Милая работа над мемуарами логически довела меня до ручки: я погрузился в такое нравственное дерьмо, что и не знаю, как из него выбраться. Мало того, что я себя в первой половине жизни (до эмиграции) квалифицирую как быдло, дык я отношусь аналогично и к подавляющей части городского населения. Вот эти мрачные и скорее всего нецензурные размышления.

Изуверская политика большевиков и его вошьдей по отношению к крестьянству сводилась (и, похоже, сводится) в двух словах к следующему: все зажиточные крестьяне являются врагами народа и государства и их нужно (и это нравственно!) если не истреблять, то нещадно эксплуатировать. Друзьями большевиков, рабочего класса и рабочей «интеллигенции» является, по убеждению вошьдей народов, лишь беднейшее крестьянство, которое гол как сокОл и которое по этой причине можно заставить работать на государство задарма как настоящих рабов. Именно этой мыслью нас накачивали сначала в школе, а затем уже фундаментально все пять-шесть лет обучения в вузе.

Тут, впрочем, не помешает уточнить, какого крестьянина считать бедным. А большевистский язык это тварь очень хитрая, как и сегодня: человек, укравший у народа 3 миллиарда – не вор, а голодный человек, йкравший в магазине пачку печенья - вор и достоин тюремного заключения. Так вот, в эпоху раскулачивания и коллективизации крестьянин считался зажиточным и эксплуататором, если у него в доме был... сундук. На этом основании была раскулачена мать моего двоюродного шурина – сундук забрали а ее на каторгу! А с ее соседкой вышел казус: когда сундук стали выносить, он... рассыпался, что и спасло соседку...

В доме моего деда сундук был, я даже помню, что в нем лежало – свадебное платье да несколько отрезов ткани, купленных еще во времена нэпа. Но от раскулачивания деда спасли две лошади вместе с бричкой. Двенадцатилетняя мама на всю жизнь запомнила, как уводили со двора ее любимую лошадь! А я помню, как еще в конце сороковых в амбаре на крючке висела сбруя висела сбруя для той лошади – как память о кратком времени, когда крестьянин работал на себя...

И вот, окунувшись в своей памяти в середину 1950-х годов, я вижу, что парадигмой крестьянина-эксплуататора было заражено по сути все городское население страны Советов. Но чето еще страшнее: я увидел в этом народонаселении и... себя!

Тогда, в 1950-х (как, наверное, и сегодня), в «нормальных» отпусках отдыхала порядка десятая часть городского населения (елита, ее мать!). Процентов семьдесят не отдахали нигде. А пятая часть уезжала на халаву в... деревню, где еще оставались какие-то родственники. И вот что интересно: я не слышал НИ об одном случае, чтобы будущие нахлебники если не приглашались на постой, то хотя бы интересовались, «а не помешаем ли мы вам?». Они просто ехали, а «дярёвня» должны была их безропотно принимать!

Вот так валила в деревню к бабушке и дедушке, во многом уже сидевших на иждевении сына и снохи с тремя детьми, вся московская сорокинская рать (это не считая тульских родственников дядиной жены!)! В ТОМ числе и я! И нравственному человеку это более чем достаточный повод застрелиться! А стреляться как-то не хочется. И вот сижу я в полном дерьме!.. (А вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!)

Таким нахрапистым образом я провел в деревне двое школьных каникул (в 1955 и 1956) и одни студенческие (в 1961?). Радости – до ушей! Вот только что мне с нею делать СЕЙЧАС?..

Да, конечно, находится множество самоутешающих оправданий: мол, средств не было даже на скромный отдых, да и в деревне кое-какую работу выполняли. Но это всё слова, вес которых может оценить лишь тот, кто принимал у себя не слишком близких гостей на полное одержание хотя бы на месяц.

Один мой коллега по работе в министерстве лесного хозяйства рассказывал, как его друг-геодезист был в командировке в Монголии с постоем у монгольского коллеги. А у них в обычае хорошему гостю уступить на ночь жену. Друг с радостью и воспользовался. Но через год монгольский коллега приехал в командировку в Москву и... улыбка с лица расейского халявщика сползла и был ба-альшой скандал!..

Так вот, каждый, кто не осознает, что приезд в гости без приглашения есть нравственное преступление, есть БЫДЛО. (Разумеется, это не касается очень близких отношений.) В 1985 году наш американский полудруг-полумиллионер (с доходом 60 долларов в час против наших 6-ти) прислал к нам в Париж на отдых свою (очень омерзительную) половину – на полную халяву. Так эта сучка-пташечка была убеждена в том, что мы обязаны ее содержать и ублажать по высшему разряду! Лишь жена не позволила мне вышвырнуть ее за порог дома... Случались вещи и похлеще, но это уже другие истории. Я же возвращаюсь к деревне.

Государственное воспитание ненависти к деревне (к ее людям, а не к отпуску в деревне) имело свои печальные и непоправимые последствия, главное из которых – полное и окончательное разрушение российского сельского хозяйства. И сегодня успешный фермер – это враг народа. Поэтому с ним позволительно вытворять все что угодно: можно не пускать его на рынок, можно спалить его ферму и т.п.. Быдло иных отношений не знает...

И что совсем грустно: деревня не имеет своих юридических и информационных защитников. Много ли вы знаете юристов и журналистов – выходцев из деревни?..