Виктор Сорокин

Расхождения определяются тем, что нравственные ценности классической русской культуры (они западные) и современного общества диаметрально противоположны. Поэтому я стараюсь современной жизни не касаться. С уважением, В.С.

Я не преследую никаких целей при написании и публикации этой заметки. А написал ее в память о простых людях, окружавших меня в детстве. Из сотни людей, которых я знал, негодяев было немного, всего человек пять, и заострять на них память как-то не хочется. Не считая ровесников, все остальные это в основном взрослые люди, практически все типичные обыватели, жившие вне политики. Мало кто из них остался в живых, да и половина ровесников тоже уже там... Они УШЛИ, а я-то еще здесь и я их помню! Был бы верующим, передал бы им привет. А так я просто разговариваю с ними в моей памяти... Пожалуй, полнее всего я вспоминаю о человеке, от которого все детство пытался убежать куда глаза глядят. Это мой отчим Бабухин Петр Денисович. И лишь под старость я понял, что судьба наградила меня общением с богатейшей личностью, каковых практически не было ни у кого из моих ровесников. И даже сегодня, когда я достаточно познакомился практически со всеми социальными слоями и со всеми их иерархическими уровнями, я от силы насчитаю сотню имен, являющихся, с моей точки зрения, полноценными, гармонично развитыми личностями. Вот что такое отчим для меня сегодня. Но я не могу сбежать в прошлое и завести с ним большой разговор о его богатейшей личной судьбе (служба в царской армии, три года в немецком плену в Первую мировую, 2 года в Одесской ЧК в 1920-22 годах, 15 лет начальник охраны фабрики «Гознак», лет 15 комендант дачного поселка «Гознак» в Новой Деревне в Пушкине). Возможно, шахматный учитель Василия Смыслова; вторая жена – финка (одного этого было достаточно, чтобы в 39-м расстрелять, но в 38-м он улизнул в Подмосковье); приемный сын – охранник эшелона Жукова с награбленным антиквариатом; дочь с 15 лет – завсегдатай театрального бомонда Москвы... А третья жена (моя мама) – безграмотная женщина из «дярёвни»... А он-то: хоть и четырехклассное, но блестящее образование конца 19 века в какой-то очень добротной гимназии в Рязанской губернии; глубоко начитан, «Робинзона Крузо» (очень несоветская книга!) знал почти наизусть; большой знаток истории; любитель оперы... Человек абсолютно честный, никогда не врал и не хитрил. И еще: талантливый организатор ЛЮБОГО труда. Так что на все руки он был не просто мастер, а сверхмастер! Но, повторяю, всё это я осознал лишь лет через десять после его смерти... Главный же его грех заключался в суровости, порой жестокости (особенно к женам, да и меня раза два порол). Потому и не получилось между нами душевного контакта. Но сегодня с высоты своего мировоззрения я чувствую, что глубоко и разносторонне ЛЮБЛЮ его! Просто невероятно!.. Возможно, первопричина моей любви – несомненная уверенность в том, что сегодняшний я смог бы без труда наладить с ним бесконфликтные отношения по всему прагматическому спектру. (Тем не менее, вряд ли он стал бы человечнее в отношениях с женами, и от этого мне почему-то крайне неуютно...) Не исключено также, что моя влюбленность порождена сочными и яркими воспоминаниями, которые теперь ни один человек в мире не в силах испохабить. А они, эти воспоминания, как хрустальный снег в лучах солнца. ...Мне три года. Где-нибудь ноябрь 1944 года. Легкий морозец. Отчим возле дачи пилит дрова. Один, двуручной пилой. В валенках, телогрейке и брезентовых рукавицах. Пила звенит, и из-под нее веером вылетают белые опилки. А я стою метрах в семи и... «фотографирую» на вечную память... И вот так лет пятнадцать. Несметное число работ по дому и по быту, и все их он делает с совершенством. Лишь в средние годы я понял, что это были мои университеты!.. И вот без малого полвека ничего этого нет! Вижу и... нет! «Это неправильно!» – хочу закричать я. А толку? Еще немного, сгину и я со всеми своими воспоминаниями – никому не доступными и никому не нужными! ТА жизнь уже НИ-КО-МУ не нужна! Наступила цивилизация компьютерных уродов... Поначалу компьютеры были придуманы как средство, чтобы в работе помогать, а они из средства нахраписто превратились в самоцель: люди стали жить с компьютерами и в компьютерах! А я хочу жить с ЛЮДЬМИ! Пусть не круглосуточно, но хотя бы по часу в день: поделиться успехами и невзгодами, похлопать по плечу, обняться, пожалеть, соприкоснуться душами, – этого достаточно! Всего-то! Но этого почти не бывает. А редкие случаи, как вспышки сверхновых, врезаются в память, и последние лет двадцать я их записываю. Для себя, ибо они никому не нужны, разе что редкого читателя побудят вспомнить своих ЛЮДЕЙ, свою ЛЮБОВЬ... Отчим не самый любимый из моих людей, но все равно слезы подкатывают, когда я вспоминаю прошлое и даже просто пытаюсь представить его. Самый конец 19 века. Гимназия в Рязанской губернии. Сопоставляю с захолустной тульской Крапивной середины 1950-х и с трудом представляю, как в такой «дыре» могли дать столь добротное образование, как у моего отчима? И всего-то за четыре года! И ведь не пажеский корпус и не институт благородных девиц, но и через полвека отчим декламировал «врагов народа» –Пушкина, Лермонтова, Некрасова... И о Ломносове с его УНИВЕРСИТЕТОМ, о чем он рассказывал всегда с ВОСХИЩЕНИЕМ, я узнал намного раньше своих сверстников... А вот при жизни отчима я ничего этого не видел и не замечал! Рядом со мной была настоящая цивилизация, а я оставался быдлом, хотя и пытающимся «выйти в люди»! Было у отчима и еще одно замечательное качество: при слове «Сталин» он не вскакивал и не прикладывал руку к козырьку. Хотя ни разу и не ругал его. При приближении к острым темам он говорил: «Держи язык за зубами». Я и держал – до самого 1977 года, до встречи с правозащитниками (Валерой Абрамкины и Петром Егидесом). Но это уже совсем другая история...