Тётя Аня Маслова в девичестве Кочеткова – наша соседка из такой же, как и наша, соседней дачи №26. Наш угол дома был северо-восточным, а ее – юго-западным. И наши окна смотрели друг на друга с небольшим смещением.

Когда я вернулся из Малыни в 1949 году, она уже здесь жила с рябым сожителем Николаем Масловым, шофером по профессии. С мужем она жила не очень дружно, так что в конце концов он куда-то исчез. В чужие разборки я нос не сую. А около 1960 года моя мама, посудомойка и нянечка, «пристроила» ее в санаторий ЦК «Пушкино» аж поваром. Никакой дружбы между нашими (ни до моей женитьбы, ни позже) семьями не было. У тёти Ани была дочь Таня, ровесница моего брата Алексея (1947). Вот, собственно, и вся прелюдия к моему рассказу.

В 1965 году мы взяли у Масловых котеночка. Я был уверен, что это кот, но кот вскоре оказался кошкой. Причем фантастически пугливой – видимо, передался страх в момент гибели ее мамы под колесами автомобиля. Наш друг Вовка Шевелев назвал «кота» Машкой. Машка безусловно, достойна своей повести, но в двух словах это кошка, которой из-за ее ловкости за 10 лет ни один кот так и не овладел!

Жили мы с тётей Аней вполне мирно: без нежностей, но и без ругани. Скорее даже наоборот: со временем нашли друг в друге практический интерес. Как и все честные люди в России, она подворовывала в столовой санатория и кое-что сбывала нам. Но при этом не была хапугой: вырезку самого высокого качества она продавала нам всего за полцены (хотя при отсутствия мяса в магазине должна была бы цену удваивать!). По сути, своей добычей она делилась с нами поровну, и мы в ее воровстве не видели никакого греха.

Помимо кошки и мяса, от Масловых нам достались еще две памятные вещи.

Первая – это усыпанное мелкими, похожими на дикие, плодами грушевое дерево. А к Новому году эти два ящика груш оказались великолепным деликатесом. Жаль, что нет возможности выяснить сорт, а то развел бы их во Франции. (Впрочем, в память об этой груше я посадил у себя в саду грушу-дикарку. Оррригинальный фрукт!)

Вторая – двух с половиной метровые доски от брошенного во время переезда сарая. Предположительно это была сибирская лиственница или кедр. И по сей день в моей памяти это самая красивая древесина, похожая на оливковую, но вроде бы хвойного дерева и при этом не слоилась. Ее слои были всех оттенков красного, желтого, бордового. И при этом как бы маслянистой, так что при обжиге паяльной лампой она выглядела картинно. Вот из этих досок в 1970 году в новой квартире уже в микрорайоне Дзержинец в Пушкине я сделал всю мебель и книжные полки для 12 кубометров раритетных книг...

Вот, собственно, и все наши отношения с тётей Аней до самой эмиграции в 1982 году. А экстраординарное событие произошло при нашем посещении Пушкина в 1998 году. Когда мы встретились с тётей Аней на лестничной клетке возлее квартиры, она... ЗАПЛАКАЛА! И это был плач человека с богатейшими несбывшимися мечтами и бесконечной любовью к прошлому. (А я-то, пень, никогда прежде не догадывался попытаться разглядеть в ней Человека!) В тот миг я почувствовал, что мы вспоминаем с нею ОДНО И ТО ЖЕ – жизнь в старом одноэтажном Дзержинце! Жизнь, свидетелей которой почти не осталось. Заплакав, тётя Аня бросилась мне на грудь, будто я единственный, кто мог ее утешить, а если и не утешить, то как бы утешить.

Чужая душа – потемки. Мне неизвестно, были ли у тёти Ани душевные друзья в жизни, и ничего не знаю о ее внутреннем мире. И я проклинаю себя за то, что прожил жизнь СРЕДИ людей и не интересовался их судьбами! Поэтому хочу напутствовать молодежь: не повторяйте моих ошибок – люди проходят БЫСТРО!..

===============================

На фото: Наверху за елкой - угол дома тёти Ани; внизу наш дом, с окнами смотрящими на окна тёти Ани.