?... От жены?»
Игумен вымолвил чуть внятно
«Да, от княгини, я узнал»…
Василий еле прошептал.
«Ах, друг ты мой! Ну, да, понятно!»
Игумен с грустью восклицал,
И, взяв письмо, так вслух читал:
«Что я пишу Вам, Вы дивитесь,
Но тяжело ль Вам, князь, иль нет,
Моё письмо прочесть решитесь,
И напишите мне ответ…
С чего начать? Сама не знаю!
Хочу я многое сказать;
Но лишь сажусь я к вам писать,
Я столько, столько вспоминаю!
Что не могу двух слов связать!
Мы оба немолоды стали,
И ненавидеть, и любить
Мы одинаково устали…
А Вы, князь, даже и забыть
Уже успели, может быть,
Всё то, что сердце так любило, -
Былую жизнь и всё, что было…
Вам это можно, но не мне,
Нет, не преступнице-жене!
Я ничего не позабыла!
Я не могла… Я не должна забыть того,
Что я одна была виной
Всех злоключений,
Сердечных Ваших всех мучений,
Своих бесчисленных скорбей
И безотрадность горьких дней!
С тех пор, как Вы и я расстались,
Двенадцать лет уже прошло,
И десять лет мы не видались…
Мне страшно, страшно тяжело!
Вы много, князь, перестрадали
С того несчастливого дня
Для нас обоих, как меня
Вы в доме тётки увидали
И полюбили сироту!
Смотрели Вы на красоту,
Но сердце Вы не разгадали,
Душевной порчи не видали!
Любили Вы свою мечту!
Женясь на мне, Вы всё мне дали,
Всего, что можно в жизни дать;
И точно, большего желать, -
Как я теперь всё вспоминаю, -
Возможно ль было?, Я не знаю.
Но я могла с тех пор понять,
Что я для счастья всё имела,
И оценить судьбы своей,
Я, к сожаленью, не умела.
Не испытав ещё скорбей,
Не зная жизни и людей!
Меня неопытность сгубила,
И я, как глупое дитя,
Не понимая и шутя,
Сосуд прекраснейший разбила!
Я сердца в Вас не оценила,
И по безумью своему
Не знала всей цены ему,
Пока я после не сравнила
И Вас и прочих… но к чему
Теперь послужит это знанье
И слишком позднее сознанье
Моих ошибок, коль уж нет
Теперь возврата…, никто, никто
Мне не поможет! Хотели б Вы,
И Вам едва ль уврачевать мою печаль!
Мои терзания ужасны,
Но бесполезны и напрасны!...
О, Боже! Если б я могла прожить
Хоть год такой, какой мы жили,
Когда друг другом дорожили…
О, верьте, всё бы отдала,
Все, сколько мне ещё судьбою
Присуждено прожить одной,
Быть в тяготу себе самой
И враждовать всегда с собою!
Зачем? На что мне жизнь нужна?
Мне жизнь постыла, жизнь страшна!
Конечно, много Вы страдали,
Но можно ль Вам винить себя,
Что слепо женщину любя,
Вы ей свободы много дали?
Виновны Вы лишь только в том,
Что с Вашим сердцем и умом
Могли так долго заблуждаться
И пред бездушным существом,
Пред глупой куклой поклоняться,
Как перед неким божеством!
Вот в чём виновны Вы!
Но я себя не пощадила
И, как шипящая змея,
Себя, ужалив, умертвила
И мне свобода – казнь моя!
Мне жизнь теперь не в наслажденье
Но бесконечное мученье,
Ах, если б только я могла,
Сейчас в могилу бы легла!
Но я ещё не заслужила,
Чтобы безмолвная могила
Мой труп смердящий приняла!
Любви от Вас я ждать не смею,
Но не могу Вас разлюбить;
Желала Вас я позабыть…
И пред собой теперь краснею,
Что малодушна так была,
Забыть старалась – не могла.
Я много, много согрешила,
Грешна пред Богом, пред тобой,
И пред людьми, и пред собой,
Людей позором соблазнила
Себя навеки им сгубила…
Но верь ты мне, мой бывший друг,
Теперь лишь брат, а не супруг…
Что тяжкий грех я искупаю
Мученьем злейшим адских мук,
И тем, что в сердце ощущаю,
И что безропотно терплю;
Надеюсь, грех свой искуплю;
Господь простит мне, уповаю:
За то, что я тебя люблю!
Должна сознаться, что
Не любила так, никого и никогда,
Ни в те блаженные года,
Когда в тебе я мужа чтила,
Когда была тебе верна…
С тех пор преступная жена!
Я утомилась, я кончаю…
Вопрос последний: я не знаю,
Должна ль я верить или нет,
Как-будто ты, оставя свет,
Вступил в какую-то обитель,
Тому назад почти семь лет,
И с той поры пустыни житель,
Убогим иноком живёшь?
Поймешь ли ты? Да, ты поймёшь!
Всё то, что в сердце ощутила,
Когда весть эту получала!
Ты так любил! Ты понимаешь,
Что неизвестность… поспеши!
Ты сам страдал, ты помнишь,
Знаешь, что ожиданье для души!
О, друг мой, друг мой, напиши!
И не томи меня напрасно, -
Жить в неизвестности – ужасно!
Мои сомненья разреши…
Прошу как брата и как друга,
Пиши, что хочешь, но ответь, -
Теперь могу я всё стерпеть!
Ужели точно нет возврата
И порвана меж нами связь?
И ты, богатый, знатный князь,
Который знатностью гордился,
И блеск и пышность так любил,
Ужель совсем переродился
И так в себе всё победил,
Что, став монахом, всё забыл?!»
8.
Василий вздрогнул и при чтении
Был он сперва в недоумении;
Но скоро всё совсем прошло,
И прояснилося чело;
И всё, что в сердце вдруг мелькнуло,
Как пена брызнула со дна,
Всё приутихло и заснуло,
Исчезло быстро, как волна.
И длилось это лишь мгновенье,
И вспомнил князь без сожаленья
Без всякой злобы, без любви,
Про всё былое сновиденье;
И только лёгкое волненье
Он ощущал в его крови.
Игумен кончил, и ни слова,
Письмо отдавши, не сказал.
Василий взял его и снова
Сам про себя теперь читал.
И взор свой полный состраданья,
К нему игумен обратил
И сам с боязнью ожиданья,
За ним внимательно следил.
9.
Знакомый почерк, сердцу милый,
Чрез столько лет его опять
Пришлось Василью увидать!
Всё тот же он, но прежней силы
Теперь уже он не нашел.
Игумен пристально глядел,
Но ни малейшего смущенья
В Василье он не примечал:
Тот не спеша письмо читал
Без всяких признаков волненья
И что он в сердце ощущал,
Что тайно в нём не совершалось,
Глубокой тайною осталось,
Он не рассказывал того,
И на лице не выражалось,
Не отражалось ничего.
10.
«Ну, что мне скажешь, сын мой милый?»
Игумен с робостью спросил –
Ведь ты ее в душе простил?»
«Простил ли, отче, я забыл!»
И он прибавил: «До могилы
Себя я Богу посвятил, сюда пришел я,
Здесь пребуду, желаю здесь
Всю жизнь провесть.
Тяжелый крест свой буду несть,
И никогда не позабуду,
Того, что я слуга Творца
И претерплю все до конца»
11.
Лицо игумна прояснилось:
Молю Творца, чтоб совершилось
Все по глаголу твоему, -
Он помолчав сказа ему.
Я полагаю, не мешает
Тебе размыслить обо всем,
Зане Господь не воспрещает
Нам попещись и о земном,
Коль для души есть польза в том.
Он грешным всем спастись желает
И в разум истины прийти,
А потому и назначает
Он всем различные пути.
Премудрый бремени безмерно
На нас не станет налагать,
Мы лишь должны нелицемерно,
И непритворно возмогать.
Блюдися ты от искушенья,
Да и не внидеши в напасть,
И отжени вся сожаленья,
Дабы чрез них в печаль не впасть.
Иди к себе, молись усердно!
Как сын исполненный любви,
Отца на помощь призови!
Близ есть Господь, и милосердно
Он внемлет искренним мольбам
Он всех хранит, всех призирает,
Всё неоскудно посылает
Своим возлюбленным сынам…
Но помни ты, что Он приемлет
Моленья наши и нам внемлет,
Когда и мы, как хочет Он,
Блюдем Святой Его закон:
Когда Ему мы подражаем,
Как надлежит Его сынам,
Душей незлобивы бываем,
Всё зло врагам своим прощаем…
Тогда, Отец наш внемлет нам!»
12.
Один, объятый тишиною,
В уютной келье заключен,
Наедине с самим собою
Глубоко в думы погружен,
И с наклонённою главою,
Василий долго размышлял
И жизнь былую вспоминал…
И вдруг воскресло, вновь явилось,
Опять теперь изобразилось
Как будто в зеркале пред им!
Он все припомнил: детства годы,
Когда он был судьбой храним
От всякой скорби и невзгоды;
Отцом и матерью любим,
Он расцветал, цветок прекрасный,
Любимец утренней росы,
И не предвидел полдень ясный,
Что близко лезвие косы,
Которым всё кругом подкосит
Судьбою присланный косец,
Так далеко его отбросит,
Положит счастию конец!
И снова книгу роковую,
Он по листам перебирал,
На жизнь протекшую былую
С отрадой, с грустию взирал…
Всё, что любил он, - всё в могилах
Давным давно он схоронил;
Их позабыть он был не в силах,
Да коль и мог бы, не забыл…
И он по них грустить любил!
Минувших дней воспоминанье –
Какое б ни было оно,
На скорбь и радость нам дано!
И призрак счастья и страданье…
Всё, всё в былом схоронено,
И сердцу дорого оно!
13.
Но все утехи жизни праздной,
Его блестящие тщеты,
И все житейские соблазны
Великосветской суеты,
Ни на единое мгновенье
Не пробудили сожаленья
В душе бесстрастной и простой,
Давно отрекшейся от мира,
Искавшей в Боге свой покой
И отвратившейся кумира.
Княгини он не вспоминал
И сколько мог, он избегал
И самой мысли слишком мрачной,
О всём, что было в жизни брачной;
Он всё забыл… И вот опять,
Как будто пена всё всплывало:
Ему жена его писала
И приходилось отвечать!
14.
Ничто так дух не возвышает,
Не подавляет в нас страстей,
И наших чувств не отрешает,
От всех житейских мелочей,
Как благодатная молитва, -
Дар высший всех земных даров,
И щит и меч – там, где есть битва
С толпой невидимых врагов!
Василий стал пред образами,
Душа была истомлена
И помощь ей была нужна.
Одна молитва со слезами
Могла недуг души смягчить,
И тягость сердца облегчить:
Он стал молиться, повторяя
Молитв заученных слова, -
Но ум далеко был сперва,
Как будто челн в волнах ныряя,
И бурным ветром был носим;
Ум был рассеян и без сил,
Повсюду мыслями блуждая…
Слова язык произносил…
Но тем, кто искренно желает
В общенье с Господом войти,
Господь и Сам уготовляет
К Себе восходы и пути;
Идеже хочет побеждает
Господь чин самый естества,
Плененный дух освобождает,
Решит все узы вещества.
15.
Молитва внешняя сначала
Василья мало облегчала,
Но он упорствовал в борьбе,
Он повторял слова святые, -
И ощутил он вдруг в себе
Избыток сил; струи живые
Из глаз обильно полились;
Они лились, лились ручьями
И мысли к Богу вознеслись
И с благодатными словами
Они в единое слились.
Но вот и слово онемело,
Уста сомкнулись и молчат;
Дух превозмог всю немочь тела
И стал он пламенем объят.
Василий долго так молился
Проникнут верою живой,
Он духом всем горе стремился,
Был в теле житель неземной.
Молитва духа бессловесна:
Ей соответствий в звуках нет,
И слово мертвенно и тесно,
Когда дух пламенем согрет.
16.
Часы текли, летело время…
От мира мыслью отрешён,
И сам в себя весь погружен,
Василий чувствовал, что бремя
В душе накопленных скорбей,
Давивших тяжестью своей,
Как будто легче становилось,
Как будто что с души скатилось,
И ей давно знакомый гнёт
Теснить ее перестает,
И больше, больше убывает…
Так видим мы весною лед,
Когда луч солнца пригревает,
Неуловимо для очей.
Сладка бессонница такая!
Отраден мрак таких ночей,
Когда весь мир позабывая,
Душа блаженствует вполне,
И предвкушает сладость рая
Не на яву и не во сне.
17.
И с обновленною душою,
Василий сел, и при огне
Объят безмолвной тишиною,
Меж тем, как все, везде кругом
Теперь покоилося сном,
И после бденья отдыхал,
Он занялся своим письмом…
Роились мысли, побеждало перо
Покорное уму, на труд
Предложенный ему…
Каких событий и видений,
Надежд утраченных и снов,
Душевных бурь и огорчений,
Василий в несколько часов
Не воскресил, не вспомнил снова,
Опять в душе не ощутил
Пером и мертвой буквой слова
В своем письме не очертил!...
Вот третий лист… Письмо готово!
Пора печатать. Свет огня
Стал примеркать от света дня…
Всего не скажешь… Время ставить
Число и месяц… Надписать,
И поскорей письмо отправить,
Чтоб в город вовремя доставить
И с первой почтою послать…
Письмо Василий вновь читает
С пером в руке и повторяет
Уж, как внимателен ни будь –
Всегда пропустишь что-нибудь!
18.
«Желаю мира Вам, княгиня,
Вот братский, искренний привет.
Да, я – послушник и пустыня,
Куда бежал я от сует,
Пребудет вечною стеною,
Между моим быльем и мною,
Преградой твердой навсегда.
Расчеты кончены меж нами!
Я не враждую, - мне чужда
И месть и злоба и вражда.
Не знаю, быть ли нам врагами,
Но вряд ли быть нам вновь друзьями.
Мы не враги и не друзья…
Чего уж нет, - вернуть нельзя!
Поверьте, милая княгиня
Что совесть инока – святыня,
Ее не должно оскорблять:
Кто раз в обитель удалился,
Тот с Богом сердцем обручился,
И он не вправе отменять,
Своих обетов; Нет той силы,
Чтоб разрешить их;
До могилы обеты должно исполнять!
Я Вас не в чем не обвиняю,
Судить не смею: - Бог Судья,
Ему весь суд предоставляю,
И да простит Он Вам, как я,
Всё от души вполне прощаю…
Скажу Вам больше: я забыл,
Что я поруган Вами был,
И ныне Вас благословляю…
А долго, долго я грустил,
Когда покинут, был я Вами…
И верьте, жгучими слезами
Два года плакал я по Вас,
Вот Вам из прошлого рассказ…
Когда я жил в селе Высоком
С покойной матерью своей,
В тоске, отчаянье глубоком,
В саду бродил я в тьме ночей,
С надеждой тайной, - я не скрою,
Чтоб возвратились Вы ко мне,
Чрез сад, от мельницы тропою,
Я к броду шел, что под горою,
И обратясь к той стороне,
Где Вы тогда с ним вместе жили,
Я вечер каждый всё Вас ждал…
И часто, часто вспоминал
(И Вы, быть может, не забыли),
Как я туда Вас провожал,
Когда невестою Вы были…
Колес ли стук издалека
Ко мне по ветру донесется
Иль полусонная река
Волною зыбкою коснется
Высоких стеблей тростника, -
Во мне душа вся встрепенется,
И дух едва перевожу,
И жду я Вас, все мне сдается!
И Ваше имя я твержу…
Напрасно, тщетно ожиданье:
Нет никого!... Везде молчанье!
Заря погасла; Темнота
Густою мглой все облекает,
Предметов глаз не различает,
Но своенравная мечта
И в тьму ночную проникает
И сердце призраком смущает…
А слух всё звуки стережет…
И вот я слышу, за кустами,
Как будто робкими шагами
Кто пробираяся идет…
Хрустит и хворост под ногами,
И, точно ветви кто-то гнёт…
Иду, бегу я торопливо…
Мне все так ясно, все так живо
Вдруг представляется…
Увы! То был лишь плеск волны игривой,
Под наклоненной старой ивой,
Иль шелест листьев и травы.
Но всё равно, какие звуки,
Откуда шум? … Коль то – не Вы!
Словам не выразить всей муки
И всех надежд души больной,
Что перечувствовано мной.
Так вечер каждый, я два лета,
Бродил с заката до рассвета,
Когда лишь не было дождя,
Сидел в раздумье у ручья,
С надеждой, с ожиданья,
Я проклинал Вас, но любил,
Отраду в муках находил!
Вам, верно, памятно свиданье,
Когда детей я к Вам возил,
Когда малютки со слезами
На шею бросилися к Вам,
И Вас спросили: «Ты, ведь, с нами
Опять домой поедешь к нам!»
Не удалась моя попытка,
И плачь детей не тронул Вас!
Тяжка была мне эта пытка;
Моя надежда не сбылась.
Вы возвратиться не решились…
Рыдали дети, плакал я;
Господь, да будет Вам судья!
Год не прошел, мы их лишились…
Мне в жизни нет уже утрат:
Всё отняла уже могила!
Старушка мать моя грустила,
Лишившись милых ей внучат,
И вскоре также опочила
И с ней я в землю положил
Всё, чем я в мире дорожил!
Её могила заключила
Могил старинных длинный ряд,
В той усыпальнице с гербами,
Где под чугунными плитами,
Мои прапраотцы лежат…
Желал и я лечь вместе с ними, -
Меня не приняла земля.
И с той поры, между живыми,
Живой мертвец, скитался я!
Томимый жизнию я не жил;
Мне было не с кем жизнь делить,
Мне было некого любить.
И я голубил, и я нежил
Воспоминанья о былом,
В них было всё, чем сердце жило,
Чем утешалось, дорожило,
И что судьба своим серпом,
Одним размахом подкосила
Былое – милого могила!
Мне оставалась лишь мечта
О том, чего уже не стало,
Что преждевременно пропало…
Меня страшила пустота…
Мечта для сердца не отрада,
Когда в нем скорбь и муки ада.
Ах, тяжек сердца гнёт в груди,
Когда живешь без всякой цели,
Без ожиданий впереди!
Мне свет и люди надоели,
От них участья я не ждал;
Им нужны блеск и шум веселий,
А я томился и страдал
Они глумились над страдальцем…
И я один в толпе блуждал
И меж друзьями был скитальцем.
К чему в миру мне было жить?
Чтобы посмешищем служить?
Томить себя, не наслаждаясь,
Одних страшить иль забавлять,
Другим веселье отправлять.
Быть чуждым всем, всего чуждаясь?!
Я положил в уме своём
Идти совсем иным путём,
И сердца скорбь, тоску и муку
Надежным средством врачевать
И стал именье раздавать…
Сестры моей меньшому внуку
(Я крестным был его отцом),
Я подарил село и дом
(Мы двести лет владели ими),
Деревни продал, разделил
Свои деньжонки меж родными;
Кой что друзьям пораздарил,
Свободу дал всем бывшим слугам,
И наградил их по заслугам;
Себе оставил так… пустяк,
На черный день, как говорится,
Полушка всякая годится,
И стал, как есть, совсем бедняк.
Я разорвал все с миром узы,
И сам себе в толпе большой,
Я стал спокойнее душой.
Я из столицы удалился
В одежде грубой и простой,
С одной котомкой да с клюкой,
Как странник с миром распростился
И, сам забытый, все забыв,
Насколько можно стал счастлив.
О том, как Вы доныне жили,
Вас не расспрашиваю я,
В том Ваша совесть – Вам судья,
И что о будущем решили;
Хотите ль век свой доживать
В чаду с ватагой маскарадной,
И бесполезно убивать
Остаток жизни безотрадной, -
Зависит всё вполне от Вас,
Я в это дело не вступаюсь…
И, может быть, в последний раз
Сегодня с Вами я прощаюсь…
Молю Творца, храни Он Вас!
Он вся премудро устрояет,
Вся подает на пользу нам,
Зане Един вся презирает…
К Себе всех грешных призывает,
Дает покой больным сердцам…
О, мир Вам… Мир Вам…
Здесь и там!»